В 2015 году окончила Новосибирский государственный театральный институт, курс Сергея Николаевича Афанасьева, с 2015 по 2019 работала в Новосибирском городском драматическом театре под руководством С.Н. Афанасьева. В 2021 окончила Академию кинематографического и театрального искусства Н.С. Михалкова и в том же году была принята в труппу Центра театра и кино под руководством Никиты Михалкова. Знакомьтесь: Янина Третьякова – актриса, красавица, творец и интуит. А ещё – умный, обаятельный, ироничный и очень весёлый собеседник.
АМБИЦИИ
Янина, первый вопрос – вопль недоумения. Крупный современный город Новосибирск, НГТИ – один из лучших театральных вузов страны, сразу после выпуска – государственный драмтеатр… Прекрасное образование, талантливый и чуткий худрук, главные роли, 20 спектаклей в месяц… Чего вам не хватало, что поманило в Москву?
(смеётся) На самом деле всё было очень неожиданно даже для меня: я уже 4 года служила в Новосибирском драмтеатре под руководством Сергея Афанасьева и плана переехать в Москву у меня не было. И в какой-то момент я узнаю, что приезжает Академия Михалкова: они проводят региональные отборы участников для поступления. Как раз в день прослушивания у меня не было репетиций, это был вторник, утро – помню как сейчас. Думаю: интересно! Схожу, немножко себя активизирую, а то уже как будто появилась расслабленность, всё стало привычным.
Я сходила на прослушивание и потом получила результаты: вы прошли на второй тур. А второй тур уже проводится в Москве «на Никиту Сергеевича». Думаю: что делать? В театре мы как раз репетировали премьеру «Горе от ума», я должна была играть Лизу. А я понимаю, что если не поеду, то потом себе этого не прощу, надо ехать. Рассказываю всё Сергею Николаевичу (Афанасьеву – здесь и далее прим. ред.), а он: ну ладно, езжай! Честно – я не знала, поступлю или нет, ничего не загадывала, не собирала вещи, не предпринимала никаких действий.
Приехала в Москву, все туры длились неделю, и – прошла! Мне говорят: всё, через три дня начинается обучение. Решение было такое спонтанное, что я даже не успела ничего понять (смеётся). Мне нужно было за три дня поехать собрать все вещи. Сама я родом из Казахстана, и в Новосибирске у меня не было родительского дома, где я могла бы оставить половину своих вещей, взять пару чемоданов и уехать. Мне нужно было собрать весь дом. Вот так всё и произошло.
Получается, это был не амбициозный план, а скорее авантюра?
И да, и нет. Я очень любила и до сих пор люблю театр Афанасьева – место, где я выросла и сформировалась как актриса. Но скажу честно: где-то внутри я чувствовала, что это не конечная точка. Я не знала, что именно произойдёт и когда оно реализуется, но знала, что момент настанет, – и он пришёл.
Актёру важно быть амбициозным – в русскоязычном смысле, с оттенком лёгкого негатива?
Да! Если порассуждать: в чём выражается амбициозность у артиста? – В стремлении реализоваться, играть большие интересные роли, работать с крупными мастерами и быть любимым в публике – особенно, если мы говорим о кино. Думаю, амбициозность тут вполне логична. Ты же не приходишь в театр со словами «да мне вообще не интересны глубокие большие роли, дайте чего-нибудь поменьше и попроще» (смеётся). Артист, который говорит, что он не амбициозен, – кокетничает.
Каким должен быть современный артист? Что отличает его от мастеров из прошлого?
Сейчас модно думать на эту тему, и у меня к ней есть своё отношение. Я это поняла, когда переехала в Москву, где, естественно, сфера кино гораздо лучше развита. Здесь у меня возник внутренний протест: современный артист должен быть ещё и пиар-менеджером самому себе, должен уметь себя продать, как это сейчас принято говорить, уметь заявить о себе, потому что здесь это действительно необходимо, здесь недостаточно того, что ты про себя знаешь. Но! Ведь артист должен быть скромным…
Вот именно! А что насчёт человеческих качеств?!
