Николай Лекарев-младший – актер и режиссер московского цыганского театра «Ромэн». Человек, который не очень любит давать интервью и говорить о себе. В его творческом багаже много осуществленных идей и еще больше перспективных планов. Он мечтает сделать свой родной театр как можно более привлекательным для зрителей, особенно молодых, тех, кто возможно, еще и не слышал чудесного слова «Ромэн».
Недавно Николай совершил локальный революционный прорыв в репертуаре театра и поставил на его сцене программу, отличную от всего, что на ней было до сих пор. На музыкально-театральное действо «Дрома ромэн» надо бежать тем, кто обожает современное звучание, экзотический музыкальный материал, качественный вокал и стильный видеоряд.
О том, как живется национальному театру в огромном мегаполисе, как рождаются цыганские артисты и спектакли — наш разговор.
Николай, Вы представитель известной актерской династии. С каких лет Вы на сцене, была ли у Вас возможность выбора профессии или сцена оказалась единственным призванием?
Я на сцене с трех лет. Мои родители работают в этом театре с 1986 года. В этот же год я и родился. Как это обычно бывает в актерских семьях, меня не с кем было оставлять дома, меня брали с собой, и за кулисами прошло мое детство. Мне всегда было интересно выйти на эту сцену, я всегда этого хотел. Когда мне было девять лет, Николай Алексеевич Сличенко предложил мне прямо здесь, в фойе, спеть и станцевать. При этом была вся труппа. Я спел, и меня тут же приняли в труппу театра. Правда, официально меня оформили на работу только в пятнадцать лет, когда я получил паспорт.
Вас кто-нибудь учил петь, танцевать, может быть, в музыкальной школе учились?
Этому не надо было учить. У нас вся семья поющая, танцующая. Мой папа, Николай Григорьевич Лекарев, режиссер, актер, мама — певица и актриса. Я сам учился играть на гитаре, сам учился звукорежиссуре, и у меня теперь есть своя студия звукозаписи. Высшее образование у меня актерское и режиссерское.
Что касается выбора, то он был. С пятнадцати лет я мечтал поступить в МАДИ. Я очень люблю автомобильную тематику, хотелось конструировать машины, мне это было интересно. Я даже подготовился к вступительным экзаменам.
Однако папа меня переубедил, уговорил пойти в Щукинское театральное училище. Сейчас я ни о чем не жалею. Я режиссер, актер, пишу музыку, пьесы. Я — самообразованный звукорежиссер. Так говорю, потому что у меня нет «корочки», но это единственное, что отличает меня от профессионала в этой сфере.
Мне всегда хотелось создавать музыку, внести нотки современности в наши театральные постановки, но пока меня не приглашали к сотрудничеству здесь, я создал свой ансамбль «Подкова счастья». Мы откатали с ним по многим фестивалям, становились лауреатами, занимали первые места. Сейчас мне уже доверили ставить спектакли на сцене родного театра.
Театр все-таки специфический, уникальный, потому что это театр одного народа. Расскажите, как становятся актерами театра «Ромэн»?
В общем-то, как и любого другого. Приходят к художественному руководителю на собеседование, просмотр. Берут только дипломированных актеров. На данный момент у нас работают только четыре человека не цыганской национальности. Они не цыгане, но визуально, если заранее не подсказать, вы их не отличите.
В Вашем спектакле «Соколовский хор» было несколько ролей не цыганских. Это и есть эти артисты?
(смеется) Вот это как раз цыгане! Многие из них тоже потомственные артисты, чьи родители, большие профессионалы, служили в нашем театре.
Актеры, которые служат в этом театре, обязательно должны владеть цыганским языком?
