Легендарная личность! Абсолютно справедливое звание, которое среди прочих закрепилось за Вячеславом Семёновичем Спесивцевым. Его талантом и вдохновенным трудом были созданы три театра: Театр-студия «Гайдар» в Текстильщиках, Молодежный театр «На Красной Пресне» и Московский Молодёжный театр. А за плечами: цирковое училище, Щепка (курс Игоря Ильинского), Театр на Таганке, Театр-студия киноактёра и огромный преподавательский опыт, который сродни духовного наставничества.
Сегодня Молодёжный театр – это больше, чем репертуарный театр. В его стенах рождаются просветительские проекты, проводятся фестивали и выездные показы в школах, ежедневные занятия с детьми и молодёжью, которые летят сюда, как мотыльки на свет. Здесь они знакомятся с миром, поэтому важно найти верные ориентиры, не заблудиться в житейских лабиринтах. Вячеслав Семёнович определяет вектор движения, аккуратно и бережно относясь к каждому студийцу. Быть может уже завтра именно театр поможет ребёнку сделать правильный выбор.
Накануне юбилея мы побывали в гостях у Молодёжного театра и побеседовали с Вячеславом Семёновичем. Конечно, невозможно в одном интервью раскрыть даже малую часть удивительных страниц его биографии. Но вы наверняка заметите, что каждый эпизод напрашивается превратиться в новеллу, которую захочется перечитывать снова и снова.
Вас называют уникальной фигурой театральной Москвы. Как думаете, почему?
У меня красивая фигура! (смеётся) В цирковое училище принимали ребят только с хорошей фигурой, других не брали. Сегодня мне 80 лет, а фигура сохранилась.
Во время вступительных экзаменов в Щепкинское училище, педагог вам посоветовал идти в инженеры. Почему не послушались?
Во мне жила абсолютная уверенность, что я необходим театральному искусству. Меня никуда не принимали, а я не переставал удивляться, как такое возможно…
Увлекаться театром вы начали ещё в детстве. В чём это проявлялось?
Моя семья жила в бараке, а тогда в Царицыно там жили одни бандиты. Чтобы мы с сестрой не попали под их плохое влияние, родители нас запирали. Единственное развлечение – окно, на подоконнике которого я создал свой театр, вырезал фигурки героев, слёзно читал монолог Отелло и перед зеркалом душил Дездемону. И вдруг появляется графиня, бывшая политкаторжанка, родом из немецких аристократов Екатерина Николаевна Томфельд. Барак из 25 комнат, а она постучала именно в нашу дверь и говорит отцу: «Сеня, я буду воспитывать ваших детей. Я вышла на пенсию, но не могу жить праздно, должна чем-то заниматься». Вот она и стала нас воспитывать, а когда пришло время определяться с профессией, я точно знал, что буду только артистом. Вместе с Гундаревой, Никоненко, Беляковичем, Быковым я занимался в ТЮМ (Театр юных москвичей – один из старейших и знаменитейших любительских театральных коллективов Москвы, – прим. ред.). Наташа Гундарева играла всяких жаб, но при этом говорила нам: «Учтите, вы знакомы с гениальной актрисой!» И оказалась права.
В вашей семье кто-то был увлечен искусством?
Мой отец был кузнецом, но потрясающе играл на баяне, танцевал и даже преподавал бальные танцы в ДК. Физически сильный мужчина прекрасного телосложения каждый день работал по 8 часов с кувалдой в руках весом в 30 кг. Он её подносил к губам и целовал в темечко. Молодые мужики хотели это повторить, но он их отговаривал, чтобы зубы не повыбивали. В конце жизни я спросил его, как ему удавалось такой трюк проделывать. Он ответил, что дураки целуют её, когда кувалда идёт навстречу, а надо наоборот – догнать, когда она от тебя уходит.
Как случилось, что, не поступив с первой попытки в театральное училище, вы вернулись туда снова?
Игорь Ильинский мне предложил поступить к нему на курс, когда я заканчивал цирковое училище. Я ответил, что меня не принимают в Щепку. Как не принимают?! Знаменитая седовласая тётенька, профессорша, которая зарубила четыре года назад на экзаменах, на этот раз не узнала меня, и я поступил к Игорю Владимировичу. Профессорше я, конечно, не стал ничего вспоминать. Когда сейчас занимаюсь со своими студийцами, порой могу сказать: «Театр не для тебя!» А потом задумываюсь: скажешь ему такое, а он через годы, как и я, народным артистом станет. Жуткая ответственность!