Вот! Я как актриса была воспитана определённым образом, а здесь столкнулась с другим. Но если серьёзно говорить про человеческие качества в актёре, то это не зависит от эпохи, по-моему. Артист во все времена совершенно точно должен быть трудолюбивым, честным по отношению к своему делу, внимательным к коллегам и партнёрам – это, мне кажется, 70% успеха. Конечно, он должен интересоваться своей профессией, литературой, кино – в том числе, современным кино, так как он герой своего времени. Мне, например, не всегда это удаётся.
Как вы обычно выбираете, что посмотреть в кино?
Абсолютно интуитивно: я интуит во всех смыслах. Например, сегодня я хочу посмотреть «Любовника» Валерия Тодоровского (2002) или какую-то сказку, или вообще мультик диснеевский, а завтра – Бергмана. Не выбираю кино только потому, что оно новое или популярное.
А из классики кино что-то любите? Рискну предположить – французская новая волна, Годар…?
Да-а-а, «Женщина есть женщина» (1961), «Жить своей жизнью» (1962), «На последнем дыхании» (1960) – обожаю!
Вернёмся к старым мастерам. С кем из театральных или кинолегенд прошлого вы хотели бы встретиться на одной сцене или съёмочной площадке?
Когда я училась в институте, то много слышала про Анатолия Александровича Васильева и, конечно же, хотела с ним встретиться. И произошло чудо: он пришёл к нам в Академию на 10 дней вести лабораторию. Я слушала его с упоением! Мы тогда ещё не знали, что будет спектакль. Ой, расскажу маленький секрет (улыбается). Когда закончилась лаборатория, мы вдвоём с Христиной (Полуяновой, исполнительницей роли Сони в «Сценах из деревенской жизни») вышли и начали разговаривать: «Как бы было здорово, если бы случился спектакль по “Дяде Ване”!»…
То есть это вы вдвоём его наколдовали?!
Да! (смеётся) Мы с ней так и сказали: «Давай наколдуем!» И через год, когда мы и думать об этом забыли, вдруг Мария Львовна Апексимова (Шмаевич) говорит, что есть мысль с этим работать. Мы с Христиной естественно переглянулись и подмигнули друг другу.
А ещё, если говорить о мастерах, я с детства была влюблена в Никиту Сергеевича Михалкова: «Бесприданница», «Сибирский цирюльник»… его фильмами я засматривалась, когда ещё не думала быть актрисой.
НАЧАЛО
А когда вы решили стать актрисой или впервые об этом задумались?
В моей жизни всегда всё так странно происходит… Мне кажется (и это опять про внутреннее знание априори), что я всегда знала, что буду актрисой – ещё с детского садика. Я пришла в новый сад в пять лет, а там что-то к выступлению готовили, и у одной девочки не очень получалось. Давайте, говорят, новенькую посмотрим, попробуем. И я всё сделала как надо и с тех пор играла на всех праздниках все главные роли, меня даже награждали на выпускном как «приму нашего детского сада» (смеётся).
Классическая путёвка в жизнь!
Да-да! Но потом всё это забылось. Я пошла в школу, училась в физмат-классе, думала, что буду юристом или пойду в технический вуз. К этому всё и шло: из Новосибирска к нам приезжали разные вузы, мы писали вступительные экзамены, и у меня уже была пара бюджетных мест, на которые я могла пойти. Но как раз в старших классах я записалась в театральную студию в нашем городочке, стала туда ходить и начала поглядывать в сторону театра.
Расскажите, как поступали в театральный.
