Для поклонников Театра на Юго-Западе и для самого театра такие люди, как заслуженная артистка РФ Галина Галкина — настоящие небожители. Они стояли у истоков рождения легендарной сцены, жили и творили рядом с обыкновенным гением — Валерием Беляковичем. Нет ничего удивительного в том, что разговор с Галиной стал признанием в любви творцу театра и создателю ее самой, как актрисы. Созвездие ее ролей на сцене Юго-Запада — одно из самых ярких. Количество и разнообразие созданных актрисой образов, поражают воображение самых искушенных театралов. Ей подвластно любое амплуа, любой жанр. Белякович в своей школе воспитывал актеров-универсалов, и Галина Галкина тому ярчайший пример. Юго-Западной сцене она верна уже 45 лет. Об уникальном актерском пути актрисы наш разговор.
Галина, расскажите, пожалуйста, из какой Вы семьи, был ли в ней какой-либо вектор, направляющий в театр?
Моя мама — «рязанская мадонна», как она сама всегда про себя говорила. Она родилась недалеко от села Константиново, в есенинских местах, и в ней, наверное, изначально была заложена поэтика рязанских просторов. Папа у меня с Волги. Оба из таких мест, где просто невозможно быть неинтересным, обычным человеком. Вот и встретились два человека, несущие в себе такой энергетический заряд с детства, и дети у них должны получаться удивительные, ведь в них сублимируется этот воздух, энергия, песни. Это и дает посыл заниматься чем-то необычным.
У меня был старший брат, незаурядный человек, который все делал лучше всех. Он и стихи писал. Откуда это в нем? Родители ведь совершенно простые люди: мама из крестьянской семьи, папа из волгарей.
Я сама попроще, чем мой брат, но и во мне есть отголоски этих мест. Мы приезжали в деревню на все летние каникулы. Там пели песни, в печи что-то ужасно вкусное готовили. Эта деревенская закваска очень помогает в дальнейшей жизни. Иногда вдруг само собой в тебе что-нибудь всплывает. Я, например, заметила, что если я пою частушки, то именно так, как пела их на гулянках под гармошку моя тетка — самая веселая в деревне. Я вдруг понимаю, что повторяю ее манеру, ее голос. Этому научить невозможно, это надо в себя впитать еще в детстве, находясь именно в тех местах — на Оке, на Волге. Думаю, оттуда мои артистические задатки.
В Москву родители приехали на заработки?
Это было как раз то время, которое показано в фильме «Москва слезам не верит». Молодые люди приезжали покорять столицу. Хотя мой папа в Москве служил и потом там остался.
В 14 лет Вы пришли в ТЮМ (Театр юного москвича) в Доме пионеров на Ленинских горах. Что притянуло Вас туда больше — магия театра или обаяние Валерия Романовича Беляковича?
Я из простой семьи, где не успевали читать много. Если я что-то читала, то это была заслуга брата — он ставил мне книги на стол, и я бралась за чтение. Брат меня направлял. И во дворец пионеров меня заставил прийти тоже мой брат. Уходя в армию, он посоветовал мне туда пойти и выбрать кружок. Он сказал: «Ты должна заниматься чем-то, что доставляет тебе удовольствие, что тебе приносит радость, и тогда ты будешь делать это хорошо». Ему было важно, чтобы я развивалась, чем-то занималась. Брат мне предложил пойти в ТЮМ, и я пошла, потому что обещала. И мне понравилось! Там были все такие красивые — глаз не оторвать! Педагоги казались мне настоящими женщинами — нарядными, с прической, как в кино. И мне было приятно находиться рядом с красивыми людьми и казалось, что, может быть, и я стану такой же (смеется). Я стала туда ходить, и мне было интересно, потому что это оказалось непохожим ни на что, что я знала раньше, и что могла себе представить.
Потом нас Валерий Романович начал учить. У меня, конечно, не сразу все получалось, но рядом были ребята, у которых я училась. И мы там очень много смеялись. Наверное, это такое время, такой возраст, когда можно смеяться и упасть. Мне нравилось состояние, когда я падала от смеха. В ТЮМ меня тянуло. У меня на стене висело расписание. Я всегда приходила туда заранее, чтобы быть готовой.