За столько лет, наверняка, интуитивно чувствуете, кто перед вами?
Конечно, это уже больше, чем просто интуиция. Вот, например, клоун, артист цирка. Все думают, что это обязательно должен быть какой-то сумасшедший человек, но всё наоборот. Это должен быть очень рациональный человек, как Юрий Никулин. Я был старостой на курсе, и мы как-то на Юрия Владимировича написали докладную.
На самого Юрия Никулина написали докладную… За что вы с ним так?
Дело в том, что он постоянно снимался в кино, поэтому к нам на занятия не приходил. И мы написали, чтобы он начал наконец-то заниматься. Он пришёл и спрашивает, что нам от него надо. Как смешить народ? «А я сам не знаю, как это делается. Вы не по адресу обратились, – отвечает и говорит мне, – Ну, поди принеси морковку из кухни». В цирковом училище была блистательная кухня, потому что артистам надо хорошо питаться. Съедали по два обеда.
И клоуны тоже?
Конечно! У них нагрузка колоссальная. Так вот, принёс я морковку, а сам думаю, зачем она ему… Сидит курс, и Никулин говорит: «Ну что? Вы хотите, чтобы я вас учил чему-нибудь?» Мы все хором – да! «Ну вот морковка… Смешно?» Мы пожимаем плечами, нет, не смешно. «Ну, это смотря куда приставить морковку», – и давай приставлять морковку к разным местам. «Если так приставить – это комедия, – потом откусил кончик морковки, – А вот это для мужчины уже трагедия! Всё. До свидания и больше не пишите писем». Я его как-то спросил, были ли у него весёлые репризы (он же имел амплуа трагического клоуна). «Были, – отвечает, – А вот теперь смертельный номер. Человек жил-жил и помер».
Почему вы отказались от предложения Игоря Ильинского поступить в труппу Малого театра?
Случилась бы трагедия. Ужасно, когда Царёв в 60 лет играл Чацкого, но он великий актёр, который сделал себе имя. А кто знал остальных 180 артистов?!
Вы не захотели быть одним из 180-ти?
Нет, ни в коем случае. Когда я отказался, Игорь Владимирович позвонил в Театр на Таганке, который тогда был абсолютным светом в театральном мире. Юрий Петрович, конечно, не хотел брать: «У меня полно артистов в очереди стоит». Но когда узнал, что я закончил цирковое училище, да ещё и по классу пантомимы (тогда это было модно), взял к себе. Оказавшись на Таганке, я стал писать песни и играть на гитаре.
Это Владимир Высоцкий так на вас повлиял?
Да! Высоцкий и вообще общий дух, там все играли на гитаре. Однажды случай был. Меня пригласили в строительный институт петь свои песни и Высоцкого тоже пригласили. У него было чудное чувство юмора, спрашивает меня: «Слава, а ты в каком отделении будешь выступать? Давай решим». Я говорю, что во втором (это ведь престижно)! Высоцкий улыбается: «А кто тебя после меня слушать-то будет?» Он тогда уже был невероятно популярен. Только сейчас понимаю идиотизм своего положения (смеётся). Театру на Таганке я был нужен, потому что ставил пантомиму и был синтетическим артистом.
Почему приняли решение уйти?
Ушёл, потому что пришло время создавать свой театр. Достоевский сказал – красота спасёт мир, но многим кажется, что это странное преувеличение. А ведь Фёдор Михайлович прав. Ни война, ни сила, ни зло, а только красота спасёт мир, потому что в ней заложена гармония, которой не хватает обществу. Все идут друг против друга, как боксёры на ринге. Так нельзя. Гармония – это красота, красота – это любовь, а любовь – есть Бог.
Вы утверждаете, что театр должен улучшать человека. Современный театр справляется с этой задачей?
Дело в том, что всё зависит от выбранного театром направления. Когда Константин Богомолов пришёл в Театр на Бронной, он понял, что всё непросто, нужна продуманная репертуарная политика. Будучи режиссёром в МХТ, он мог позволить себе на сцене показать что угодно. Будут или не будут принимать всё равно, но руководитель театра так мыслить не может. Две пьесы Шекспира в репертуаре много, значит должна быть одна, а тогда какая? Важно помнить, что театр обладает колоссальной воспитательной силой. Музыка воспитывает, живопись воспитывает, пластика воспитывает, кино воспитывает, а в театре всё соединено. И если человечество не поймёт это, мир погибнет. Между актёрами на сцене рождается искра света, а значит рождается жизнь.
Репертуар Молодёжного театра сегодня основан на мировой классической литературе. Что для вас самое ценное в этих текстах?