Мы сидели с мамой на кухне, и я говорю: «Слушай, ну я уже поступила, без места я не останусь, мне бы просто съездить попробовать». Мама говорит: «И езжай, конечно!» И я поехала в Новосибирск. Жила в общаге НГТИ, готовилась сама. Прямо вот так и задала в строке поиска в интернете: «что нужно для поступления в театральный институт?», выбрала басню, стихотворение, прозу – всё это было очень быстро. Пришла на первый тур и провалила его. В списках меня не было, Сергей Николаевич (Афанасьев) меня тогда не заметил – мы с ним потом смеялись по этому поводу. Но ребята меня уговорили на следующий день сходить на «кукольный» тур – раз уж я всё равно приехала и обратные билеты у меня были на попозже. Сейчас-то я понимаю, что театр кукол – это отдельное искусство, а тогда я, выпускница физмата, к этому отнеслась очень скептически, но подумала: ну ладно, схожу. И пошла – в джинсах, в какой-то майке, очень расслабленная… Пропустила свою десятку, потому что с кем-то заболталась – относилась к этому абсолютно несерьёзно, – и меня переставили в самый конец. Сергей Николаевич тогда был ректором НГТИ и присутствовал на некоторых турах других факультетов, не только драматического, и так получилось, что он как раз пришёл к концу, в мою последнюю десятку. И вот я читаю отрывок, комиссия меня что-то спрашивает, а он сидел, смотрел, слушал, а потом говорит: «А вы ко мне на драму поступали?» А я говорю: «Да. И не поступила!» (смеётся) «Понятно, – говорит, – ладно». И вижу, что ему уже несут мои документы, фотографию. После тура, когда все вышли, Сергей Николаевич ко мне подошёл и сказал: «Так, завтра ко мне на второй тур!»
А где-то в этот момент заплакали физика с математикой…
Да, и сразу ушли (смеётся). Так что, думаю, предчувствие своей судьбы изначально где-то сидело во мне.
Вернёмся к Никите Сергеевичу. Насколько вам было важно тогда, что именно Академия Михалкова приехала на отборочный тур к вам в Новосибирск? Если бы приехала какая-то другая театральная школа, вы бы всё равно пошли на пробы?
Трудно сейчас сказать. Не хочется врать, но кто знает, что было бы тогда? Случилось так, как случилось. Видимо, для меня пришло «то самое» время. Но, безусловно, личность Никиты Сергеевича и то, что я про его Академию слышала раньше, – всё это сыграло свою роль, чтобы я сумела принять важное решение за три дня. Возможно, в другой ситуации мне потребовалось бы больше времени на обдумывание и принятие решения.
Конечно, есть и другие театральные мастера, которых я знаю, уважаю и люблю. Я всегда любила Мастерскую Фоменко, пересмотрела все их спектакли, которые нашла на видео, и когда приезжала в Москву, даже на три дня, обязательно старалась попасть в этот театр – всеми правдами и неправдами. Люблю Театр Вахтангова, МДТ – театр Додина… Да, есть мастера, за творчеством которых я наблюдаю и у которых тоже было бы интересно поучиться.
В названии академии Михалкова – «Академия кинематографического и театрального искусства» – кинематографическое стоит на первом месте, перед театральным. Это имело для вас какое-то особое значение? В вашем «интуитивном» знании было что-то про кино?
Кстати, нет, тут у меня не было какого-то плана, которого я бы придерживалась (смеётся). Нет, это не сыграло никакой роли, потому что я знала, что Никита Сергеевич ставит спектакли с выпускниками Академии. Реализовать свою мечту поработать с Никитой Сергеевичем – скорее это было для меня первичным, а будут ли меня учить кино или только театру – об этом я не думала.
НГТИ – серьёзный театральный вуз, у вас уже была хорошая школа. Что принципиально важного для профессии и для жизни дало вам второе образование в Академии Михалкова?
