Чёрная бесформенная фигура в длинной юбке и мешковатой кофте, неряшливо собранные волосы, большая сумка и пакет с продуктами: нарезанные овощи для винегрета, зелень, десяток яиц, которые чуть позже будут поочередно разбиты. Световой круг софита замыкает в своих объятиях суетливую тень, кудахтающую по мобильному телефону с малолетним сыном. Это никто другой как Марина Мнишек, героиня исторической драмы Александра Сергеевича Пушкина. Спектакль «Борис» (проект театрального агентства «Арт-Партнёр ХХI») в руках Дмитрия Крымова становится метафорическим пересказом не сюжета, а скорее личных ассоциаций от прочтения трагедии. Пушкинской Марины в спектакле вовсе нет, вместо неё – женщина-статистка из хора пытается декламировать текст роли и делает это нехотя, с опаской, как школьница, не выучившая урок. Такая Марина в рисунке Марии Смольниковой вызывает к себе жалость, смех, недоумение и жадный интерес.
Актриса врывается в канву постановки неожиданно. Ход действия построен в виде концерта самодеятельных коллективов: здесь вам хор бабушек (организованный, наверное, в рамках программы «Московское долголетие»), причесанные мальчики за красным роялем, ведущая с приколотой косой под нелепым кокошником. Из шаркающей толпы, утопающей в шубах, где стираются черты лиц и вообще очертания фигур, отпочковывается Смольникова, резко разделяя постановку на две части. После появления её героини наступает, по сути, настоящая трагедия. Актриса вносит ноту тревоги и делает это в традиционной для себя манере. Голос дрожит, слова путаются, повторяются, подростковые ломаные движения сменяются на ступор и зажатость. За всем её полубредовым монологом скрывается какая-то параллельная история, а за каждым невнятным словом – крик о помощи. Такое ощущение вызывает созданное игровое поле, гипнотизирующее абсурдистской вязкостью и многозначностью толкований.
Текст Смольникова произносит певуче, иногда даже завывая, скомкивая целые фразы в странные звуки. Но всё это не мешает считывать характер. Хотя, правильнее будет сказать иначе: Мария Смольникова передаёт не характер, а пограничное настроение, когда человек ощущает некую черту или стоит на краю рокового события. Именно в такие минуты, выходят на поверхность его истинные страхи и тайные страсти. Актриса цепко фиксирует их, наращивая на этот костяк остальные полутона в содержании персонажа.
Нонна Михайловна Скегина и Сонька Золотая Ручка в спектакле «Все тут» – две абсолютно разные маски, которые сменяет одна за другой Мария Смольникова. В изящном пространстве театра «Школа современной пьесы» с высокими потолками и лепниной фигурка актрисы выглядит такой крошечной и хрупкой!
Когда скрюченная Скегина сжимает в дрожащей кисти микрофон, читая лекцию о любимом режиссёре, кажется, будто она на майской демонстрации, а в руках у неё рупор. Нелепый пиджак уродует сутулое тело, а «учительская» походка добавляет комичности. Но, когда Смольникова надевает кандалы и тянет хвостом длинную цепь, вдруг на наших глазах происходит метаморфоза: от Скегиной ничего не остаётся. На стул перед Чеховым садится Сонька Золотая Ручка. Она высыпает на себя белый порошок, и запутанный клок волос тут же покрывается сединой. Бесконечно говорит, иногда заглатывая слова, цитатами из чеховских пьес, а в глазах – застывшая плёнка холодных слёз. Смольникова не боится стать безобразной на сцене, она себя чувствует абсолютно комфортно в такой оболочке. Ничто, никакой несуразный пиджак или чёрная вставка в зубах не разрушат детскости. Это она бережно хранит и переносит из образа в образ, будто младенца перекладывает из коляски в колыбельку. В конце сбивчивого монолога Сонька «выпрыгивает» из кандалов и, приплясывая, исчезает в темном углу сцены. Именно в спектакле «Все тут» умение Смольниковой балансировать на границе трагедии и фарса достигает своего совершенства!
