У Хуаны и Мартина любовь, но Мартин богат, а Хуана — нет. Отец Хуана отправляет Мартина в Мадрид, чтобы женить его на более достойной невесте — Инес. Отправляет под другим именем — дон Хиль — чтобы уберечь от преследований Хуаны. Хуана переодевается в мужской костюм и едет в Мадрид, где представляется доном Хилем и влюбляет в себя Инес. После чего в своём женском обличье называется Эльвирой, селится рядом с Инес и втирается к ней в подруги. И это не все герои и только завязка истории! Пьесу испанского драматурга XVII века Тирсо де Молины не назовёшь популярным и лёгким для постановки материалом, но режиссёр Пётр Шерешевский счёл её актуальной. Хотя в своём спектакле только от неё и оставил, что от розового кролика уши.
Хуана из первоисточника, верная и искренняя, благотворно влияет и на легкомысленных столичных красоток, и на ветреного возлюбленного. Хуана из спектакля — комок нервов и комплексов — соблазняет и преследует Мартина, нагло френдзонит Кинтану (у де Молины он был старым слугой). При этом роман Хуаны и Мартина начинается не с серенад под балконом, а с того, что в неё на самокате врезается курьер из «Яндекс.Еды». Мартин вставляет ей зубы, она облизывает ему палец. История продолжается в том же духе стилистического снижения. В камерном пространстве спектакля герои чистят зубы, едят, красятся и время от времени с разными целями навещают припрятанный сбоку унитаз.
Но главное — страдают. Кинтана — от любви, Хуана — от фобий, бойфренд Инес Хуан — от отсутствия секса. Инес тяготится созависимыми отношениями, а её подруга Клара просто любит страдать, поэтому выбирает не тех мужчин и всегда ходит в пуантах. Только Мартин не страдает: для него отношения — как каршеринг. Короче, готовая очередь в кабинет психотерапевта. «Это мы, это про нас» — настаивают создатели спектакля, насыщая его множеством современных реалий. Правда, некоторые оказываются с душком, вроде истории Насти Рыбки, не говоря уж о «Тачке на прокачку». А ещё тут есть стендап, запись видео для YouTube-канала, реалити-шоу, хоум-видео, вернисаж совриска, пижамная вечеринка с кабаретными перебивками… Всё вместе выглядит как попытка вернуть свой 2007-й со старым добрым постмодернизмом и из него посмеяться над временами и нравами.
Перебивки, кстати, поначалу кажутся главным проявлением абьюза в этом кабаре: от громкости хочется зажать уши, текст песен напоминает буриме с рифмами «хороший-калоши» и «молоток-огонёк», вокализы мимо нот продолжаются на полминуты дольше выносимого. Качество спевки растёт с приближением к финалу — растеряв понемногу все слова, в финале она превратится в нечто гармоничное и медитативное. А пока всё максимально несерьёзно: стихотворный текст без особых затей сочетают с современным разговорным, многочисленные шутки в стиле «мой Хуль любовью пышет» на всякий случай объясняют друг другу и публике. В общем, в дело строительства моста между эпохами идут и зубочистки.
И можно даже восхититься масштабностью и избыточностью этой конструкции, если не задумываться, зачем она нужна на самом деле. Ведь обычай выдавать дочерей замуж и женить сыновей на богатых невестах давно в прошлом, в XXI веке уже не подают в суд за клятвопреступления — посему мотивации персонажей повисают в воздухе. Вместе с вопросом, почему режиссёр выбрал именно эту пьесу.
Актёрам это, кажется, тоже непонятно: когда зрители порядком запутываются в том, кто какое имя взял и в кого переоделся, резонёр Караманчель выходит на сцену с текстом и проговаривает, кто кому кто и что будет дальше, правда, не до конца, но зачем он нужен? Кажется, что это могла быть любая комедия с переодеваниями — ведь с точки зрения актуальной терминологии можно разобрать что угодно. А именно вокруг «новой этики» и пляшет это кабаре.
Время от времени Караманчель снисходительно толкует происходящее между героями: где тут газлайтинг, где манипуляция. Есть здесь и мужчина в женском платье, и накрашенный мужчина, и целующиеся девушки. Встретив переодетую в Хиля Хуану, Караманчель гадает о ее гендерной идентичности, перебирает полтора десятка вариантов и сетует, что забыл о мужчине и женщине. В общем, месседж очевиден: мы все заигрались в новомодные веяния так, что уже не помним, кто кому кто. Поэтому, несмотря на нарочитую телесность действия, настоящей близости к телу оно достигает только под конец — когда заканчиваются персонажи и начинаются люди. Разгорячённый зажигательными непристойностями зритель погружается в этот эпизод как в холодную воду. И имеет шанс отыскать в ней что-то для себя — но с одной важной оговоркой.
Пространство спектакля, обустроенное так, чтобы подобраться к аудитории максимально близко, наверняка покажется уютным тому, кто разделяет ценности его создателей. То есть считает «новую этику» приметой времени, модным поветрием и странной зумерской блажью и не одобряет перегибы в этом направлении.
Человеку же, для которого личные границы и насилие в отношениях — повод скорее поразбираться, чем похохмить, кабаре Шерешевского и Ко наверняка покажется в первую очередь сеансом абьюза. Да, герои здесь много говорят о стыдном и страшном, рассуждают о том, когда они настоящие, проигрывают разные сценарии патологических отношений… Но режиссёр не просто предлагает нам посмеяться над проблемами и откровениями — он отказывает им в серьёзности. И тем самым девальвирует смыслы, которые можно было бы из них извлечь. Какая уж тут глубина. Вот и получается, что на «триста» «Дон Хиль Зелёные Штаны» отвечает именно то, что ждёшь от него услышать. Впрочем, это тоже может быть плюсом.