В НГТИ мне очень повезло с мастерами: Сергей Николаевич Афанасьев, Тамара Исмаиловна Кочержинская – мировая женщина, Лаврентий Анатольевич Сорокин – тоже большой мастер. Тем не менее, в Академии я много приобрела, потому что с нами работали совершенно разные мастера – сам Никита Сергеевич (конечно, это уже огромный и счастливый опыт!), Милькис Михаил Радиевич, Левицкий Андрей Юрьевич, Яцко Игорь Владимирович, Мария Львовна Апексимова (Шмаевич), Роман Иванович Лавров. Они все абсолютно разные, то есть нас учили разному театру. Игорь Владимирович – это игровой театр: определённый способ существования, разбора и энергозатратности; Мария Львовна – это что-то отдельное: мы с ней больше работали с движением, с точками, это абсолютно другой метод разбора; Андрей Юрьевич – это третья история, и так далее. Нас с понедельника по пятницу учили по очереди пять разных мастеров, и умение переключаться, работать с разными режиссёрами по их методу – это очень крутой навык, мне кажется. И всё это было так легко, интересно, с уважением и вниманием от таких больших мастеров к каждому студенту. Это самое главное, что я могу выделить.
У вас уже есть несколько киноработ. Как вам играется в кино?
Повторюсь, лично мне Академия дала очень много – ещё и потому, что в полном метре «Небесная команда» я снялась благодаря режиссёру фильма, Владимиру Михайловичу Аленикову. Он у нас преподавал кинематографию – учил работе с камерой, мы делали этюды и монологи; собственно, он меня и пригласил на пробы – я их прошла и всё случилось. Для меня это был первый большой опыт, потому что короткие метры, в которых я до этого снималась, были студенческими работами, а это меньше ответственности…
По-моему, «меньше ответственности» – это не про вас, не ваша тема…
Да-а-а… (смеётся), но всё-таки… чуть-чуть меньше. А тут большое кино. И это было очень здорово! Я считаю, мне очень повезло, что моя первая большая киноработа была сделана в такой потрясающей команде и именно с Владимиром Михайловичем Алениковым, который знает меня как студентку. Не могу сказать, что мне было сложно, но было волнительно: вдруг я что-то не так делаю? Потому что это абсолютно новый опыт. Я чувствовала некоторую робость и сейчас даже жалею немного: где-то надо было посмелее что-то предлагать. Но команда была потрясающая вся: и режиссёр, и костюмеры, и гримёры, и второй режиссёр, и помощник режиссёра, и ассистент по актёрам, и вообще все были какими-то чудесными людьми! Это давало возможность расслабиться даже такому ответственному и переживающему человеку, как я.
А если бы вдруг сейчас пришлось выбирать: театр или кино, то вы смогли бы сделать выбор? Что бы предпочли?
Если это выбор не на всю жизнь, то он так или иначе стоит часто. Например, если выпускается премьера и одновременно идут пробы в кино, то пока что я делаю выбор в пользу театра. Но если не кокетничать, а положить руку на сердце, то всё зависит от проекта, от материала, с которым предстоит работать.
ЛЮБИМОЕ
Какой материал вам интересен как актрисе? Авторы, темы, характеры – что вам нравится играть?
Мне кажется, что я всё-таки про любовь. Как сказал мне один партнёр, с которым мы делали спектакль по Цветаевой и Пастернаку: «Ты вся соткана из любви! Что бы ни происходило в твоей жизни, ты просто её олицетворение». Может, это громко звучит, но всё-таки я про любовь. Про разную любовь, но это меня вдохновляет. Из авторов всегда любила Чехова – ещё со студенческих лет. Всегда мечтала сыграть Елену Андреевну, играла в «Трёх сёстрах» Ирину, ещё было бы интересно сыграть Машу, а в «Вишнёвом саде» – Раневскую, а в «Чайке» – Аркадину, но это попозже (смеётся), на вырост. Почему-то всегда интересовал Шварц – сказочная история, но с глубокой философией; может быть, что-то из абсурда хотелось бы сыграть… Конечно же, Достоевский! Когда-то мечтала сыграть Грушеньку, но сейчас не знаю, надо перечитать.
Кстати, как-то вы называли своими любимыми ролями Ирину Прозорову, шекспировскую Джульетту, Катю из пьесы «С любимыми не расставайтесь», Ирину из «Утиной охоты» и Пеппи Длинныйчулок. Есть ли в этих ролях какая-то объединяющая черта?
