Рассказать о «делах давно минувших дней», разбавив их современными метками и внешними прикрасами, решил молодой и уже весьма востребованный режиссер Данил Чащин. 18 сентября его премьерой нетленной драмы «Леди Макбет Мценского уезда» открылся 96-ой сезон Театра им.Ермоловой.
Знаменитых Катерин в русской литературе две: одна от Островского, другая от Лескова. Истории двух героинь поразительно схожи. Как знать, не специально ли Лесков обратился к прописанному сюжету, подстроив его под современные ему реалии, чтобы обратить внимание читателей на безысходность женской судьбы, от которой одна кончает с собой, другая безжалостно убивает.
Оба образа писались с очевидными намерениями. Островский хотел показать замшелость патриархальной жизни провинциального купечества и ее пагубное влияние на молодых, жаждущих перемен и воздуха. Лесков задумал цикл повестей о характере русской женщины. Цикл, правда, не случился, но кровавая драма любви и предательства навсегда осталась классикой, которую редкий театр не взял в свой репертуар.
Визуальный ряд спектакля, предлагаемый зрителю Данилом Чащиным, полон символики и противоположностей. С одной стороны, в нем есть любопытные находки. Например, обрамляющие постановку сценки из крестьянской жизни, проходящей параллельно действию на заднике сцены. Косари с косами, девицы с веточками замирающе-медленно передвигаются по сцене, как «живые картинки» из старинного кинескопа. Захватывает дух сцена, когда Катерина яростно разбивает молотком кроваво-красные яблоки, будто мозжит голову очередной жертве, будто мстит за всю свою испоганенную настоящую и прошлую жизнь.
Интересно обыгрываются предметы – игрушечный мишка, веревки, какие-то соломинки вместо зубных щеток. Ход не самый оригинальный, но он позволяет представить названных, но не показанных персонажей или символично прояснить смысл сцены.
С другой стороны, многозначительность плавающей по заднику рыбы, закольцовывающей фабулу, когда в начале героиня с отвращением хватает из пруда снулую рыбину, а в конце равнодушно ею же причесывается, что это – уж не намек ли на утопшую Катерину из «Грозы»? Зритель словно проживает спектакль в аквариуме: нескончаемая возня с водой стала сценографической основой постановки. Водные аттракционы используются направо и налево: лужи, болотца, неиссякаемая струя из самовара, дождь на сцене, летящие брызги. От этих водных игрищ и перманентного усилия разгадать их ускользающее значение, зритель устает и скучает, особенно в конце, когда действие само по себе уже становится мучительно медленным и затянутым.
Старинное замешено с сегодняшним в один крепкий коктейль. Парни в крестьянской одежде и прислуга в «маленьком черном платье» почти от Шанель, напоминающая горничных из дома новых русских. Музыкальный микс – от голимой попсовой песенки о Сергее до рок-н-ролла. Смачное, и точно не из позапрошлого века, соитие героев – едва ли не самая правдивая сцена спектакля, но отчего-то ничуть не вдохновляющая, скорее заставляющая задуматься о возрастном цензе.
Катерина Измайлова в исполнении Кристины Асмус – «странная женщина, странная». При внешней хрупкости, не особенно свойственной купеческим мадоннам, она разговаривает крикливым гортанным голосом и живет на удивление бесстрастно – без отвращения принимает издевательства мужа и свекра, бестрепетно убивает, любит боязливо, просительно, скорее со страхом, чем с всепоглощающим чувством. Актриса профессионально «дает эмоцию» во всех нужных и оговоренных с режиссером моментах – воет, кричит, ругается, «идет в отказ», рожает, ревнует, ревет, ползает по сцене и бредет, надломленная, как искалеченная кукла. На первый взгляд все точно, но эмоции, не наполненные внутренней страстью и переживанием, так и остаются перечнем состояний. Не исключено, что такую, слегка механическую Катерину, режиссер и актриса задумали специально, чтобы показать опустошенность, с которой проще убить, которая легко может заметить никогда прежде непознанную любовь болезненной манией.
Сергей Станислава Раскачаева, напротив, полон страсти. Подлость, нескрываемый расчет, нагловатость и хамоватость – нет, казалось бы, в герое ничего, за что можно так сокрушительно и губительно его полюбить. Актеру удается при таких прямолинейно-отрицательных качествах сыграть натуру живую, сложную, безудержную и азартную, в которой зритель начинает невольно искать бэкграунд, подозревая, что подобные типажи ниоткуда не берутся.
В сухом остатке от спектакля – ощущение непрекращающегося рок-н-ролльного драйва: в избытке водяных брызг, в черной мрачности костюмов, декораций, в пугающей трешевости ситуаций, в безнадежном медлительном отчаянии в сочетании с музыкальной и пластической энергией. Смерть, кровь, любовь, триллер и никакой лирики. Очень похоже на современные реалии. Таким образом, полукриминальный очерк частного толка обретает очертания глобальных и вечных проблем мира, в котором все хотят любви, но крови в нем почему-то неизменно больше.