Спектакли у нас в основном идут на русском языке. Поют все на цыганском. И наши актеры принципиально не только учат слова, но и стремятся к фонетически-правильному произношению. У нас есть музыкальный руководитель — Николай Григорьевич Лекарев, который отслеживает эти моменты. До тех пор, пока он не скажет, что человек готов к точному исполнению, актера не выпустят на сцену. Николай Григорьевич, мой отец, чистокровный цыган. Он в совершенстве владеет не просто цыганским языком, но и всеми диалектами.
Вас и ваших сестер языку обучали? Вы им владеете?
Да, конечно.
Дома по-русски или по-цыгански разговариваете?
Пополам, переходим от одного языка к другому автоматически, даже не задумываемся. Мыслю я тоже — иногда на русском, иногда на цыганском.
Скажите, в театре «Ромэн» все актеры обязательно должны владеть вокалом? Те, кто не поет во время спектакля, все равно должны уметь петь?
Все обязаны уметь петь! Прежде всего, у нас музыкальный театр. Если кто-то не поет на сцене, значит такова была задача режиссера в этом спектакле.
Ваш первый спектакль как режиссера на этой сцене был «Соколовский хор»?
Да, это полностью моя авторская работа. Я сам написал пьесу, никакого документального характера ее сюжет не имеет, хотя речь идет о хоре, который существовал в начале прошлого века и пел в «Яре». Привязка идет к этому хору, но сама история не столько о нем, сколько о быте цыган, о том, как мы живем, в том числе и сегодня. Я хотел сюжетом из прошлого показать и наши актуальные проблемы.
Неужели стереотипы отношения к цыганам, как к народу, не изменились с начала прошлого века?
Зачастую, да. К сожалению, для большинства людей представление о цыганах до сих пор такое: рынки, «дай погадаю», воровство. Многие даже не знают, что существует такой театр, как «Ромэн». С этими стереотипами и нужно бороться.
Вы говорите об актуальности проблематики Вашего спектакля, но по стилю он получился абсолютно в стиле «ретро», удивительно старинным, словно он и создан в начале двадцатого века. Даже сам сюжет с его трогательностью, простодушием — он тоже оттуда. И игра актеров в стиле «жестокий романс». Стремились ли Вы к этому специально?
Абсолютно! Мне во всем хотелось выдержать то время. Если вы заметили, у меня минимум декораций на сцене. Я хочу, чтобы актеры не прятались за огромными декорациями, чтобы люди видели их игру. Пока зритель рассматривает всякие люстры, бра, актер теряется за ними. У нас в спектакле — черный кабинет, и актеру не спрятаться. Зритель следит за ним, за игрой.
Кроме того, я старался, чтобы актеры говорили на манер того времени, ведь и в речи многое уже забылось, осовременилось, изменились скорость жизни, разговора. Раньше говорили по-другому. Не просто словами другими, а сама манера разговора была четкая, ясная, неторопливая. Мы сейчас все спешим, а я не хотел этой суеты.
Я отбирал в спектакль музыку того времени. Манера исполнения ведь сейчас тоже изменилась. В архиве Соколовского хора остались фотографии, романсы. Я приезжал к своим старшим товарищам, которым уже семьдесят-восемьдесят лет, у которых эти романсы были на слуху. Некоторые даже общались с руководителем хора Ильей Соколовым. Я кропотливо собирал материал, просил, чтобы напели, показали, как трактовали в то время романс, хоровую песню.
Со старинных фотографий я «снимал» манеру поведения: например, видел, как на них девушки сидят. Они не сидели, развалившись на стуле, а только на краю, вполоборота, спинка ровная. И в танец шли стройно, ровно, как лебедушки. И парни у нас танцуют в манере того времени, а она отличается от современной: сами движения у них совсем другие. И это была моя цель — никаких пересечений с современными танцами, пением. Не для того, чтобы как-то выделиться. Мне просто хотелось показать, что мы умеем так и иначе. И все это все равно делают цыгане.
И вот, среди классических, в общем-то, спектаклей в репертуаре театра на днях появляется нечто для него совершенно не типичное — Ваша новая программа «Дрома ромэн». Это что-то настолько иное, что похоже на маленькую революцию. Расскажите, как Вы пришли к этой работе?
