Когда говоришь, что идешь брать интервью у Игоря Скляра, то со всех сторон доносится: «Ах, я его фанат!». Фанаты народного артиста РФ помнят его преимущественно молодым симпатягой из советских фильмов 80-х, распевающим озорную песню «Комарово». Сегодня Игорь Скляр – востребованный театральный актер, отдавший сцене более 40 лет. Его ждут в театрах обеих столиц, и артист находится в постоянном движении из города в город.
Мы застали Игоря Борисовича в Москве, где 5 октября он вышел на сцену Дворца на Яузе в новой версии спектакля «И вас с наступающим!» в творческом тандеме с Сергеем Гармашом. Спектакль, который ранее шел в театре «Современник», после двухлетнего перерыва обрел новую жизнь в «Центре театра и кино под руководством Никиты Михалкова».
В нашем разговоре после прогона новой версии Игорь Борисович сразу обозначил свою позицию:
«Я не большой сторонник того, чтобы с артистами говорили об их творчестве и спрашивали: «Что Вы хотели этим сказать?». Да что хотели, то и сказали! Творчество – оно на сцене, на экране. Приходите, смотрите, делитесь впечатлениями! Есть публицисты, критики, психологи, с ними стоит говорить о смыслах, философии. У меня есть материал, который меня греет, я хочу в нем высказаться, и это будет гораздо интереснее, чем то, что я могу сказать «по поводу». Сказать по сути гораздо важнее и содержательнее, чем все разговоры вокруг».
Нам же очень хотелось поговорить с актером о спектакле, а еще больше – обо всем на свете.
Игорь Борисович, как Вы, питерский актер, оказались в этом проекте, кто Вас пригласил?
Меня пригласил Сергей Гармаш и, разумеется, тогда еще театр «Современник».
Вы знали эту пьесу ранее?
Нет, но мне прислали видео. Мне нравится, когда я могу посмотреть со стороны, как играют другие актеры, и понять, как это играть надо, а как не надо. Однажды Зиновию Гердту сказали: «Вы так убедительны, словно всегда знаете, как надо играть!». А он ответил: «Я не знаю, как надо, я знаю, как не надо!» (улыбается).
Кто ставил новую версию? Принимал ли в этом участие сам автор пьесы, режиссер Родион Овчинников?
Это как если бы Вас спросили, на кого похож Ваш сын? Конечно, на маму, на папу, и на тетю, и на дедушку, и т.д. Творчество очень похоже на любовь. Понять, кто что внес в спектакль в процентах, в числах, невозможно. Все его версии, а их было уже несколько, так или иначе отличались друг от друга. Каждый исполнитель привносит что-то свое: свой человеческий опыт, мировоззрение, обстоятельства, события, оценки… Театр – это всегда коллективное творчество.
Конечно, Родион с нами репетировал. Для меня взгляд режиссера очень важен. Режиссер в театре – как тренер в футбольной команде. Большое заблуждение, что артисты могут сами собраться и сыграть, как команда из одиннадцати звезд на футбольном поле. Чтобы был содержательный матч, нужен тренер. Взгляд со стороны просто необходим. Это в кино постановщик может сам режиссировать и играть главную роль. У него есть возможность потом отойти и посмотреть на мониторе, что из этого вышло. На сцене так не получается. Если твой партнер еще и режиссирует на сцене, то ты смотришь на него и не понимаешь – он с тобой взаимодействует или он следит за тем, что и как ты делаешь? Так можно закончить раздвоением личности (улыбается).
Что поменяется в новой версии спектакля?
Вот я смотрю на программку и вижу, что он даже называется теперь по-другому: «И Вас с наступающим!». Я думал, будет просто «С наступающим!» (новая версия). Последние 6 лет было минимум четыре версии этого спектакля в Москве. После известных событий в «Современнике» мы его два года ровно не играли. И сейчас это уже немного иной спектакль, чем был тогда. Время изменилось, изменились мы. Вчера была премьера новой версии, и я чувствую: за эти годы я «повзрослел»! И мир изменился. Смотревшие спектакль два года назад сейчас уже могут видеть и слышать в том же, казалось бы, тексте, иной подтекст.
