В начале было слово. Новый спектакль казанских хореографов-экспериментаторов Марселя и Марии Нуриевых называется «ЮЛ» — «путь» в переводе с ряда тюркских языков. Словом «ДӨР», давшим имя другой их постановке — той, что в 2023 году получила пять номинаций на «Золотую маску» — тувинцы называют почётное место в юрте. Основой пластической партитуры Марселя Нуриева для постановки «Зов начала» 2018 года стали очертания букв татарского алфавита. Кажется, все работы четы Нуриевых начинаются со слова, задающего вектор творческому поиску — и тому, который проделывают хореографы вместе с танцовщиками, и тому, в который отправляется зритель, когда в зале гаснет свет.
На первый взгляд «ЮЛ» — это медитативное нанизывание пластических паттернов, вещь без сюжета и структуры. Слово, как потайной фонарь, выданный каждому присутствующему, высвечивает её рельеф и ведет сквозь неё — туда, где (или когда?) слов ещё нет.
В начале был звук. В антропологии существует гипотеза, что люди сравнительно недавно начали общаться прерывным языком, а до этого речь была больше похожа на гортанный напев. Если это так, то культура горлового пения донесла до наших дней обрывки древней цивилизации. Тувинский хоомей, хакасский хай, башкирский узляу, киргизский ооз комууз и многие другие его локальные разновидности хранят слепки микрокосма древнего человека — иногда буквальные, потому что звук в них может описывать реальный ландшафт.
Звуковую среду «ЮЛ» составляют хоомей и игра на традиционных музыкальных инструментах от аутентиста Сугдэра Лудупа, которые в обработке саунд-дизайнера Андрея Воробьёва приобретают культурную и временную вненаходимость. Звук колышется и грохочет, звенит и струится, воет ветром, стонет зверем, зудит магнитными полями, накатывает городским гулом — архаическое и техногенное здесь смешиваются до полного неразличения. Получается тоже ландшафт, но не физический, а психический, причем не отдельного человека, а как будто собирательного человечества.
Притом, что у каждого танцовщика — свой пластический рисунок, кропотливо выращенный из его психофизики, в их образах нет ничего конкретного. Каждый из них — не личность, которая когда-то родилась и когда-то умрет, влюбившись, родив детей и состарившись, а человек «вообще», вне времени и пространства.
Потому и реквизита в спектакле нет, костюмы художника Серафимы Челиной максимально лаконичны, а сценография Натальи Тузовой строится на взаимодействии света и дыма, который струится по полу и время от времени становится похож на облака над Землей, увиденной из космоса. Там, где исчезает время, а место не играет роли, человек остается наедине с собой — со своим телом и его движением.
В начале был импульс. Хореография «ЮЛ» интровертна: каждый предельно сосредоточен на себе, даже если двигается в паре — будто, взаимодействуя, танцовщики образуют единый организм. Отсюда фантастическая точность, подробность и самодостаточность каждого жеста, каждой фигуры — здесь движение объясняет и оправдывает само себя. При этом оно не становится монологом, отстраненно протекающим где-то за четвертой стеной. Градус его откровенности таков, что исполнители находятся в постоянном диалоге с аудиторией. В том числе благодаря подчёркнутой телесности действия: звуки голоса и дыхания, хлопки и щелчки заставляют зрителя почувствовать собственное тело и соотнестись с происходящим.
В конце люди на сцене, только что, каждый по-своему, проделавшие наш общий путь длиной в множество эпох, смотрят в зал как в зеркало — и замыкают этот диалог в электрическую цепь, звенящую от напряжения.
Так хореографическая абстракция плюс простой, но ёмкий и многозначный образ, выраженный в слове, превращают «ЮЛ» во фрактал. Его можно прочитать как историю человечества — от животного состояния через изучение другого и познание себя. И как историю становления человека — от хаоса сквозь внутренние конфликты и боль — к осознанности и гармонии. И как визуализацию жизни человеческой психики. Потому что в основе всего, что происходит с нами — одни и те же законы и механизмы, и это один из них…
В начале был путь.