Концепцию этой программы я написал еще в 2016 году, предложил ее художественному руководителю (народный артист СССР Николай Сличенко), но тогда мне было отказано. С тех пор я ежегодно приходил в худруку, в дирекцию, пытался объяснить, что такая постановка просто необходима нашему театру. Я говорил: «Сейчас вы видите это всего лишь на бумаге. Я не смогу вам объяснить, чего я хочу, пока я это не сделаю».
Моя проблема еще в том, что я не штатный режиссер и не имею права требовать. В театре я служу на ставке артиста драмы высшей категории, а режиссер я приглашенный. Только штатные режиссеры могут позволить себе быть более настойчивыми. Я ходил-ходил, просил, пока мне не сказали: «Попробуй, слепи, что ты там хочешь, но без официального приказа. Собирайтесь там, в уголке, репетируйте, потом покажете. Если понравится, будем решать, что с этим делать».
Я собрал ребят, объяснил, что репетиции не официальные, без приказа, и мы с единомышленниками сделали эту программу. К сожалению, худрук не смог присутствовать на первом показе, но пришла директор театра Наталья Николаевна Романцова. Она это увидела и сказала: «Я всего ожидала, но такого…». И спросила: «Ты уверен?». Я ответил, что никогда бы не стал делать то, в чем не уверен. На пресс-показе мы сняли видео с четырех камер и отвезли его Николаю Алексеевчиу Сличенко. Он посмотрел и сказал только одно слово: «Хорошо!». С его слов мы тут же поставили спектакль в репертуар театра уже официально. Я сделал паспорт спектакля, все, что нужно расписал: все номера, все авторские права.
Почему я этого так хотел? То, что идет у нас сейчас в театре вряд ли будет интересно молодому зрителю. Молодежь ведь у нас сейчас капризная, избалованная, она привыкла к шоу, когда звук другой, свет, костюм, наполнение — все совершенно другое. Они хотят слышать современное звучание.
В этой концепции я выступил и как режиссер, и как аранжировщик, и как музыкальный руководитель проекта.
Звук ведь живой в программе?
Живой, обязательно! Никаких фонограмм. Бас, кахон, гитары, скрипки, вокал — все живое. Мы это отстроили, потратили на это немало времени. Очень много думали над светом. Мне говорили, например, что на сцене темно. Я объяснял, что молодежь любит интим. Посмотрите, что происходит на дискотеках! Темень и вспышки!
Нам нужно притянуть в «Ромэн» молодежь. Большинство людей вообще ведь не знают, что такой театр существует! Проезжают мимо, смотрят, видят какой-то театр. То, что он уникальный, цыганский полностью, что и молодым может быть интересно сюда прийти и получить удовольствие от современного концерта — они об этом даже не знают.
Может быть, нужно показывать эту программу в клубах, на фестивалях? Ведь сами молодые люди могут не догадаться именно сюда прийти.
Мы пытаемся сейчас работать с соцсетями, чтобы осветить это событие масштабнее. Гастрольными турами я, к сожалению, не могу руководить. На фестивали я тоже не имею права его вывезти, потому что это продукт театра. Хотя, программа авторская, мною сделана, написана, придумана, но я не имею права показывать ее вне театра.
Сколько времени у Вас ушло на постановку этой программы?
Все полностью мы сделали за двадцать репетиций. И это очень быстро. В это время вошли аранжировки, которые мы сделали здесь, в стенах театра, выстраивание света, очередность номеров, набор тональностей.
У меня сложилось впечатление, что «Дрома ромэн» — это своеобразный ремейк шоу «Мы —цыгане». Я вижу в них сюжетные пересечения, хотя музыкальный язык и драматургический материал новой программы очень самобытны.