Помните самую первую роль в ТЮМе?
Валерий Романович поставил с нами спектакль «Соловей» по Г.Х. Андерсену. Я играла служанку. И это была такая прелесть, ведь служанка все время на сцене, текст ей учить не надо, а надо просто сидеть в красивом платье и смотреть, что происходит (смеется). Я была и зритель, и артист.
Позже Валерий Романович решил создавать свой театр и позвал с собой в дальнейший путь несколько человек из ТЮМа. Как Вы думаете, почему он Вас пригласил?
Белякович ведь гений. Прожив всю жизнь с ним бок о бок в моем, в нашем театре, я могу это точно сказать. У таких людей есть чутье. Валерий Романович увидел, что я очень шустрая, и я на все такими глазами смотрела, что он понял — из этого маленького бессмысленного человека можно что-то воспитать, потому что есть бешеное желание, а это немало. Он видел, кто этим делом «горит», и вот он нас, самых горящих, к себе и взял. И оказался прав — потом эти ребята и девчата из ТЮМа образовали костяк Театра на Юго-Западе: это Слава Гришечкин, Тамара Кудряшова, Олег Задорин. Мы были заняты во всех спектаклях и были «трудовыми муравьями».
Театр возник на бесконечной любви и энтузиазме. Что Вам, тогда совсем молоденькой девочке, без специального образования, помогало играть такие сложные роли, на чем основывался успех не только театра, но и Ваш личный?
В первую очередь это были люди вокруг меня. Когда на сцене работает Виктор Авилов, и ты играешь вместе с ним, то он своим талантом поднимает до высочайшего уровня все, чего касается его взгляд, его рука. Я, сама того не понимая, впитывала от этих людей нужную энергию, силу.
Сам Валерий Романович, тоже был совершенно необыкновенным. Если он касался твоего плеча, то это, как волшебная палочка — человек начинал сверкать, ему хотелось летать! Под его руками, его руководством мы все заблестели. Может быть, умом я не до конца соображала, что мне делать, но мне так хотелось гореть, делать все, на что я способна.
Многие, в том числе сам Валерий Романович, впоследствии пошли учиться по специальности. Вы не получили профильного образования. Как вы думаете, в Вашем случае оно было необходимо?
Когда мы создавали этот театр, мы все были не театральные люди. То, что здесь происходило, нас перерождало. У нас была «школа Беляковича». Он нас всему учил: правильно говорить, стоять на сцене, правильно поворачиваться. Мы делали этюды бесконечно. Белякович был наш педагог, наш институт, у него была своя школа. У нас не было даже времени куда-то еще специально поступать. Мы работали днем и бежали вечером в театр. Мы все вышли в актеры из «школы Беляковича».
Галина, у вас приближаются сразу два юбилея. Вы вступаете в прекрасный возраст, когда Вы еще молоды и полны сил, но уже мудры и опытны, гораздо больше многих знаете об этом театре. Вы сорок пять лет на этой сцене — это тоже большой путь. В театр сейчас пришло много молодежи, они прислушиваются к Вам, как складываются у вас отношения?
Проблема в том, что многие актеры, которые создавали этот театр уже ушли из жизни или из профессии. Сам Валерий Романович тоже не может больше учить новых актеров. Сейчас к нам приходят люди с совершенно другой школой, и это сложно. Их нужно всему учить. Например, у нас есть своя специфика в зале: надо знать, где и как правильно вставать в свет. Наш театр «световой», у нас на сцене — световые пятна. На первый взгляд это пустяки, но, если ты встанешь неправильно, тебя может не увидеть зритель. Этому тоже надо учить. Поэтому к нам приходит много людей, но остаются единицы, ведь им нужно себя ломать. Они думают, что просто пришли служить в театр, а это Театр Беляковича. Он немножко другой. Зато те люди, которые остаются, они становятся родными нашему театру.
Конечно, мне очень хочется им подсказывать: куда смотреть, куда поворачиваться. Есть у нас такие нюансы, которые понятны только прошедшим этот путь, имеющим большой опыт пребывания на этой сцене. Другое дело — надо ли это им? Они такие гордые, приходят сюда уже с уважением к своему собственному опыту. Я тоже понимаю, к кому можно подойти, а кому это не нужно. Если человек готов тебя слушать, это сразу видно. Я всегда подскажу, но при этом извиняюсь, ведь это такое тонкое дело…
Как Вы думаете, без Валерия Романовича сохранится его школа или театр станет со временем совсем другим?