Классика имеет ответы на все вопросы. Например, что есть Бог? Возьмите «Войну и мир», там ответ: Бог есть любовь. Молодая девушка влюбляется, а взаимности нет. Тогда…
«Кого ж любить? Кому же верить?
Кто не изменит нам один?»
Пожалуйста, ответ в «Евгении Онегине»: «Любите самого себя, достопочтенный мой читатель!» (смеётся). Любой театр сиюсекундный. Сейчас я работаю над «Гамлетом», а когда-то Юрий Петрович ставил эту пьесу с Владимиром Высоцким, а я играл Марцелла. Помню, как мы на репетиции дошли до сцены, где Гамлет произносит: «А дальше тишина…» Любимов из зала кричит: «Всё, на этом закончим спектакль!» Как? Там ещё столько текста! В то время нужен был такой финал, но сегодня необходим приезд Фортинбраса.
Как вам удаётся заражать театром школьников?
Я приезжаю в класс и говорю: «Здоро́во, девчата и ребята. Давайте сыграем сейчас “Вишнёвый сад”. Встали все и подняли руки. Вот перед нами вишнёвый сад». Они кивают. Уверен, что эти дети никогда не забудут, как они изображали вишнёвый сад. Помните, что Петя говорит Ане (в этом кроется ответ от самого Чехова, как ставить пьесу): «С каждого дерева на вас смотрит лицо…»
Современным языком выражаясь – интерактив со зрителем.
Это не современный приём. В театре Древней Греции насчитывалось 14 000 мест. Зрители неделю смотрели спектакли и голосованием выбирали лучшую пьесу для демократии Греции. Это было 5000 лет назад, почти что вчера. Как-то в Париже на гастролях, мы стояли на улице и ждали экскурсию. В центре театральной площади лежал хорошо одетый человек и собирал милостыню. Вдруг он включает колонки и оттуда начинает доносится песня «Yesterday». Площадь хором запела. В тот момент можно было разыграть любой спектакль. Всё вокруг театр!
Вы сумели впустить театр даже в колонии для несовершеннолетних.
Да, совсем недавно у нас прошёл фестиваль «Амнистия души».
Какое замечательное название!
Блеск, а не название!
Как всё начиналось?
Генерал-полковник Калинин, когда-то занимал должность замминистра юстиции, позвонил мне и говорит: «В Икшанской колонии поставили спектакль. Ты для них кумир, поэтому им важно тебе показать постановку». Я не хотел туда ехать, но Калинин смог уговорить. Еду в Икшанскую колонию и смотрю спектакль. Работа очень хорошая, поставил режиссёр из Германии. Калинин снова звонит, теперь просит провести мастер-классы. Так и завертелось, вот уже XVI-й фестиваль. В разное время в нём принимали участие мои друзья: Николай Сличенко, Армен Джигарханян, Юрий Куклачёв, Иосиф Кобзон и многие другие.
Сложно работать с подростками в колонии?
Сложно, ведь у них нарушена нервная система. Вот, например, я спрашиваю девочку, за что она убила свою мать. Она отвечает: «Да, ну, достала она меня». Вот так… Кобзон мне признавался: «Я бы в эти колонии ни шагу, но ты это так делаешь, что мне стыдно, если я не приму участие!» У него было только одно условие, чтобы на столе обязательно были зелёные яблоки (смеётся). Выходим как-то с ним на сцену, он поворачивается к залу и говорит: «Товарищи преступники!» А там обычные зрители сидят, преступники с другой стороны (смеётся).
Спасти душу никогда не поздно?
Никогда! Абсолютно. У Высоцкого есть прекрасные строчки:
«Мне есть что спеть, представ перед Всевышним
Мне есть чем оправдаться перед Ним…»
Замечательная фраза есть и у Максима Горького: «Коли веришь – есть; не веришь – нет… Во что веришь, то и есть…» (реплика Луки из пьесы «На дне», – прим. ред.). Есть что спасать – спасай!
Как так случилось, что Габриэль Маркес разрешил вам ставить в театре все его произведения?
Совершенно гениальная история! Когда в Москву приехал Маркес, невероятно популярный тогда, пресс-конференцию начал с того, что стал возмущаться. Какой-то режиссёр поставил его «Сто лет одиночества», произведение, которое невозможно представить в театре. Я возвращаюсь после этой конференции и говорю своим артистам, что играть больше нельзя, автор не разрешает. Вдруг мне звонит главный редактор журнала «Латинская Америка» и говорит, что Маркес хочет посмотреть на того, кто решился поставить его роман. Я пригласил Маркеса в театр, и он приехал. Спектакль ему очень понравился!