Я бы не сказал, что это ремейк. Все-таки в спектакле «Мы — цыгане» превалирует историческая тематика, кроме того, он намного масштабней. Мне кажется, не совсем корректно сопоставление этих двух шоу, скорее я бы сравнил «Дрома ромэн» с программой «У нас сегодня концерт» — как было раньше и как мы делаем сейчас.
Конечно, музыкальный ряд нашей постановки совершенно цыганский. Все, что мы играем в «Дрома ромэн» — балканские мотивы, венгерские, молдавские — это все играют и танцуют цыгане. Танец «Фламенко» танцуют в мире только цыгане, даже на территории Испании. Восточный танец — танец живота или беллидэнс — тоже цыганский! Мы хотели донести это до зрителя. Многие номера, к сожалению, не вошли в программу, поскольку нам дали на нее только 75 минут, и мы не уложились в них.
Какую музыку Вы слушаете в обычной жизни?
Я обязан слушать всю музыку. Я слушаю классику, рок, поп-музыку. Как музыкант, как музыкальный руководитель проекта, я должен слушать даже ту музыку, которая мне не нравится. Я слежу за эстрадой, стараюсь быть в курсе всего. Более того, я считаю, что обязан смотреть балет. Все это мне необходимо, чтобы не потеряться во времени, в тенденциях.
В «Дрома ромэн» для меня прозвучали новые слова и понятия. Расскажите, пожалуйста, что такое цыганский джаз, джаз-мануш? Какие у него особенности?
Джаз-мануш идет из Франции. Цыгане, проживающие на территории Франции, придумали свой стиль. Это музыка сороковых-шестидесятых годов, которая строго направлена на технику игры на гитаре. Первооткрывателем стиля джаз-мануш считают Джанго Рейнхарда, французского джазового гитариста-виртуоза цыганского происхождения.
Вы сами не играете в своих спектаклях?
Не играю принципиально и считаю это неэтичным. Я вижу свою задачу в том, что, если вдруг случается форс-мажор, я обязан выйти и сыграть любую мужскую роль. И все же я стараюсь делать в таких случаях вводы, я хочу давать людям играть.
В этом театре очень много династий, семей. Ваши дети тоже придут сюда?
Династии — это скорее традиция. Я не пожелал бы своим детям актерской судьбы, поскольку хорошо знаю всю сложность этой работы. Люди зачастую видят только результат, а каким трудом он дается, не знают! У нашего актера может быть перед спектаклем пятичасовая вокальная репетиция. Потом человек выходит на спектакль, и в какой-то момент у него может сорваться голос. Голос ведь живой инструмент!
У меня трое детей: две дочери и сын. Они уже все и поют, и танцуют, хотя младшему только четыре года. Старшая дочь в этом году заканчивает школу и хочет идти во ВГИК, учиться на кинорежиссера. Я посоветовал ей не ориентироваться исключительно на цыганскую тематику, а расширять свой диапазон.
Как актер Вы еще много задействованы в театре или уже окончательно переходите на режиссерскую стезю?
Хотелось бы перейти. Пока я еще играю 15 ролей в драматических спектаклях и выхожу на сцену, как солист в трех шоу-программах.
Что в Ваших дальнейших планах?
Перспектив у меня много. С завтрашнего дня мы начинаем готовить госзаказ. На него нам дали очень мало времени. Уже к 27 марта все должно быть готово. Дело в том, что в этом сезоне у театра три юбилея. Девяностолетие театра, юбилей нашего художественного руководителя Николая Алексеевича Сличенко — семьдесят лет его творческой деятельности, а также сорок пять лет спектаклю «Мы — цыгане». Все даты крупные, и мы должны к ним как следует подготовиться. Это будет шоу-программа — от истоков к современности.
Второй спектакль — моя личная инициатива, называется «Наследники». Это про современную цыганскую семью. Пока не хочу раскрывать все карты, надеюсь, зритель сам все увидит и поймет.
