Голубые глаза, пшеничные взъерошенные волосы, слегка ироничная улыбка и лукавый взгляд… Роли щедро сыплются на этого актёра как из рога изобилия. Галерея масок уверенно пополняется с каждым театральным сезоном, а вместе с ней растёт список поклонниц, чьи сердца разбил романтичный Джованни из спектакля «Крылья из пепла» или Мандельштам из одноименной постановки. Игорь Неведров – невероятно плодовитый актёр и режиссёр, который сегодня является одним из ведущих мастеров сцены в загадочном, парадоксальном, фантастическом Театре Романа Виктюка.
На одном из сайтов в актерской анкете Вы написали: «Артист, любящий своё дело!» За что Вы любите «своё дело», театр?
А разве любят за что-то?.. Любовь – это ведь иррациональное чувство. По крайней мере, я себе это так объясняю. Любовь всегда существует несмотря ни на что, вопреки. Любовь – это отдача без желания получить что-то взамен. Про любовь много сказано, поэтому, что бы я ни сказал, будет звучать банально. До конца объяснить это невозможно, но я мыслю в таком ключе.
На творческом вечере Романа Виктюка, в котором Вы принимали участие, неоднократно повторяли: любовь – это ключевая тема в творчестве Романа Григорьевича. Но ведь любовь в его спектаклях очень разная, балансирующая между жизнью и смертью, в ней нет полутонов. Вы много играете в спектаклях Романа Виктюка, Вам близка его трактовка темы любви?
Хороший вопрос… Даже если бы я думал, что абсолютно понимаю Романа Виктюка, это было бы большим заблуждением! Все мы существа колоссально разные, абсолютно разные планеты, а Роман Виктюк – это далёкая Галактика, откуда нам приходят сигналы. И мы пробуем их услышать, но не всегда это получается. Поэтому бывает так, что ты играешь десять лет в каком-нибудь спектакле – и вдруг открываются тебе смыслы, которые явно заложены режиссером, а ты их годами не считывал. Можно только стараться расшифровать все то, что доносится из этой удивительной Галактики.
Но учились Вы и начинали свой профессиональный путь в пространстве совсем другой Галактики. А именно – Юрий Петрович Любимов и Театр на Таганке. Чем запомнился Вам этот период жизни?
Я человек из очень простой семьи, которая никакого отношения не имеет к театру. Юрий Петрович просто дал шанс «зелёному существу», ещё ничего не понимающему в искусстве: «Он ничего не умеет, но пусть учится!» И ввел меня с первого курса в свои спектакли. А там дальше уже артисты сказали: «Ну, пусть ходит по сцене. Воспитаем!» Конечно, в тот период я этого не осознавал до конца. Всю ту доброту и тот уникальный посыл, который шёл от этих людей. В подростковом возрасте мы воспринимаем всё как само собой разумеющееся. Теперь, когда я сталкиваюсь с молодыми актёрами, которые, как мне кажется, ничего не ценят, я вспоминаю себя в их возрасте. Десять лет я работал в Театре на Таганке. Есть такой закон «второго учителя»: мы должны уйти от первого, чтобы прийти ко второму… Я не помню, кто его сформулировал, но, видимо, я – яркий пример этого закона.
Удалось сыграть интересные роли в Театре на Таганке?
Со второго курса мне давали хорошие второстепенные роли. Я играл Молчалина в «Горе от ума» и Вальера в «Тартюфе». Конечно, хотелось большего! И здесь птенец должен выпорхнуть! Я всеми силами пытался увидеть мир во всём его многообразии. И, проработав год в штате, написал заявление и стал работать везде, где только можно: в Польском театре в Москве, в антрепризных проектах.
А было колебание между театром и другой деятельностью?
Да, было – съёмки! Я очень много снимался в сериалах. И это тоже, кстати, сыграло роль в том, что я ушёл из штата Театра на Таганке. Съёмки – это большое искушение: намного больше зарплата, поездки, узнаваемость… Но после нескольких лет я почувствовал пустоту, тупиковость. Я понял, что скольжу по поверхности, а мне хотелось глубин, погружения в поток… С подросткового возраста было желание «занырнуть», сказать хотя бы пару предложений или дать несколько нот со сцены так, чтобы… «из космоса и обратно в космос»! Я долго искал это ощущение полного погружения, и сначала с учениками Романа Григорьевича, а потом с ним самим мне посчастливилось это почувствовать.
То есть колебание в выборе профессии касалось только искусства?
