«Я не вижу принципиальной разницы между стихотворением и протянутой рукой», — писал Пауль Целан, немецкий поэт, один из наиболее значительных в XX веке. По словам его переводчицы на русский язык Ольги Седаковой, глаголов в поэзии Целана куда больше, чем существительных, и каждое его стихотворение — это действительно в первую очередь жест. Возможно, именно поэтому музыканты, творцы искусства действия, проявляют к нему такой интерес. В новом эксперименте коллектива musicAeterna, приуроченном к столетию со дня рождения поэта, поучаствовало сразу восемь композиторов: музыку на его стихотворения написали Владимир Раннев, Андреас Мустукис, Алексей Ретинский, Сергей Невский, Борис Филановский, Экторас Тартанис, Теодор Курентзис и его брат, Вангелино Курентзис.
Первую «Церемонию памяти Пауля Целана» провели там же, где днём раньше пели ангелы Lux Aeterna — в корпусе под литерой А на Заводе Шпагина. И снова индустриальное пространство сыграло свою уникальную роль, но совершенно по-новому. Из созидаемого доброй энергией храма оно превратилось в зону несвободы, бесприютности и даже угрозы — от грохота ворот, запираемых за спинами зрителей в начале, до скорбной финальной паузы, после которой они негостеприимно распахнулись: уходите, ваше время ещё не пришло. А само действие стоило бы предварять дисклеймером о потенциальной опасности для людей с живым воображением, тем более, что его выстроили так, чтобы это воображение максимально разогнать.
Стихотворные фрагменты на русском языке (одинокие слова тяжело, как камни, ухают в пустоту) чередуются с музыкальными на немецком. И музыка делает содержание если не прозрачным для зрителей, немецкого не знающих, то максимально впечатляющим и рождающим очень конкретные и ёмкие образы. В каждом из номеров это не просто голос плюс аккомпанемент, это взаимодействие, пронизанное драматическим напряжением. Так в gegenlicht Мустукиса низко рокочущий бас-кларнет, время от времени срываясь на свистящий хрип или зловещий вой, как будто уводит за собой в темноту партию сопрано — невесомую, жалобную, рвущуюся на волю…
Инструменты выдают хрипы, визг и дребезжащий гул, сверлят виски, истерически застревают на одной ноте. Голоса задыхаются, захлёбываются, комкают фразы, срываются на истошный крик. И это ощущение человеческого совершенства в уродующих тисках несправедливости пробирает до костей — настолько, что клокочущее напряжение хочется сбросить, вскочив или совершив какое-то физическое действие. В подкасте, который к премьере вышел на youtube-канале musicAeterna, Алексей Ретинский говорит, что стихи Целана — это не рефлексия, не воспоминание, а непосредственная сущность происходящего. И эта музыка — тоже не «о чём», а «что». Это то, как звучат заломленные руки, сжатые кулаки, сведённые скулы, боль, ужас, бессилие, невозвратимое прошлое, неизбывная вина, страшная смерть.
Впрочем, чтобы почтить память этого удивительного поэта, меньшего накала было бы явно недостаточно. Румынский еврей Целан с раннего детства терпел гонения по национальному признаку, видел еврейские погромы, был узником гетто и лагерей, трагически потерял родителей (отец погиб в лагере от тифа, а мать расстреляли как «непригодную к труду»), пережил смерть сына и несправедливые обвинения, а в конце страдал от душевной болезни — и покончил с собой в возрасте 49 лет. Образность его поэзии по-библейски масштабна, а ветхозаветные страдания поданы в ней с остротой переживания здесь-и-сейчас. Самое известное его стихотворение написано по мотивам свидетельств заключённых польских концлагерей и называется «Фуга смерти». Оно в программе тоже есть — запись авторского чтения звучит в сопровождении женских криков под изматывающие белые вспышки.
К слову, в отличие от Lux Aeterna, где в согретой свечами темноте сияла музыка, здесь много работы с освещением: лучи шарят по залу, бесцеремонно указывая на зрителей, вычерчивают контуры фигур на сцене, превращают лица чтецов в костлявые маски. Но света настоящего, живого, здесь нет — лишь мёртвые бельма лагерных прожекторов и фонарей полицаев. Здесь нет света, только бездна, которая, притянув твой неосторожный взгляд, не просто вглядывается в тебя в ответ, но начинает говорить с тобой — о том, что надежды нет.
И спастись можно только если не верить ей. Вернее, если верить не ей, а красоте, которая существует, несмотря ни на что. И которая сквозь всю эту тьму протягивает тебе руку.