Откровенный гротеск – это, наверное, главное в лексиконе актрисы. Но она никогда не делает внешнюю карикатурность доминантой. Нет!.. Она произрастает изнутри, питается соками глубокой психологической разработки партитуры роли. Из этого рождается галерея классических героинь в абсолютно нетрадиционной трактовке: от пушкинской Марины и до экзальтированной Ларисы Огудаловой. В спектакле «Безприданница», который идёт в театре «Школа драматического искусства» с 2017 года, Мария Смольникова купается в импровизационном пространстве, которое дарит ей режиссура Дмитрия Крымова. То, с какой точностью он чувствует возможности и диапазон актрисы, продемонстрировано именно в этом варианте пьесы А. Островского.
Здесь Огудалова – неудачница, попросту – курица. Не зря, в прологе спектакля огромная игрушка в перьях пытается примоститься на авансцене и, потерпев унизительное фиаско, удаляется. А сколько таких людей вокруг нас. Они не умеют приспосабливаться, у них не выходит выйти удачно замуж или заняться любимым делом. Они – лузеры на обочине мира, где скорость и наглость выступают залогами успеха.
Огудалова-Смольникова видит смысл любви в слепом жертвоприношении. Она готова научиться чистить селёдку и будет каждое утро заправлять кровать, лишь бы стать частью жизни любимого человека, а лучше – прирасти к нему, пусть даже в качестве рудимента. Болезненность этого состояния актриса рисует безошибочно откровенно и ярко. Огромные глаза с черными угольками вместо зрачков, всегда застывшие приподнятые брови и сомкнутые в печальной дуге губы передают печать усталости и следы разочарований. Смольникова играет отчасти инженю, но препарирует свой персонаж аккуратно, желая не разрушить его природную чистоту. Для актрисы Огудалова – девственно чиста, невзирая ни на что. Ребёнок и только. И это замечательный ключ в раскрытии неоднозначностей поступков, ведь только ребёнку мы можем простить всё. А прощение – это путь к пониманию, например, того, как можно полюбить пошляка-Паратова у которого даже усы ненастоящие. Но любовь – неизученный вирус, побороть его возможно только через смерть.
Лариса, Марина и даже Сонька – все они находятся в постоянном поиске своего отражения счастья и всегда ошибаются, подобно ребёнку, который никак не может выиграть в тетрис. И это не потому, что он хуже остальных, просто не везёт. Ведь кому-то в этом большом и грубом мире приходится, как ни крути, исполнять роль жертвы.
Немного особняком стоит роль Анны Карениной в спектакле МХТ им.А.П.Чехова «Серёжа». Анна – девочка-женщина, наивная, испуганная, загнанная судьбой в глухой угол. Её походка робкая, кажется, едва ли не вчера она овладела искусством прямохождения. Шажки мелкие, интонации плаксивого подростка, глаза «на мокром месте». Когда на неё падает чемодан в поезде, она вздрагивает, будто на её несётся лавина снега и вот-вот накроет с головой. Это подчеркивает страх перед миром, где, куда ни сунься, толпы бегущих людей.
Эффектная сцена родов решена Дмитрием Крымовым очень красиво, визуально изящно. Но Смольникова привносит в неё «физиологического» оттенка. Она вытаскивает бесконечную «пуповину» из складок платья, но кажется, что растягивает часть собственной кожи. С приближением финала скрипучий голос Карениной становится всё более ломким и одновременно глухим. Анна устала взывать о помощи, она принимает свою судьбу, умертвляя любовь внутри себя, как это делают женщины с нежеланным зародышем, поселившимся в их чреве.
Мария Смольникова – актриса вне возраста и пола, вне амплуа и избитого клише. Она сумела создать собственный язык выразительности и остаётся всегда ему верна. Актриса направляет на своих героев увеличительное стекло, огромную лупу и изображает честно всю их подноготную, не забывая о святости человеческой души. Пожалуй, именно это и делает Огудалову похожей на израненную птицу, Анну Каренину – на затравленного обществом подростка, а Соньку – на раскаявшуюся блудницу. Все они не смогли встретиться с тем, кто им «послан Богом… кто до гроба хранитель их…» Но, несмотря на это, трагический градус Смольникова никогда не доводит до критического показателя, искусно добавляя ироничности и мягкости. Делает она это красиво, гипнотизируя вас своими чёрными глазами, в которых читается всё: любовь и разочарование, надежда и печаль, счастье и боль, вера, мечта, предвкушение счастья!
