Через год после премьеры смотрим Чехова в Театре имени Вахтангова, вспоминаем Тютчева и пытаемся понять, почему светлячок уступил свою банку солёным огурцам.
Светлячок, ожившие памятники, наклонная столешница, банка огурцов, демонтаж фортепиано – вот некоторые образы, которых не было в чеховском рассказе. Выразительно и метафорично на Новой сцене Театра Вахтангова показывают жизненный путь одного земского доктора, который позволил кислому рассолу потушить «огонь, мерцающий в сосуде». Команда под управлением режиссёра не просто инсценирует Чехова, а изучает закон обратного развития души. Это тончайшее исследование доказывает, что мечта, вынесенная на суд пошлости, не понятая и отвергнутая, не просто угасает, а мутирует в свою полную противоположность: из трепетной живой субстанции – в бездушный, тяжёлый капитал.
Режиссура Олега Долина, сценография Максима Обрезкова, костюмы Евгении Панфиловой и свет Руслана Майорова создают безрадостное чёрно-белое пространство, где главный враг мечты – не обстоятельства, а слово. «Мне кажется, никто ещё не описал верно любви, и едва ли можно описать это нежное, радостное, мучительное чувство, и кто испытал его хоть раз, тот не станет передавать его на словах», – эта реплика Старцева повторяется в спектакле рефреном, превращаясь для главных героев в вердикт и меру пресечения. А сам спектакль становится наглядным воплощением тютчевского Silentium!, где «мысль изречённая есть ложь» – не поэтическая метафора, а диагноз, поставленный целому миру.
Семья Туркиных – визуальный и смысловой образ «изречённой» жизни. Они не живут искусством и чувствами, они их демонстрируют, как это делали столетия назад вульгарные герои площадного театра и бархатные персонажи графоманских романов. Их мир – это непрекращающийся, назойливый перформанс, где для тихого горения души, того самого светлячка в банке, просто не хватает кислорода. В их мире – даже в памятниках и кладбищенских крестах больше жизни и таланта, чем в живых, дышащих людях.
Но Долин не спешит обвинять целый мир в упадке конкретной души. И земский врач Дмитрий Старцев (Юрий Поляк), и бывшая будущая великая пианистка Катя Туркина (Ася Домская) сами сделали выбор и сами отвечают за последствия. И если Котик, отвергнутая столицей и музыкой, просто откатывается на предыдущую версию, то Старцев позволяет себе опуститься ниже заводских настроек.
Мы наблюдаем не линейную деградацию, а именно инволюцию – упрощение духовной материи, её свёртывание от сложной до примитивной. Одухотворённая энергия нереализованной любви, несбывшейся мечты, не найдя выхода, не исчезает, а перерождается в свою противоположность – в сребролюбие, безразличие, тучность, ожирение души.
«К чему предисловия, описания? К чему ненужное красноречие?» – фраза в устах Старцева даёт подсказку к режиссуре. Достигнув минимализма в словах, Долин компенсирует освободившееся пространство этюдной живостью, разнообразием пластических придумок, динамикой движения и вибрациями музыки. Актёрам удаётся – без лишних предисловий и описаний – не только рассказать сюжет, но и подробно объяснить мотивы каждого героя.
Одинаково чеховский, вахтанговский и долинский «Ионыч» завораживает, восхищает и увлекает своей продуманностью и символизмом. Это нежная и безжалостная притча о том, что счастье – в жизни и в театре – и правда любит тишину. А мы, увы, слишком любим поговорить. И в пустом звуке слов и обещаний мы сами хороним свою душу, сами закатываем мечту в банку с рассолом. И однажды, открыв её, обнаруживаем внутри лишь горечь, плесень и пустоту несбывшегося, недолюбленного, непрожитого.