Театр будет становиться другим без своего лидера. Но наши режиссеры, они все ученики Романыча. Все лучшее, что в них есть — это его заслуга, его подарок. Они не могут не понимать, что все, что оставил им Валерий Романович — это большие плюсы. В их спектаклях всегда чувствуется стержень, стиль Беляковича.
В Вашей жизни были большие трагедии. В одно и то же время один за другим ушли из жизни Ваши родители, погиб брат, умер муж Виктор Авилов. Как Вы считаете, есть ли на небесах какая-то компенсация за такие тяжелые потери, за такую концентрированную во времени беду?
Я поняла, что все в тебе самом, все в человеке. Только ты сам можешь либо себе помочь, либо умереть. Если у тебя есть какие-то вещи, которые тебя держат на Земле, ты сам должен себя за волосы вытащить. Вот наш театр — это семья. Мы любили друг друга по-настоящему, у нас создавались семьи. Когда случалась беда или радость, мы переживали их вместе, и это всегда помогало преодолевать совершенно невероятные трагедии.
Вы говорите об этом в прошедшем времени. Сейчас уже не так?
И сейчас также! Недавно у нас случилось невозможное горе: неожиданно умер наш актер Дима Гусев. И, хотя мы сейчас все такие разные, уже и времена другие, но мы взялись за руки и проводили его достойно. И пусть мы уже не такие близкие друг другу в жизни, бывают ситуации, когда мы все равно вместе. Это очень помогает жить дальше.
Редко кто из актеров может похвастаться таким разнообразием ролей. Вы переиграли практически весь мировой репертуар — Шекспир, Ануй, Гольдони, Чехов, Булгаков, Ерофеев, Сорокин. Скажите, как меняются амплуа, характерность с переходом в другую возрастную категорию? Это болезненный процесс или больше творческий, требует ли он помощи режиссера?
Когда приходишь в театр молодым человеком, то для режиссера ты — материал. Он смотрит на тебя, как на картину, которую еще будет рисовать. Он рисует тебя разными цветами, он тебя создает. Потом все, что мог, он тебе дал. Так будь любезен, сам дальше придумывай краски! Я считаю, что с возрастом — это моя задача, перестроиться в другое амплуа, если я интересна режиссеру. Я сама должна соображать, как мне дальше существовать. Валерий Романович нам всегда давал наводку, и мы сами справлялись. Я вижу в этом актерский рост, когда после романтичной Эльзы в «Драконе» вдруг нужно перейти на гротеск в каких-то ролях. Я не люблю трагедий. Мне всегда хотелось, чтобы в моем образе была маленькая возможность показаться смешной, нелепой, некрасивой. Это помогло переходу на гротескные роли. Я думаю, что нужно самому вовремя сообразить и перестроиться, чтобы соответствовать своему возрасту, своему опыту и своей комплекции (смеется).
Со многими ролями приходится со временем прощаться. Вам бывает их жаль или для Вас это перспектива, движение вперед к новым образам?
Конечно, вперед! Сначала я была героиня. Теперь играю женщин с жизненным опытом. Это интересно. Но я всегда вспоминаю, как я играла в «Жаворонке» (Жанна в пьесе Ж.Ануя «Жаворонок» — одна из первых ролей Г. Галкиной в Театре на Юго-Западе, прим.ред) и думаю: как жаль, что я так уже не сыграю. Может быть, я была неуклюжая, неповоротливая, но того огня,что был во мне тогда, уже нет. Может быть, я научилась владеть голосом, руки стали пластичнее, но нет того удивительного состояния души, влюбленности. Зато теперь мне интересна глубина образа, интересно смотреть на зрелые актерские работы. У нас есть зрители, которые буквально взрослели вместе с нами, с театром. Они наблюдают и наше взросление. Я думаю, я интереснее им теперь, потому что мы говорим на одном языке.
В этом году исполняется десять лет спектаклю «Баба Шанель». Вы уже десять лет играете Розу Рябоконь. Что Вы можете сказать об этой роли?
