В Российском академическом молодёжном театре есть два малых зала: комната Белая и комната Чёрная. Спектакль «Остров Сахалин» режиссёр Олег Долин сделал для Чёрной комнаты. Небольшой спектакль в тёмном камерном пространстве. Трудно себе представить, как отважился постановщик на такую работу, требующую инсценировать прозу документальную и бессюжетную: заметки, списки, описания условий жизни бытовых и экстраординарных. Это надо сделать так, чтобы зрители, большей частью не читавшие книгу, смогли прочувствовать то, что ощутил на мрачном и холодном каторжном острове молодой автор рассказов и юморесок Антон Чехов.

Писателю было всего лишь тридцать лет, когда он совершил это невероятно трудное путешествие на край света. 80 дней в пути. Города большие и малые, деревни, сёла, бездорожье. Чехов знал, куда едет, хотя молодой Антон (Андрей Лаптев) сам честно признаётся, что до конца не понимает, зачем он добрался сюда, до сурового Тихого океана. Понимание пришло постепенно. Писатель сам не заметил, как проделал гигантскую работу. Обойдя остров пешком, он познакомился со всеми, кто его населял, зарегистрировал всех в официальной переписи, выслушал каждого, зафиксировал страшную реальность, которую, как водится, в столичных сферах преподносили в другом, более привлекательном свете.
Режиссёр на фоне минималистичной, но символичной декорации – моток колючей проволоки с запутавшейся в нём чайкой – позволяет актёрам изобразить ту описательную составляющую, которая слишком глубоко спрятана за чередой сухих фактов в книге «Остров Сахалин».

Чехов – доктор и известный человеколюб. Такому невозможно было бы пройти мимо несчастий, болезней, несправедливости, творящихся вдали от лощëной столичной жизни. «Россия велика, царь далеко» – согласно этой пословице на острове процветал чиновничий и просто наплевательский беспредел. Писатель очень скоро понял, что разговоры с людьми: каторжниками, ссыльными, переселенцами, коренными жителями ему гораздо важнее и интереснее светских приёмов у начальника острова. Постепенно он втягивается в ежедневный труд с 5 утра и до поздней ночи. Актёр Андрей Лаптев проходит вместе с героем путь от вихрастого ещё почти мальчишки, прибывщего на Сахалин, до зрелого, серьёзного исследователя.

Спектакль многолюден, как и книга. Судьбы, истории, рассказы обитателей больниц, тюрем, вольных поселенцев и каторжных преступников представляют всего четыре актёра (Алексей Гладков, Илья Барабошкин, Иван Канонеров, Николай Угрюмов) и одна актриса (Дарья Затеева). Режиссёрская задумка – по нескольку ролей на артиста – в данном случае не просто удача. Она держит спектакль, потому что фейерверк актёрских работ завораживает. Праздник мастерства в профессии, череда перевоплощений, характеров, образов – заслуга всех без исключения исполнителей. Наибольшее количество ролей досталось Дарье Затеевой, каждый выход которой заставляет засомневаться в том, что это одна и та же артистка – настолько выразительны и разительны её персонажи.

Ещё одна значимая для создания атмосферы спектакля идея – разбавить сумрак островных будней писателя его мысленными встречами с семьёй, которая неустанно переписывалась с Антоном и тем скрашивала его пребывание на далёком Сахалине. Сам писатель признавался, что за три месяца и два дня на острове многое не успел. Тем не менее, выход его книги оказал феноменальное влияние на жизнь всего Сахалина. Чехов назвал эту жизнь «адом», но именно силе его слова удалось вскрыть самые наболевшие «язвы» и сделать существование островитян хотя бы немного человечнее.
Автор спектакля предлагает взглянуть на «другого Чехова», скорее учёного, чем лирика. И всё же ему удаётся представить того самого Антошу Чехонте, Антона Павловича – живого, сомневающегося, сочувствующего. И никуда не уйти от его мягкого, но сильного и узнаваемого слога. В конце концов, путешествия, особенно длительные, меняют любого человека. Если вместе с личностью меняется во имя добра и жизнь многих людей, меняется мощью его таланта и воли, то это уже не обычный человек. Это великий Антон Чехов, которому, впрочем, эпитет великий совсем не к лицу. Он тоньше и пронзительнее любого пафоса.