Кроме того, в новой версии теперь есть другие актеры. Нужно понять друг друга, освоить пространство, эмоции. Человек в своем подсознании консервативен, он хочет, чтобы все было привычным. Вот, допустим, приходишь домой, а там стоят новые тапочки. Они вроде такие же, но все равно другие! Люди за всю жизнь не могут привыкнуть даже к смене времен года на улице. Каждый день слышишь: «Ох, что за дождливая осень!» Или: «Что за лето, жара, кошмар!» Как по мне, так любая погода прекрасна! Люди, радуйтесь, что есть хоть какая-то! С годами становится очевидным, что чем ближе к концу жизни, тем погода все лучше. Так что новая версия – новая весна. Вроде та же, но все же другая. Театр тем и прекрасен, что каждый раз – новый спектакль, другой зритель, другой зал. Театр сиюминутен: он здесь, он сейчас!
Вы это со сцены четко ощущаете, что каждый раз зал разный, по-другому настроен, иначе реагирует?
«Четвертая стена» – понятие условное. Я не сумасшедший и догадываюсь, что в темноте зала сидят люди. И они каждый раз другие. Затащить их в собственную жизнь, так, чтобы они замерли и не дышали – вот задача! Это и есть те самые секунды счастья, о которых нам, когда я был студентом, говорил Сергей Юрский: «Сцена – это, пожалуй, единственное место, где я могу себе позволить быть самим собой». И это правда. Когда ты на сцене и на тебя смотрят пятьсот человек – это страшно, и надо быть вдесятеро сконцентрированнее на сюжете, на действии, на обстоятельствах, на отношениях с партнером, на сверхзадаче. И тут, поверьте, не до «хиханек» и не до «хаханек». Зрителя ничто так не затягивает, как твоя увлеченность и сосредоточенность.
Вообще, наше дело, с одной стороны, бесшабашное, веселое, а с другой – требует внимания не хуже, чем у разведчика-нелегала. Когда я перед спектаклем вижу, как артист или артистка «накручивает» себя: «Ой, я волнуюсь, сегодня премьера, ноги дрожат, ничего не помню, что же будет, успокойте меня!», я понимаю, что человек занят абсолютно не тем. Это он так себя «нервирует» изнутри, но этого хватит в лучшем случае только на премьеру. По мне, так полезнее пуговку пришить или пасьянс разложить. Это сосредотачивает. Или можно, как Станиславский, в день спектакля уже с утра быть Тригориным или Астровым.
Может быть это еще от характера, от темперамента зависит – кто как сосредотачивается?
Я не даю рецепта, я только делюсь своими наблюдениями, которые скопил за прекрасное пятидесятилетнее пребывание в этом деле. Назвать работой то, чем я занимаюсь, язык не поворачивается. Я занимаюсь не работой, а человеческими отношениями. Для меня это скорее захватывающее времяпрепровождение. Что может быть увлекательнее наших людских коллизий?! Читаешь талантливую книгу или пьесу и вдруг: «Ого, мне интересен этот человек! Смогу ли я прожить еще и такую судьбу?» И этот человековедческий детектив бесконечен.
Как Вам работалось с актерами «Центра театра и кино под руководством Никиты Михалкова», они же новички в этом спектакле?
Оценивать их работу я бы не стал, это не дело партнера. Невозможно быть объективным, ведь то, что я вижу и ощущаю на сцене, может совсем по-другому выглядеть из зала. Они, конечно, другие, чем те, которые были в прежнем спектакле. Партнеры могут быть старше и младше, толще и тоньше, волосатее и лысее, но мне нравится с теми, с которыми я здесь и сейчас, в эту секунду на сцене, с этим зрителем, в это время года. Молодых актеров сейчас, видимо, учат иначе. И есть некоторые вещи, где нам не сойтись. Мы в школе еще считали на счетах, а у них – две кнопки нажал, и вот результат. Я не говорю, что это хорошо или плохо. Это покажет будущее, если оно у нас еще есть…
Вчера зрительный зал много смеялся, даже там, где было не так уж смешно. Может быть сейчас это людям особенно нужно, и они ищут этот позитив?