Нет, я поступал в два института. Спасибо родителям, они сказали: «Ну, пусть попробует!» Конечно, у них был внутренний скепсис. Мама потом признавалась, что и не думала, что так все сложится.
Кем вас видела мама?
Я параллельно поступал на программиста. В то время эта сфера только начала развиваться и была очень перспективной. Поступил… Но мне сказали в ГИТИСе принести оригиналы документов. Там оставалось сдать один экзамен – сочинение. Но этот экзамен в театральном ВУЗе актёры сдают легко. Если ты умеешь писать, то ты, скорее всего, пройдёшь. Я пытался договориться, чтобы поменять копии на оригиналы аттестата, мне отказали, и тогда пришлось отдать все документы в ГИТИС. Мама плакала…. И не от счастья.
Как произошла встреча с Романом Григорьевичем?
Она была многоэтапной. Во-первых, я учился параллельно с его режиссёрским курсом и участвовал в работах его блистательных выпускников – Елены Болдиной и Евгения Лавренчука. Мы показывали отрывки и спектакли Роману Григорьевичу. Потом он меня пригласил на роль Есенина, позвонил мне: «Вот мы делаем спектакль… Приходи!» Там играла Вера Сотникова. Было две репетиции, а потом у меня начались съемки и гастроли с Театром на Таганке. Я взял пьесу и уехал, а Роман Григорьевич выпустил спектакль очень быстро, за два месяца, без меня. Так я лишился этой роли, но подумал: если это мое, оно никуда не денется. И спустя пять лет, когда Дмитрий Малашенко ушёл из театра, меня ввели на роль Есенина.
Вы помните первый спектакль, который Вы посмотрели в Театре Романа Виктюка?
Да, я тогда ещё учился в школе и посмотрел спектакль «Саломея». Страшно подумать, я ведь уже и сыграл в этом спектакле. Одиннадцать лет мы с Дмитрием Бозиным бок о бок трудимся в счастливом партнёрстве, а тогда, в 10 или 11 классе, я пошёл на «Саломею»… ничего не понял, запомнил только танец и то, что все время звучало: «Луна…луна…луна». Потом ходил изображал эту интонацию. Будучи уже в сознательном возрасте, я посмотрел «Эдит Пиаф». Мне очень понравилось, но потрясение было от следующего спектакля — «Последняя любовь Дон Жуана». Там было два откровения: первое — появление Дмитрия Бозина на сцене! Для меня было открытием и шоком: каким образом человек, сказав одно слово, вызывает у меня отклик во всем теле, ту самую пресловутую «мурашку». А второе – появление Анны Подсвировой. Как они потрясающе работали с энергией! И я понял, что мне очень хочется развиваться в этом ключе. Я как раз репетировал с Аней Подсвировой в «Ромео и Джульетте» у Елены Болдиной. Посчастливилось, Роман Григорьевич посмотрел этот спектакль (я играл Меркуцио). Было несколько дней тишины, а потом звонок: «Я тебе предлагаю сыграть Джульетту! Не пугайся… Это будет военизированная морская школа!» Параллельно он меня взял ассистентом режиссёра на спектакль «Сон Гафта» в «Современнике». Вот там я получил такую школу!.. Актёрскую и режиссёрскую.
Спектакли Романа Григорьевича невероятно яркие… Вы, как актёр, находитесь внутри красивой картинки. С какой живописью Вы бы могли сравнить эти работы?
Последние спектакли тяготеют к экспрессионизму: открытые рты и изломанные позы. Роман Виктюк постоянно опровергает сам себя, всё время даёт неожиданный ход в следующем спектакле. За это я его безумно уважаю. Он может отказаться от, казалось бы, проверенных и надёжных приёмов и сделать спектакль совершенно по-другому. Для примера можно взять «Крылья из пепла» и «Мандельштам». Мы выпускали их один за другим. Ещё репетировали «Крылья из пепла», а Роман Григорьевич уже позвал меня и шепотом начал говорить: «Там такая роль! Пи…ц! Ты будешь играть, но я тебе пока не скажу». И несколько дней меня интриговал. Потом сказал – Мандельштам! И посмотрите – насколько разные эти два спектакля. Конечно, их объединяет то, что они нереалистичны. Совершенно точно можно сказать про Театр Романа Виктюка — то, что он не имеет никакого отношения к реализму. Безусловность, правда – да, но не правдоподобие.
С 2003 года Вы снимаетесь в кино. Сегодня Вам интересен кинематограф?