Есть что-то во мне от этих ролей, и естественно они все про любовь, это очевидно! Даже Пеппи, в которой есть ещё одно моё качество – какая-то доля хулиганства, озорства что ли. Все эти героини про любовь, но они разные, каждая со своей правдой.
Этих героинь вы полюбили ещё до того, как они стали вашими ролями, или наоборот – вы стали их играть и так или иначе полюбили?
«Ромео и Джульетта» – как раз та история, когда я полюбила роль в результате разбора материала, анализа пьесы. Это был выпускной спектакль, и у нас все играли всех, девочки могли даже мальчиков играть: например, я играла Ромео в сцене смерти Тибальта и Меркуцио. Это нам дало возможность попробовать много разных подходов и взглядов на материал, мы готовили и приносили много разных отрывков. Может быть, тогда, по своей наивности и из внутреннего нежелания быть «голубой героиней» (хотя я, наверное, ей являюсь), я думала: как избавить Джульетту от приторности, которую я где-то наблюдала и могу невольно повторить. И, углубляясь в материал, я обнаружила, что Ромео и Джульетта – очень взрослые герои. Да, они наивные подростки, влюбились, что-то придумали, и, как говорят, никто не знает, были бы они вместе потом, если бы не умерли. Но, тем не менее, это герои, которые совершают поступки: не просто говорят о своих чувствах, но совершают поступки – отчаянные, смелые, со своей внутренней правдой. Это для меня было очень интересно и чему-то научило.
А как вы полюбили Пеппи Длинныйчулок?
В этот спектакль я была введена – премьеру выпускали не со мной, но потом ушла актриса, и ввелась я. Пеппи – это такая любовь к жизни! Такой азарт несмотря ни на что! Когда читаешь – это одно, а когда ты этой героиней являешься… Простая вера в то, что приедет отец (и у нас было сделано так, что он действительно в конце приезжал), меня тоже многому научила. Потому что, когда устаёшь, когда что-то не получается, когда трудно – в сложные жизненные моменты, – играешь этот спектакль и – раз! (щёлкает пальцами) После него словно просыпаешься и думаешь: «Но ведь эта девчонка смогла! Сколько ей лет? Неужели я не смогу?!»
Какие-то ещё детские спектакли у вас были? Что вам дают детские роли?
Да, были, конечно, и много. «Маша и Витя против “Диких гитар”» – я играла Машу, в спектакле «Все мальчишки дураки» по пьесе Ксении Драгунской я играла девочку Анечку. Детские роли дают радость! Смех детей – это лучшее лекарство от всего. И когда получаешь их открыточки «Пеппи, я тебя люблю», это так сразу же согревает! Думаешь: ну, всё не зря.
ДЯДЯ ВАНЯ
Елена Андреевна из «Сцен деревенской жизни» уже стала вашей любимой ролью?
Конечно! Я думаю, что Елена Андреевна – это моя большая зона роста, несмотря на то что я уже играла главные роли. Этот спектакль особенный, он сделан по-другому, соткан из другого, это новый метод работы, и он трудный. Правда, трудный, потому что каждый раз нужно «жить», как впервые…, ты не прикрыт ничем. Что сделал, то твоё, чего не сделал – извини.
Нам непривычно видеть такую Елену – горячее ядро вместо традиционной чеховской «русалки». Пришлось ли вам преодолевать стереотипы в работе над ролью?
Да, пришлось, конечно. Вспоминаю наши первые этюды, которые мы приносили: они больше были построены на конфликте, на боли, страдании. Перед тем, как приступать к работе над спектаклем, мы участвовали в лаборатории Васильева, и он нам уже предлагал этот «нетипичный» разбор, где Елена не холодная и неприступная, а где она женщина; ей же 27 лет (мне 28!), и в ней всё горит. Да, у неё муж, которого она любит по-своему, но она не может не желать другой любви. И Мария Львовна всё очень подробно с нами прорабатывала, объясняла, направляла, терпеливо смотрела наши бесконечные этюды. И я поверила этому разбору и, честно скажу, довольно быстро потом перестроилась. Артисту вообще очень важно доверять режиссёру!