Очень хорошо, что вы спросили об этом! Когда мы ставили «Бабу Шанель», было лето, все основные актеры куда-то разъехались, остались ребята, которые раньше не были особенно сильно заняты в театре. Романыч хотел просто попробовать на нас этот спектакль, посмотреть, как он может получиться. И вдруг, вот оно — чудо театра — эти ребята начали так зажигаться, так сверкать, что сейчас, по прошествии десяти лет, я могу сказать — это гениальный спектакль! Они все — гении. И как ребята за это время выросли! Этот спектакль стал для многих из них визитной карточкой. Если кто-то говорит, что он играет в «Бабе Шанель», то это, как уровень качества. Я в спектакле появляюсь в середине, когда зритель уже полюбил этих бабушек. Я выхожу и разрушаю их мир, являясь противопоставлением всему, что дорого героям.
Обычно я жду выхода, просто смотрю, как актеры там работают и получаю колоссальное удовольствие! Они делают такие вещи, что я просто горжусь. Выходить мне очень трудно, ведь мне надо впрыгивать в локомотив, который уже разогнался. Я испытываю такие разные чувства при этом — мне страшно, меня трясет, как в первый раз, я себя успокаиваю. И вдруг начинается музыка, мой выход, а я дрожу, как в молодости, как в «Жаворонке»! Давно забытые чувства, но ребята делают это так, что и я не могу не стараться прыгнуть выше себя.
Валерий Романович воспитал нас так, что мы можем черпать из себя бесконечно. Попасть в этот театр, мне кажется, большой подарок судьбы для актера. Мы, кто успели поработать с Романычем, вообще счастливые люди. Валерий Романович, когда ставил «Бабу Шанель», уже был уставший, он работал в других театрах, поэтому он дал актерам на откуп эти роли, и они их самостоятельно строили. Режиссер им только краску подсказал, а все остальное — самостоятельная работа. Романыч направил, а дальше все пошли по своей дороге, и получилось гениально. Если тебя окружают гениальные люди, ты и сам становишься таким (смеется). Во всяком случае, на время показа спектакля. Это магическое время, когда ты на два часа становишься гением. Потом ты надеваешь свою куртку, идешь домой и снова превращаешься в обыкновенного человека.
Ваша дочь Ольга Авилова — ведущая актриса театра. В ее детстве Вы наблюдали в ней способности, которые позволили ей стать продолжателем династии?
Мы вообще об этом не думали: мы были все в театре, дети росли, как цветы. Мы не выстраивали им судьбу, и я никогда не могла бы подумать, что ей здесь вообще будет интересно. Оля же видела, какой кровью все дается. Это ее выбор. Иногда, даже и не поймешь, как такое происходит — вдруг она уже на сцене!
Вы — счастливая бабушка. Во внуках своих не видите актерского начала?
Да я и не рассматриваю. Мне просто нравится смотреть, как они растут.
Театр — это же порой так оскорбительно! Чего стоят одни только репетиции! Особенно при Валерии Романовиче было трудно, он ведь в сердцах стулом мог в тебя запустить, если все пошли вправо, а ты — влево. Что есть под рукой, то в тебя и летит (смеется). Какая бабушка может пожелать подобного внукам? Люди, которые идут в актеры, должны уметь терпеть, понимать. Романыч, например, когда его что-то раздражало, не лез в карман за словом, он мог сказать что-то очень обидное. Если человек не готов пропустить такие слова мимо ушей, то лучше ему уходить. И, многие уходили, обидевшись, что их назвали, скажем, «деревяшкой» (смеется), старым башмаком. Я всегда была в театре, как громоотвод. Если Валерию Романовичу надо было выпустить пар, если у кого-то что-то не получалось, то он все время на меня ругался. Мне было все равно, я привыкла и понимала, что меня это не касается.
Как собираетесь отметить юбилей?
У нас в театре не очень принято чествовать, устраивать какие-то празднества по таким поводам, и я этому очень рада. Я решила отметить этот день в деревне на Волге. Для меня это будет лучшим подарком.
Для Вас Театр на Юго-Западе….
Это вся моя жизнь, все, что было в ней и хорошего, и трагического. Все, что со мной в этой жизни случилось — это Театр на Юго-Западе.