Я недавно снял дебютный фильм. Называется «Пальто» по произведению Людмилы Петрушевской. Всё так совпало: Роман Виктюк ведь первый в СССР ставил Петрушевскую. В моём фильме снялись замечательные артисты, мои друзья. Я мечтал позвать в фильм и Романа Григорьевича, он долго присматривался, а потом согласился, сыграл в картине дедушку главной героини. Я так радовался, когда это произошло, ведь это моё признание в любви к Роману Григорьевичу. Он всегда говорит, что ему цыганка нагадала быть дирижёром, и в фильме он играет дедушку-дирижёра. Он единственный, кто поддерживает главную героиню. И он там в таком пространстве, которое, как мне кажется, отражает моё понимание творческой личности Романа Виктюка. Потому что при всём внешнем бурлеске есть «келья», в которой он запирается от всего мира и творит… Вот это пространство священного одиночества — самое интересное, на мой взгляд, что есть в творческой индивидуальности Виктюка.
Когда планируется премьера?
Она уже состоялась, это фестивальный фильм. Он выиграл несколько престижных премий. Последний фестиваль прошёл в Ольденбурге (Международный фестиваль независимого кино в Ольденбурге). Я горжусь ужасно! Роман Виктюк сыграл дедушку, Виктор Сухоруков был «голосом» дедушки, который сопровождает главную героиню весь фильм. Сыграли Дмитрий Бозин, Михаил Башкатов, Алёна Хмельницкая, Анна Терехова. Все те, кого я очень люблю. Я им очень благодарен! Ещё полтора года фильм будет ездить по фестивалям, а потом, наверное, он появится в открытом доступе. Тогда мы сделаем премьеру. Может быть, даже в нашем театре. Позовём друзей, всех хороших людей…
Судя по всему, театр и кино занимает всё Ваше время. Остаётся только успевать, Вы ведь один из ведущих аристов в Театре Романа Виктюка.
В моей жизни есть три основных направления: актёрство, режиссура и преподавание. Я играю от десяти до пятнадцати спектаклей в месяц. В театре у меня очень большие серьёзные роли. При этом, минимум один раз в год выходят мои спектакли в Москве. Вот сейчас, например, идёт семь моих постановок, пять из них здесь, в Театре Романа Виктюка. И преподавание! Я очень люблю преподавать. Уже десять лет преподаю. Много учеников добилось успехов, и я ими очень горжусь. Я учил в Польском театре в Москве, потом в школе Германа Сидакова, на последней «Фабрике звезд» и частным образом. Беру учеников, если чувствую, что мне с ними интересно. Когда ты любишь то, чем занимаешься, это придаёт силы.
Наверное, силы придают и любимые роли. Таких работ накопилось уже много?
Вот сегодня буду играть в своём спектакле «Танго» роль Артура. Эту роль мне подарил сам Роман Григорьевич. Изначально было три исполнителя, потом один слетел с роли, и Роман Григорьевич мне сказал: «Вот, сыграй!» А я когда-то давно играл Артура на польском языке ещё в спектакле Евгения Лавренчука. И вот более десяти лет спустя я снова играю Артура, но теперь уже в своем спектакле…
Почему Ваш герой гибнет? Его светлые, добрые идеи обречены?
Артур – это современный трагический герой. Гамлет ХХI века! Он хочет изменить мир к лучшему. Мало из тех, кто этого хочет, выживает. Он идеалист, у которого перепутались идеальный и реальный мир. Он живёт больше в первом, и этот мир вступает в конфликт с миром реальным. И конечно же, реальность побеждает… Но мы не знаем, как там дальше.
Вы работаете с очень разнообразным материалом. Романтическая пьеса Мюссе «Любовью не шутят», комедия масок «Венецианка», абсурдистская драма «Танго»… Какой жанр Вам всё же близок?
Поскольку я молодой режиссёр, я пробую всё. Когда беру новую пьесу, я не уверен, что всё сложится. Эта неуверенность даёт драйв. Но пока всё складывается. Спектакли, что я делал, идут с успехом. Это радует! «Записки сумасшедшего» идут в Одесском русском драматическом театре. Я выпускал этот спектакль одновременно с «Венецианкой», в 2016 году. Выпустил очень быстро, и он до сих пор популярен. Главную роль играет великолепный артист Сергей Юрков. Режиссировать мне нравится, и кажется, артистам со мной тоже хорошо.
Все ваши спектакли очень элегантные, стильные, красивые! В чем для Вас кроется секрет «красоты» на сцене?
Мы живём в такой парадигме, в триединстве: истина, добро и красота. Для меня они связаны воедино. Красоту нужно отличать от красивости. Потому что «красивость» – завитушки на пустом месте, это то, что уродует. А красота – это радость нахождения адекватного воплощения истины (смеётся).