Как сейчас помню один очень показательный для меня момент. У меня есть монолог, когда Соня уходит и Елена Андреевна остаётся одна. Героиня там понимает, что она обманывает. Мария Львовна мне тогда объяснила, что Елена понимает, но НЕ понимает, то есть она абсолютно искренне не понимает, что творит. Это то самое состояние влюблённости, когда у тебя есть объект и – всё, мозг отключается! (улыбается) Ты туда, к объекту, идёшь и веришь, что всё сделаешь правильно, но знаешь, чего ты хочешь на самом деле, потому что любовь и желание перекрывают абсолютно всё. Трудно было сыграть эту сцену так, чтобы не чувствовать себя эдакой хитрой женщиной, манипулятором. Боюсь зарекаться, но, кажется, у меня получается – по крайней мере, я двигаюсь в нужную сторону, и с каждым разом становится легче это делать.
Вы говорили, что любите разбирать тексты. В постановке Марии Львовны акцент сделан не на авторский текст, а на сценическое движение, то есть разбор драматургии проходил через движение. Чем интересен или сложен такой подход артисту, который любит покопаться в текстах?
Разбором текста в привычной форме мы не занимались, это правда. Мы делали этюды, работали с темами, которые автор предлагает нам в дуэтах. Это тоже работа с текстом, но другая. Но я человек танцующий и любящий это – я могу даже иногда потанцевать сама для себя, – поэтому выражение себя через движение для меня не проблема, это мне скорее интересно, чем трудно. Хотя, когда ты один, то это одна история, а когда ты с партнёром это делаешь, то всё по-другому. Было сложно, наверное, открыться партнёру до такой степени, чтобы никто из нас не чувствовал дискомфорта, неловкости. Мы доверились друг другу и постепенно вскрывали в себе то, что обычно хочется скрыть. Приходилось совершать поступки!
В спектакле почти все артисты моложе чеховских персонажей. Чем вы компенсировали на сцене эту разницу в возрасте?
Мы с Еленой Андреевной ровесницы, но даже тут есть эта разница, потому что во времена Чехова 27-летняя женщина чувствовала себя немного иначе, чем сейчас. Но больше сложностей, я думаю, было у ребят – у Максима Григорьева, который играет Дядю Ваню, у Никиты Башкова (Астров), у Жени Миронова, которому пришлось играть Серебрякова – там вообще огромный разрыв! Естественно, для артиста, который уже прожил жизнь, авторский текст звучит иначе, чем для артиста, который эту жизнь только вкушает в данный момент, то есть сейчас проживает тот самый опыт. От ребят это требовало больше работы, и, я считаю, они большие молодцы. Они поднимали темы, связанные с литературными героями, которые близки их персонажам, или какие-то общемировые темы, потому что есть вопросы, которые нас одинаково волнуют как в 30, так и в 60 лет. Например, Астров говорит, что мужики не развиты, жизнь груба, ему не хватает света, но если взглянуть на сегодняшнюю жизнь, то всё это может точно так же будоражить человека. Так, через общие темы, ребята вскрывали в себе нужную глубину и боль, к тому же, по сути, кроме Серебрякова никто из нас не играет возраст-возраст. Главное – чтобы было конкретное высказывание и человек понимал, о чём он говорит и что у него болит.
Вам посчастливилось участвовать в лаборатории Анатолия Васильева. Что вы взяли в свой творческий арсенал из этой работы?
