Пересматривая «Царя Эдипа» через пять лет после премьеры (спектакль был впервые сыгран в 2016 году накануне 95-летия Театра Вахтангова), воздержимся от подробных разборов и попытаемся ответить на главный вопрос. Лучше всех его сформулировал Шекспир устами Гамлета: «Что он Гекубе? Что ему Гекуба, чтобы пролить над ней потоки слёз?» Так принц восхищался артистом бродячей труппы и его проникновенным чтением отрывка о страданиях Гекубы, вдовы Приама (да, они тоже древние греки).
И если «Войну и мир», «Евгения Онегина», «Маскарад» и «Дядю Ваню» русский человек легко принимает внутрь, то с Древней Грецией всё сложнее. Действительно, какое нам дело до Софокла и Эдипа? Каким образом режиссёру постановки Римасу Туминасу удаётся сделать эти чужие и далёкие во всех смыслах имена близкими и даже родными? Как получается, что ты сидишь в московском театре XXI века и всё происходящее на сцене трогает и касается тебя? Почему эти переодетые и загримированные актёры, отчего-то говорящие стихами в переводе Сергея Шервинского 1950 года, реальны, как твои живые современники в соседних креслах?
Ответы мы решили искать не в критических эссе и театроведческих рецензиях, а в многочисленных интервью с Римасом Туминасом. Каждое из них хочется разобрать на цитаты и тут же собрать в отдельную статью, потому что они дают ключ не только к «Царю Эдипу», но и к любой работе Мастера. Ограничимся тремя основными мыслями, важными для понимания режиссёрской и философской позиции Римаса Туминаса, и проследим, как они воплощаются на сцене в спектакле «Царь Эдип».
«На сцене важен человек, а не характер и конфликт»
Потому что с характером не полетишь в небо, а с человеком полетишь. Человек в персонаже важнее типажа или характера, и в «Царе Эдипе» режиссёр, актёр и зритель пробираются к человеку не боем, а познанием, вкладывают в образ свою «дозу человека». Народный герой Эдип (Виктор Добронравов) на глазах у подданных и зрителей проходит путь от гордого достоинства через потерянность, сомнения и неверие – к раскаянию и самонаказанию. Эдип-царь идёт от духовной слепоты (при зрячем теле) к духовному прозрению (при физическом ослеплении). Так он ищет в себе Эдипа-человека и не прекращает поиски даже перед лицом ужасающей правды.
По словам режиссёра, в сомнениях, в выборах – красота человека, его честность и честь. Древним людям хватало мудрости испытывать вину и не прощать её себе. Люди нынешние живут красиво, но отказываются искать причины собственных несчастий в самих себе и перекладывают вину на других. Поэтому софокловский мотив неотвратимости рока становится у Туминаса трагедией самопознания и утраченного человеческого величия. И высшую меру величия демонстрирует не Эдип, а Иокаста (Людмила Максакова) – в защите семьи и подданных, в принятии собственного греха, в неизбежном раскаянии и самоубийстве. «Доза человека» в Иокасте превышает привычные для наших современников нормы.
Мы пленники, наследники конфликта, идущего из греческого театра, из греческой истории, считает Туминас. Но не мы любим прошлое, а прошлое любит нас. Мы не изобретаем конфликт, а откликаемся на то, что унаследовали, при этом изучаем и рассматриваем человека без вмешательства конфликта и характера. Так герой становится ближе к сегодняшнему дню, а не к тому веку, куда его поместил драматург.
«Спектаклями я пытаюсь отодвинуть смерть»
В жизни правит не событие, а случай; мы только думаем, что меняем историю, но её кто-то меняет за нас, и это прекрасно, считает Туминас. Мы должны выполнять то, что предсказано, то, что неизбежно. В жизни и драматургии всё время подвешена угроза, всё время есть конец. В «Царе Эдипе» смерть надвигается на протяжении всего спектакля: огромным дымящимся валом, чёрными птицами и белыми крыльями, вдавливающими в кресло ударами гонга, мелодичным соло на саксофоне, пророчеством Тиресия и тревожными стасимами греческого хора. Но всё это в тот же самый момент отодвигает смерть – продлевает сценическую жизнь героев и объявляет победу духовной жизни над физическим существованием.
Режиссёр говорит, что сочувствовать мы будем не героям на сцене, а самим себе. Чтобы бог нам улыбнулся и простил: мол, вы только дети, исполняющие свою роль в жизни и на сцене, приходите быстрее ко мне, и мы продолжим беседу о личности и красоте. Режиссёр, как могильщик, «выкапывает» умершего героя, зовёт его к жизни, даёт ему дожить, долюбить, испытать то, что он не успел испытать у автора. Воскрешает на время, приближается к его духу, покою. И если это воплощается в актёре, то смотреть радостно и страшновато. Для постановщика это риск и эксперимент, но и счастье ощутить, что ты смог это сделать. И тут важно искренне постигать материал, не лукавить.
Это не реставрация, это что-то живое – Туминас только «призывает чудо» и продлевает жизнь. Спектаклями я пытаюсь чуть отодвинуть смерть, признаётся режиссёр. И отношусь к зрителю как к сотворцу: милый человек, ты красив, ты талантлив, ты очень нужен для жизни.
«Надо не служить зрителю, а играть небесам»
Артисты, поверившие в эту туминасовскую правду, всегда органичны и точны, их не подловишь на штампах и самолюбовании. В «Царе Эдипе» такие все – от приезжих греческих певцов, которым Софокл и Эдип близки генетически, до главных героев в исполнении известных российских актёров. В игре без лукавства театральная иллюзия превращается в великую правду. Туминас признаётся: после премьеры – несколько секунд радости, потом неловкость – «меня посадят в тюрьму за обман!».
«Весь мир – театр, мы все – актёры поневоле, // Всесильная Судьба распределяет роли, // И небеса следят за нашею игрой», – ещё до Шекспира написал французский поэт Пьер де Ронсар, которого так любит цитировать Туминас. Последняя строка куплета – самая важная. Надо служить и играть небесам, богу, этому космическому разуму – тут Римас Туминас развивает мысль своей русской матери. Ради будущего мужа-литовца она сменила православную старообрядческую веру на католическую, но так и не обрела своего нового бога, окрестив его «космическим разумом». Подобно скульптору, Туминас ваяет свой театр не для зрительского одобрения, не для удовольствия артистов на сцене, а как дар существу высшего порядка. Ангелы с галёрки улетают, если чувствуют ложь, говорит худрук Вахтанговского театра. В этом здании на Арбате обитают духи ушедших мастеров прошлого, они охраняют тихую и нежную силу театра, помогают преемникам исполнять миссию театра – гармонизировать мир.
За гармонией ли, покоем приходит зритель? Должен ли он в театре отдыхать? Туминас уверен: зритель должен работать, тогда он отдохнёт. «Царь Эдип» ни на минуту не даёт расслабиться. Хор исполняет тревожные песни на греческом языке, и нужно следить за бегущей строкой с переводом; под громкие удары гонга огромный вал накатывает на край сцены, грозя раздавить не только артистов, но и первые ряды зала, – всё это вызывает почти физическую дрожь; роковые фигуры и символы сменяют друг друга под величественную музыку Фаустаса Латенаса, пронзая сознание неудобными мыслями. И во всём этом царят актёры: «доза человека» в них так высока, что подключение, узнавание человека в персонаже происходит неотвратимо и безвозвратно. Красота, гармония, вера, бог и любовь настигают зрителя как награда за душевный труд. Ангелы на галёрке радуются и решают остаться навсегда. Гекубе – жить, пока её смерть отодвигает Римас Туминас.