Есть пьеса, которая волнует Вас, пленит поставить на сцене?
Да, у меня сейчас есть несколько пьес, о которых я думаю. Из «Маленьких трагедий» я не поставил только одну – «Каменный гость». Все «Маленькие трагедии» безумно интересные. Загадочный и гениальный материал. Во время пандемии мы сняли скринлайф-спектакль «Пир во время чумы». Это оказалось такой матрёшкой: пир во время чумы во время чумы. И «матрёшка» ещё в том, что Пушкин писал пьесу во время эпидемии холеры. То есть для него пьеса была пиром во время чумы, как и для нас теперь. Такая тройная упаковка. Ещё я думаю над пьесой… Нет, не буду пока говорить (смеётся).
Во время пандемии вечерами вы читали для зрителей книгу…
Джакомо Казанова «История моей жизни». Я подумал, почему бы её не почитать вместе со зрителями нашего театра, которые оказались в такой же ситуации, как и я. И вот я это осуществил.
Всегда удаётся найти «общий язык» с современным зрителем?
Зритель для меня – это собеседник. Если мы с вами смотрим чисто коммерческую историю, то там, наверное, собеседник – это «мешок денег». А когда зритель – настоящий собеседник, то стараешься сосредоточиться на том, что происходит между вами, происходит ли контакт.
И этот контакт происходит на каждом спектакле?
Если он не происходит, то это не наш зритель.
А контакт с критиками для Вас тоже важен? Как Вы реагируете на критику? Читаете ли рецензии?
Мне очень нравится умная критика, но не «умствование»! Когда говорит умное сердце, а не мозги, которые хотят самоутвердиться. Конечно, иногда бывает больно. Как чеховский Тригорин говорил: «Когда хвалят, приятно, а когда бранят, то потом два дня чувствуешь себя не в духе».
Новый формат, созданный во время пандемии – виртуальный театр, онлайн-спектакли, на Ваш взгляд имеет шанс закрепиться в будущем?
Недавно была онлайн-конференция, посвященная скринлайф-спектаклю «Пир во время чумы»… Признаюсь вам, я считаю, что это не спектакль. Любая история, связанная со съемками, это шаг на территорию медиа, телевидения или кино. Было интересно, насколько театр там может существовать, но стало очевидно, что театр совершенно беспомощен в медиа-пространстве. Во время пандемии я следил за zoom-фестивалями, онлайн-спектаклями. Все это настолько плохо и беспомощно, если некачественно снято! А суть театра не в этом, театр – это общение с глазу на глаз, это вибрация, «мурашка» по спине в самых непредсказуемых моментах. Это то, что идет непосредственно из организма артиста в организм зрителя. И наоборот. Зритель очень сильно влияет своей энергией на то, что происходит на сцене. Театр сейчас приобретает совершенно разные формы. То, что сейчас называется «иммерсивный» театр, делал ещё Анатолий Васильев, двадцать-тридцать лет назад. А сейчас это коммерческие проекты. Театр в темноте, театр за барной стойкой и т.д. Всё это объединяет живое общение. Как только ставим кадр, специальный свет и делаем запись, мы уже в другом мире. Возможно, случится очень скоро, что технология общения между людьми дойдет до того, что мы будем общаться не через экран компьютера, а станем использовать все наши органы чувств. И не отличишь это виртуальное общения от живого. Тогда у виртуального театра появится шанс. Не знаю, когда это произойдет и произойдет ли вообще.
Но тем не менее, Вам не чужды перформансы. Чем они Вам интересны?
У нас в театре я поставил два перформанса – «Буковски» и «Вертинский». Когда люди разгуливают, а мы, артисты, существуем между ними, во всем пространстве. В «Буковски» ещё рок-группа задействована. Я очень люблю экспериментировать с пространством, с формами общения. Мне это нравится!
Чем тогда привлекает абсурдистская драматургия, к которой Вы обратились?
Для меня ключ к Славомиру Мрожеку кроется в его чудаковатости. Если посмотреть на его фотографию, всё сразу понимаешь. Так же и с Петрушевской! Её произведения часто решают в бытовом ключе, и мне кажется, это ужасно. Посмотрите на Людмилу Стефановну, на её шляпу, ну как может мир этого человека быть таким «грязным»?! Славомир Мрожек – чудак! Он моделирует такой же чудаковатый мир, соответствующий его индивидуальности. Этот мир, на мой взгляд, прекрасен!
…И красив?!
Да!.. Красив, потому что он правдив, а не правдоподобен!