Его метод, разбор. На тот момент он перевернул моё представление о каких-то вещах, потому что такую глубину и одновременно простоту в разборе я встречала, но чтобы мне это всё вот так просто отдали – на, бери! – это было удивительно. Потом, его особый взгляд: мы узнали, как вообще человек может разбирать материал. Он обращает внимание на такие нюансы! Я не знаю, сколько раз мне нужно прочитать текст, чтобы заметить и выявить то, что замечает он. Анатолий Александрович делает это таким простым, абсолютно понятным языком! Например, он спрашивает: «О чём герои здесь говорят?» И ты смотришь: четыре фразы, о чём они здесь говорят? Начинаешь гадать, что-то предлагать. Он: «Нет, не то, ну вот об этом же!» И ты снова смотришь – ну да, точно, почему же я сразу это не назвала?! (смеётся)
И ещё я увидела человека, верного искусству несмотря ни на что, вопреки всему, который просто не может по-другому, и это восхищает. Так что из лаборатории я с собой унесла впечатления, и они очень ценные.
Вы работали и с Васильевым, и с Михалковым. Это режиссёры одного поколения, есть ли у них что-то общее?
Я думаю, общее у них – безусловный талант и поцелованность богом, это очень большие люди. Наверное, я не так много с каждым из них работала, чтобы сравнивать их методы и рассуждать об их взглядах на искусство, но всё же, мне кажется, у них разные подходы. А объединяет их любовь к своему делу, глубокое его знание и умение вдохновлять людей. При всей их строгости и конкретности они оба умеют дать вдохновение и свободу – полёт.
ТЁМНЫЕ АЛЛЕИ
Цикл «Метаморфозы» – визитная карточка Центра Михалкова, и у спектаклей уже есть своя бренд-айдентика – материал, стиль и язык. Скоро выйдет новая постановка из этого цикла – «Тёмные аллеи», и вы в ней участвуете. Легко ли было встраиваться в проект?
Дело в том, что для студентов Академии подготовка к «Метаморфозам» являлась основной работой (хотя мы делали и много другого). Мы приносили отрывки из Чехова и Бунина и делали большой показ. Сначала их отсматривали все наши мастера, какие-то отрывки выбирали, и уже отобранное мы показывали Никите Сергеевичу. Эта работа велась долго, и в итоге некоторые из предложенных мной отрывков распределили по другим мастерам, а «Русю» по Бунину Никита Сергеевич взял репетировать себе. Потом мы ещё репетировали с Андреем Юрьевичем Левицким, и с Михаилом Радиевичем Милькисом мы много работали – долгий процесс, как я сейчас вспоминаю.
Когда мы пришли первый раз на репетицию к Никите Сергеевичу, то почувствовали… не знаю, как это объяснить… наверное, это способность больших людей всё тебе отдать таким образом, что тебе ничего не остаётся, кроме как взять и сыграть – ты просто уже не можешь не сыграть! Это чудо: он умеет подобрать какие-то слова, тонкие нюансы, и это совершенно особенный метод работы. Помню, я вышла с этой репетиции и подумала, что я сейчас вот так встану и – полечу (смеётся), я настолько вдохновилась, что мне сразу захотелось всё сделать. Это такое ощущение, когда мастер тебе что-то объясняет и ты сидишь и ёрзаешь на стуле: уже всё, давайте я уже всё сейчас сыграю!
Благодаря Никите Сергеевичу, его лёгкой руке, наши отрывки заметно преобразились. Потому что у него абсолютно точный взгляд на артиста: он знает точно, что тому нужно сказать. Он может тебе поправить один мизинчик, поворот головы, и у тебя всё начинает работать так, как надо. Но работать с ним волнительно, конечно. На первой репетиции думаешь: боже, я сейчас сделаю что-то не то и меня уволят из искусства! (смеётся) Я, конечно, шучу, но эмоции были примерно такие. Но стоит начать, как ты понимаешь: страх ушёл, есть абсолютное доверие, абсолютный контакт, свобода, которую Никита Сергеевич даёт, и становится легко.
Самое трудное в «Метаморфозах», по словам Михалкова, это «передача атмосферы литературных произведений на сцене» через «осмысление, фантазию и точное понимание духа произведения». Как актёр может на практике реализовать такую задачу?
