«Дядя Жорж» — премьерный спектакль Сергея Газарова, основанный на двух пьесах Антона Чехова «Леший» и «Дядя Ваня». Такое соединение неслучайно. В 1889 году драматург закончил комедию «Леший», впоследствии переделанную в пьесу «Дядя Ваня». Большинство персонажей перекочевало в новый сюжет, который избавился от мелодраматичности и стал острее изображать «русскую тоску».
Художник Александр Боровский разделяет пространство на две части длинными светлыми занавесками. За ними, в глубине сцены спрятан оркестр (музыкальный руководитель Андрей Рубцов). Первая чеховская ремарка в «Дяде Ване» детально описывает место действия: «Сад. Видна часть дома с террасой. На аллее под старым тополем стол, сервированный для чая, скамьи, стулья; на одной из скамей лежит гитара. Недалеко от стола качели».
Из этого списка остался сервированный стол и стулья, которыми ограничиваются авторы спектакля. Завтрак продолжается довольно долго, за занавесками мы видим лишь очертания героев, их лица мелькают в прорезях. Часть событий будет вынесена на авансцену. Всё меняется с появлением Серебрякова (Юрий Васильев). Он демонстративно отсаживается, переставляет стул в сторону, медленно заправляет салфетку, давая время остальным перенести к нему столы с угощениями. Все покорно подыгрывают капризу профессора. Но делают это не из-за уважения к нему, а скорее по какой-то странной привычке.
Ещё одной броской деталью, характеризующей образ Серебрякова, стал его диалог с молодой супругой. Сто́ит Елене Андреевне отлучиться за лекарствами, как брюзжания мужа умолкают; входит в комнату, и снова старик осыпает её претензиями. Своего рода моноспектакль для одного зрителя, раскрывающий нам мелкую, эгоистичную сущность Серебрякова-позёра. Юрий Васильев «носит» своего героя, как хрустальную вазу: важно запрокидывает голову назад, жеманно поправляет длинные волосы, «шагает, как полубог» и кажется, что всё время настраивается на философское выступление. Но то старуха Марья Войницкая (Нина Корниенко) его утомит болтовнёй, то слуга Василий (Пётр Ступин) начнёт отвлекать нелепой заботой, а то вдруг супруга на глазах у всех кокетничает с другим. Серебрякова перебивают, не слушают, подшучивают и только делают вид, что питают к нему уважение. На самом деле, в это совсем не верится. Даже Жорж, не стесняясь, плюёт на страницы профессорских книг и заигрывает с его женой.
Елена Андреевна в исполнении Александры Мареевой становится одной из ключевых фигур в спектакле, а вовсе не «эпизодическим лицом». После самоубийства Жоржа она уходит из дома, но побег оказывается недолгим. Исполняя зажигательный цыганский танец, Елена Андреевна возвращается в усадьбу, заключает в объятия мужа, получает его прощение и снова превращается в «канарейку», запертую в клетке. Выходит, что и вправду «ушла от мужа — затем только, чтоб опять хныкать всю жизнь». У Елены Андреевны из «Лешего» «хитрые, подозрительные глаза», а в «Дяде Ване» они становятся «хитрыми» и «умными». Александра Мареева играет умную аристократку, но всё-таки жертву обстоятельств, на которую «все смотрят… с сожалением: несчастная, у нее старый муж!»
В жилах этой Елены Андреевны течёт не «русалочья», а горячая цыганская кровь. Не зря она бросается в пляс, безрассудно танцует на столе, не стесняясь растрёпанной причёски и своего нетрезвого вида. Её можно понять, ведь эффектная сцена, где Жорж стреляется не могла пройти бесследно, не ранив её утончённую натуру. Стоит заметить — это кульминационное событие привносит в ироничный тон спектакля элемент настоящего хоррора. Кровавое пятно запачкает чистенькую, опрятную занавеску. Выстрел прозвучит как звонкая, яростная пощечина, которая даётся и героям, и зрителям для выхода из транса. Жорж не стреляет в Серебрякова, он мстит ему за неудавшуюся жизнь собственной смертью. Уходит так же нелепо, как и прожил все 47 лет.
Серебряков испуганно взмаливается: «Нет, нет! Не оставляйте меня с ним! Нет. Он меня заговорит!» В это время Жорж стоит за его спиной в образе «старухи с косой»: в чёрном плаще с капюшоном, на ногах табуретки-котурны, лицо измазано белилами. Егора Войницкого (Дядя Жорж) играет Фёдор Лавров, создавший образ, идущий вразрез с хрестоматийным представлением о «маленьком человеке». В новой версии герой ведёт себя уверенно, раскованно, в нём нет робости или слабохарактерности. В пьесе Войницкий «имеет помятый вид», а в спектакле — одет с иголочки.
Художник по костюмам Мария Боровская использует сдержанные пастельные цвета, стилистически пытаясь соблюсти моду чеховской поры. Соня —настоящая светская дама в элегантном длинном платье. Когда она говорит, что утром у неё сенокос, в это сложно поверить. Гламурные серьги, аккуратно уложены волосы, макияж, манеры… Она совсем не похожа на «великодушную, но…некрасивую…» Ангелина Стречина — красивая и статная Соня из «Лешего». Для неё «любовь — это эгоистическое влечение моего я к объекту другого пола…» Она уверена в себе и ведёт диалог с Астровым (Сергей Шнырёв) как опытная обольстительница. Ей не к лицу патетический лозунг «Надо терпеть!» Такая ничего терпеть не станет.
Яркими красками в спектакле становятся и другие герои из «Лешего»: Иван Орловский с лицом «добреньким, сантиментальным, сладеньким…», которого играет мастер комедийного жанра Сергей Серов; импозантный и харизматичный ловелас с голливудской улыбкой Фёдор Иванович (Игорь Лагутин); вспыльчивый юноша Желтухин (Артемий Соколов-Савостьянов) и плаксивая Юля (Надежда Филиппова).
Неестественный, слишком идеальный конец в «Лешем», где смерть Войницкого подталкивает персонажей к переосмыслению жизни, в «Дяде Ване» превращается в жестокую «драму жизни». Чтобы не потерять этот мотив, режиссёр не показывает в финале счастливых пар, напротив — герои обречены на бессмысленную жизнь без «огонька впереди». Цыгане выдворены прочь, Серебряковы и дальше будут изображать семейную чету, Юля выйдет замуж не по любви, а потому что так надо, а призрак Войницкого, которого так боялись встретить вечерами, никого беспокоить не станет. Страсти улягутся, будто ничего и не было.
Сергей Газаров превращает прозрачную, разряженную, затаённую тишину чеховских пьес в самоироничный спектакль, где много шуток и игры. Но вместе с шутовством пытается сберечь трепетную атмосферу, которая делает жизни чеховских героев нашей собственной жизнью, со всеми нелепостями и надеждами. Ничего ведь не меняется. Душевный паралич, против которого восставал Антон Павлович прогрессирует и сегодня. Но спектакль обходится без морализаторства. По-хулигански перетасовав сюжеты двух пьес, в «Дяде Жорже» сохраняется много здорового юмора, лиризма, чеховского сарказма, и конечно же, бесконечной любви к человеку.