Чем смогли его поразить?
Если бы я был латиноамериканцем, я бы ставил роман, как латиноамериканец, а я поставил, как русак. Когда я сказал Маркесу, что он написал прекрасную сказку, он удивился: «Никакой сказки там нет, это моя деревня, я там живу. Это у вас фантастика “Царь-рыба”. Невозможно, чтобы моторист постоянно с утра до ночи пил!» А какая там фантастика?! Вообще, Маркес – человек вне мира. Мы с ним могли разговаривать, и вдруг он замолкает. Галя, его переводчица, знала об этой особенности и следила, чтобы его не отвлекали в такие минуты. Сидим молчим.
Как встречали ваши спектакли в Латинской Америке?
Там на афишах написали: «Московский молодёжный театр под руководством Вячеслава Семёновича». И всё, фамилии нет. Когда министр культуры Мексики об этом узнал, пришёл извинятся. «Да ну, фиг с ним», – сказал я. Ну раз фиг с ним, то может вы пойдёте нам навстречу. И предлагает следующее: «У вас такая длинная фамилия, можно мы её сократим до Space?» Я разрешил, главное, чтобы спектакли понравились (смеётся). Зрители принимали нас очень хорошо.
Расскажите о гастролях в Японию. Какие спектакли показали японским зрителям? Интересна ли им наша драматургия?
Пришла делегация и предложила поучаствовать в одном проекте, а за это пообещала организовать гастроли в Токио. Когда встал вопрос, что мы повезём, я остановился на «Сто лет одиночества». Гениально! Потрясающе! Но нужно что-то русское, и я говорю, а давайте «Левшу» Николая Лескова. И вдруг отказ. Почему? Ответ: «Вы везде там на каждой странице говорите, что талантливее других. Сможете доказать это прямо сейчас!» Конечно, смогу (помощница Вячеслава Семёновича распахивает тайное окно, прорубленное прямо в кабинете. Из окна открывается вид на сцену и зрительный зал). Мои коллеги по всему миру мониторы устанавливают в кабинетах, а мне сантехник прорубил окно. Японцы были потрясены! Они могут разработать сложнейшие технологии, но, чтобы вот так просто взять и прорубить окно из кабинета в зрительный зал… Это только мы можем.
Чем же японцам не угодил «Левша»?
Им не понятна финансовая сторона вопроса. Зачем подковали блоху? (смеётся) И мы повезли пьесу Чехова.
Почему символом Молодёжного театра является яблоко?
Когда пришло время оформлять театр, чиновники, как истинные буквоеды, потребовали какой-то символ. Марина, художник театра, предложила яблоко. Почему?! Конфликт, Адам и Ева, первородный грех и т.д. Мне эта идея понравилась. Конфликт как начало театра.
Что сегодня вы можете назвать вашим самым большим достижением, которым гордитесь?
Я горжусь тем, чем не гордятся мои коллеги. Они хотят поставить хороший спектакль, который бы привлекал зрителя, популяризировал их театр. Это большая ошибка. После того, как школьники сыграли «Вишнёвый сад» или «Горе от ума», посмотрели наши спектакли – они по-другому читают эти произведения. Надо открывать детям театр! У сегодняшней молодёжи клиповое сознание, они ищут нечто, а это нечто рядом с ними. Александр Калягин как-то спросил меня, зачем я езжу по школам, мне что славы не хватает. «Если я не буду ездить в школы, – ответил я ему, – то ты лишишься зрителя». Молодежь на нашем спектакле «Война и мир» узнает, что любовь есть Бог. Этим я по-настоящему горжусь.
Какой подарок хотели бы получить на юбилей?
Всю жизнь я мечтал о театре, и он у меня есть. Это мой лучший подарок. Вот только меня смущает, что я так долго живу. Сколько можно?! Мне даже стыдно… Андрон Кончаловский мне говорит: «Не бойся, я вот живу 85 лет и ставлю спектакли». Мы с ним понимаем, что даёт нам индульгенцию, разрешение на жизнь. В младшей студии преподают мои сателлиты, мои ученики, но они ещё не всё знают, поэтому я обязан им помогать. У меня на даче на крыше птицы постоянно вьют гнездо. Летит птичка, но прежде, чем принести букашку своим птенцам, сядет передо мной и обязательно покажет, что в клюве. Вот и мне надо букашку отыскать, чтобы своим птенцам помочь, но это непросто.