В этом нам как раз помогает режиссёр, сам Никита Сергеевич, потому что он видит картину целиком. Сложность ещё и в том, что «Метаморфозы» основаны не на пьесах, а на рассказах, которые ещё надо инсценировать. Зато в рассказах, мне кажется, легче уловить атмосферу, потому что есть текст автора, который всё описывает. Как это делать на практике, я не знаю, это магия (улыбается). Это же не вещь, которую ты делаешь руками, а потом можешь потрогать то, что получилось. Артист может быть только проводником, и прекрасно, если это получается.
Значит, актёр на сцене остаётся один на один с автором и материалом, спрятаться не за что. Вам, наверное, тут помогает ваша любовь к тщательному разбору?
Да, да, конечно. Ну и когда мы готовимся к «Метаморфозам», на всех курсах, мы перечитываем бесконечное множество рассказов и Чехова, и Бунина, чтобы выбрать один. И их атмосфера, настроение, темы, ирония настолько глубоко в тебе сидят, что ты чувствуешь себя более свободно. То, что мы сами должны выбрать рассказ, – очень хороший ход с образовательной точки зрения, потому что, пока ты прочитаешь, пока выберешь, уже точно начнёшь что-то чувствовать, поймёшь, что там есть между строк.
Вы любите Чехова, а в итоге выбрали рассказ Бунина. Атмосфера его произведений вам тоже близка?
Я готовила и чеховские рассказы, просто мастера выбрали этот отрывок. Бунин, безусловно, великий писатель, и я его полюбила, скажу честно, как раз в процессе работы над «Метаморфозами». Он больше про любовь чувственную, что-то ускользающее, щемящую боль от неслучившегося, несостоявшегося – как, например, в нашем отрывке «Руся», в жизни часто так и происходит. Но всё же Чехов мне ближе.
РАЗНОЕ
Вы говорили, что любите работать. Вы принципиальный трудоголик, или именно театр заставляет вас любить труд? Если бы вы не были актрисой, не занимались бы любимым делом, смогли бы работать с таким же удовольствием?
Я в принципе трудолюбивый человек, но театр, конечно, вдохновляет. Я не думаю, что смогла бы отдавать так много времени, сил и внимания чему-то другому. Мне кажется, я бы шла поскорее домой (смеётся).
Если бы вы не стали актрисой, то кем могли бы стать?
Наверняка я могу чем-то ещё заниматься, чему-то научиться и уделить время какому-то интересному делу – в мире очень много интересного. Я очень люблю языки, литературу, мне всегда это было интересно; когда-то я думала, что буду юристом – помню, ещё в школе я садилась и читала Конституцию. Но сейчас я не хочу ничего другого. Думаю о режиссуре, но когда-нибудь сильно попозже.
Да, считается, что режиссура – ремесло зрелых людей, повидавших жизнь…
Вот я и думаю, что я пока как раз повидаю! (смеётся) Мне кажется, в актёрской жизни когда-то наступает момент, когда ты уже многое сыграл и чувствуешь пресыщение или переход мастерства в механику. Тут надо вовремя честно себе в этом признаться и, может быть, заняться режиссурой, этому время уделить. Может быть, я бы пошла поучилась и стала преподавать, может быть, это само ко мне придёт. Но мне уже сейчас кажется, что важно передавать мастерство. У нас в НГТИ все мастера были действующими артистами, все служили в театрах. Мне кажется, это было здорово и для нас, и для них, потому что они постоянно сталкивались с молодой энергией, видели нас, заряжались – я надеюсь. Это давало им хороший заряд для того, чтобы продолжать своё дело.
В вашей актёрской визитке читаем: «Без театра мы все умрём». Вы по-прежнему думаете, что без театра мы умрём? После всех этих локдаунов, когда театры пустовали, но никто от этого не умер? Более того – на грани смерти как раз оказались некоторые театры…
(смеётся) Это шутка, наверное. А если серьёзно – не знаю, мне было очень трудно без театра. Бог знает, как оно всё будет через 100–200 лет, но театр уже так долго существует – значит, это кому-то нужно.