Как говорит мой друг – писатель Евгений Водолазкин: «Люди часто сами не знают, не понимают и не ведают, что им, собственно, нужно». Те, кто пытается диктовать, что людям нужно, берут на себя функции Бога. Это ошибка. Или еще говорят: «Все определяет рейтинг». Так можно поставить видеокамеру в туалет к известному человеку – рейтинг бешеный будет! Но к чему это людей двигает, подталкивает, это их развивает или заставляет деградировать? Людям, особенно нам, русским, нужно все и сразу. Хочется того, чего раньше не было, но пройдет время, и все повернется прямо наоборот. И так по кругу до бесконечности. Только скорости сейчас увеличились, и ты чувствуешь, что нашу человеческую «машину» болтает, движок стучит, колеса «бьют», тормоза скрипят, двери дребезжат, а она несется все быстрее и быстрее…
Кто-то вообще предлагает отменить сейчас все развлечения, мол, не до них, серьезные события происходят в мире. Отчасти это так. Идет столкновение цивилизаций и, может быть, оно последнее. Может быть… Во всяком случае, моя Родина делает все правильно. Я думаю, в такие времена люди сами выбирают, куда им пойти, к чему или к кому прислониться. Не можешь воевать – помогай, чем можешь. На мой взгляд, театр иногда больше, чем публицистика, может «включить» людей в смыслы этой жизни.
Спектакль «И вас с наступающим!» довольно тяжелый физически: актерам приходится в небольшой декорации очень активно существовать, много передвигаться, говорить попутно огромный массив текста. Я знаю, что в юности Вы много занимались спортом. Как сейчас Вы поддерживаете такую хорошую форму?
Этот спектакль еще не «самый-самый», но поскольку мы не играли его два года, то вчерашняя премьера действительно была непростой. Возраст не уменьшается, и тело говорит мне: «Старик, что-то как-то уже тяжеловато!» А я ему: «Терпи, так надо, на нас люди смотрят!» То есть игра на сцене – это и есть мой спорт. Конечно, он не регламентирован по дням недели, по регулярности нагрузок и их объему, но цель очевидна – «дойти до самой сути». А вот чем я занимаюсь регулярно, так это верховой ездой. Мне повезло, в армии я полтора года служил в кавалерии. Уже десять лет у меня свой конь. И насколько позволяет время, хотя бы два-три раза в неделю, я «коня работаю», то есть скачу верхом. Конечно, еще есть велосипед, летом пара недель на море, но это скорее физкультура. То, что условно можно назвать спортом – это конь и театр, которые не дают застаиваться суставам, мышцам и мозгам.
Я с 15 лет снимаюсь в кино, постоянно нахожусь в разъездах. И когда я дней десять сижу на одном и том же пляже, ем в одной и той же столовой, мне начинает казаться, что жизнь остановилась. Она у меня так устроена, что я могу неделями, а иногда и месяцами выпускать новый спектакль в театре, беспрерывно по 12 часов в день проводить на съемках. Зато потом пять-десять дней скакать верхом, работать в своем саду, готовить на своей кухне. Лучший отдых – это смена деятельности. И, конечно, семья. Поэтому, поверьте, я ничего специально не делаю, чтобы не быть пузатым. У меня есть один определитель физической формы – ремень на брюках. Дырки на нем не меняются уже лет 25. Если после спектакля ремень на мне застегивается свободнее, я понимаю, что день прошел не зря. Что днем набрал, то вечером потерял.
Все спектакли, в которых я занят, очень динамичные, с песнями, танцами, беготней, падениями и прочее. Обычно в день спектакля я после 15 часов ничего не ем, потому что знаю, что будет клонить в сон, будет тяжело двигаться, буду сильно потеть. Зато около полуночи я люблю наесться, как медведь перед зимой (смеется).
В спектакле немалое количество текста. Вчера в антракте зрители удивлялись, как Вам удается все это держать в голове? Нужна какая-то особая тренировка?
Поверьте, текст запомнить не так сложно, особенно, когда ты этим занимаешься почти пятьдесят лет. Обычно я свои роли переписываю от руки. Мне это помогает. Когда в драматургии есть человеческая правда, когда у тебя хороший партнер, когда ты погружен в обстоятельства, то о самом тексте не думаешь. И чем меньше ты о нем думаешь, тем легче он из тебя «выскакивает».
В 1983 году на экраны вышел фильм Карена Шахназарова «Мы из джаза». Тогда многие девушки Советского Союза влюбились в Вашего героя. Я же влюбилась в степ. Скажите, Вы помните еще основные шаги степа, пользуетесь этими навыками?
Степу нас, артистов, обучали для сьемок в фильме. Собственно, со степа и началось мое освоение джаза. Нас было четверо таких «негодяев» в ботинках с набойками. После наших занятий мы любили выйти на мраморные лестницы «Мосфильма» с большими холлами и отличной акустикой, и там продолжали «стучать». Работники киностудии на нас жаловались и даже просили закрыть картину. Кстати, сейчас, когда у меня есть джазовая программа, в которой я пою, мой «внутренний степ» до сих пор помогает мне.
Вернемся к спектаклю «И вас с наступающим!». Автор хочет представить персонажей разными, но на самом деле они одинаковые: одного круга, выросли «на одних букварях», любят одну женщину. Почему же тогда они так яростно спорят? Тем более, что победителя в этом споре все равно не оказалось, как, впрочем, и еще в одном Вашем спектакле – «Эмигранты» (2021, реж. Юрий Муравицкий, агентство Art Partner), о котором говорят в Москве. Там тоже сталкивается дуэт героев-спорщиков.
Эти два спектакля, действительно, параллельны. Тема в них «бродячая», то есть вечная. Люди пытаются разобраться в том, что есть истина и спорят до умопомрачения, иногда до смертоубийства. Каждый из нас жаждет гармонии, но каждый своей. Назовите мне хоть один сюжет, где эти споры закончились бы согласием и к обоюдному удовольствию? В настоящих драмах, как и в жизни, такого не бывает. Ставрогин вешается, лишь бы не быть припертым к стене! Он лучше повесится, чем признает себя побежденным. Дон Кихот воюет с мельницами, и ему плевать, что скажет мир. Потому он и рыцарь. Дети Монтекки и Капулетти становятся жертвами конфликта своих семей.
Спор – это и есть единство и борьба противоположностей. Раньше в безвыходной ситуации один бил булыжником по голове другого. Теперь, слава Богу, есть и другие способы разрешения конфликтов. Или только так кажется… Вот люди и идут в театр, чтобы посмотреть, как у других это бывает. Мы нашей жизнью обречены на споры, на крайности – мужчины и женщины, отцы и дети, верх-низ, восток и запад…
Чем привлек Вас герой Кирилл Цандер, почему захотелось его сыграть?
Потому что он не такой, как я! Эта роль, как у нас говорят, на преодоление: внутри себя я не разделяю взгляды героя, но, становясь на его сторону, вижу в нем много хороших человеческих качеств. Он щедр, добр, он легок, обаятелен. Другое дело, хватает ли этого для жизни? Можно ли всю жизнь есть одни пирожные? Или стебаться надо всем, что видишь? Или наоборот быть бесконечно серьёзным и жевать только соленые огурцы? Приходите на спектакль, увидите!
В спектакле «Эмигранты» у меня герой противоположный по сути. И именно это для меня притягательно в актерском деле – сегодня ты проживаешь одну судьбу, а завтра – совершенно другую.
Кто это придумал, чтобы Ваш герой спел «Комарово»?
Есть подозрение, что именно из-за «Комарово» Сергей и позвал меня на эту роль. Дело в том, что мой герой как-то должен быть связан с тем, что называется поп-культура, шоу-бизнес. Отчасти это намекает на наши собственные судьбы. Я же в 80-х выступал на телевидении, пел «Комарово», «Старый рояль» и прочее. То есть каким-то боком я к этому привязан. Герой Гармаша читает Тарковского, а мой поет «Комарово». Люди, выбирайте! Это один из аргументов в споре героев.
Зачем же выбирать, когда они из одного теста?
Правильно, не зря же они говорят в конце: «Ты брат мой! — Ты брат мой!» Они к этому рано или поздно придут, если они Люди.
У Вас такая активная жизнь. Думаете ли Вы о том, что однажды из нее неизбежно исчезнет эта мобильность? Вы готовы к этому, задумываетесь о таких вещах?
А как же иначе! Memento more. Лев Толстой как-то сказал: «Если день не думаешь о смерти, значит день прожит зря». Когда уже не смогу выходить на сцену, тогда и будем с этим разбираться. «Бог даст день, Бог даст пищу». Мне еще не было тридцати, когда я точно понял, что мои долговременные планы обычно не сбываются. И наоборот: все, что случается неожиданно и не по твоей воле, становится твоим «брендом». Когда мы в 1984 году с Игорем Николаевым записали «Комарово», это же было для нас просто баловство. И вдруг из этого «баловства» у меня начала складываться судьба. Да, не всегда она рулила в ту сторону, куда я бы хотел. Мне потом пришлось очень сильно эту колею выпрямлять, направлять туда, куда мне интересно. Поэтому ничего не загадываем. Как говорил Марк Аврелий: «Делай, что должно, и будь, что будет».
