Вневременное литературное произведение, известная сюжетная линия, загадочные персонажи и глубокое понимание человеческой психологии сочетаются с музыкой и движением, образуя гармоничное сочетание пластики и драмы. Режиссер-хореограф Сергей Землянский создал спектакль по мотивам последнего романа Льва Николаевича Толстого «Воскресение». Главную роль – Екатерины Масловой – исполняет выпускница ТИ им.Щукина и Академии кинематографического и театрального искусства Н.С. Михалкова, актриса Центра театра и кино под руководством Никиты Михалкова – Катя Сергеева.
О живом организме спектакля, о созидании и развитии, о счастливом студенчестве и едином литературном языке актриса рассказала в нашей беседе.
Катя, спектакль «Воскресение» возвращается на сцену после перерыва. Что в нем изменилось?
Все изменения в этом спектакле проходят очень деликатно. Мы никогда не «переделывали», ни рисунок, ни разбор. Белые костюмы только поизносились, так что их сшили заново. На прогоне Сергей Юрьевич вспомнил, что спектакль мы выпустили 8 лет назад. Конечно, мы взрослеем, и спектакль взрослеет вместе с нами. Как раз перед большим перерывом ввелись два актера на роль Нехлюдова, и на другие роли тоже. Сейчас мы все вспоминаем и вводим часть персонажей заново. «Воскресение» – натренированный в этом смысле спектакль, мы умеем собираться командой, принимать новых людей, и все получается классно. Так что этот спектакль все время в тонусе.
«Воскресение» – один из первых спектаклей Академии Никиты Михалкова, и вы присутствовали при его рождении. Как это было?
Это было чудесное время, я только окончила Щуку, где уже работала с Сергеем Юрьевичем Землянским. Получилось такое счастливое продолжение студенчества. «Воскресение» мы выпускали с большим трепетом и любовью, очень много трудились и вместе с Сергеем Юрьевичем, и самостоятельно. Оставались ночами, старались, чтобы те, кто не может запомнить связку сразу, все-таки выучили ее. Я очень люблю этот спектакль, и не только потому, что у меня большая роль (улыбается). Мне очень дорога память об этом времени, ко многим моим однокурсникам я очень привязалась за время учебы, это для меня был большой подарок.
Пластический и драматический спектакли имеют для вас какие-то принципиальные различия?
Спектакль без слов – доступный для меня способ существования, мне это понятно, привычно. В спектаклях Сергея Юрьевича движение – это не «танцы», а способ общения. И для Никиты Сергеевича важно уметь что-то сказать… не ртом! Для меня нет более сложного или более простого способа среди этих двух, я люблю оба.
Хореографические навыки вы приобрели в детстве?
Да, я с первого класса занималась балетом, а чуть позже бальными танцами. Вообще, бальные танцы – довольно жесткий спорт, но в моем случае такого не было. У нас был маленький веселый коллективчик, состоящий из двенадцати девочек и одного мальчика под руководством тренера, которого звали Жан Жаныч (улыбается). Так что все было весело, просто и с удовольствием. Конечно, у нас были какие-то конкурсы, но это не было жестким спортом на износ, может быть поэтому это приносило и продолжает приносить радость. Похожая история и со спектаклем «Воскресение», нам всем было очень хорошо работать над ним в начале, и мы с удовольствием продолжаем эту работу сейчас.
В юности вы не думали связать свою жизнь с хореографией?
Одновременно с танцами я ходила в театральную студию, для меня будущее было очевидно, а танцы были частью актерской профессии.
В какой ВУЗ вы хотели поступить по окончании школы?
Я выросла в Питере и не собиралась никуда уезжать, но три года не могла поступить в театральный, так что решила поехать в Москву. Первый раз в Москве я тоже провалилась, и тогда узнала, что в Ярославле набирает курс Александр Сергеевич Кузин, к которому мне очень советовали поступить. Я поехала, поступила, проучилась два года и ушла в никуда. Конечно, было очень страшно, но другого варианта я не видела. Меня тогда в принятии этого решения очень поддержала мама, за что я ей очень благодарна, это придало мне много сил.
Чем вас так огорчил ярославский институт?
Так получилось, что поначалу все было очень хорошо, а потом резко стало наоборот. Дело, вероятно, в атмосфере мастерской, в эмоциональной окраске. Там был тренинг и муштра, очень жесткая дисциплина, которая тем не менее не соблюдалась, и у меня происходил разрыв шаблона, я-то ее соблюдала. Мне казалось, что все разваливается, и все не то и не так. То есть сейчас мне ясно, что где бы ты ни был – проблема не в конкретном месте, а в том, согласен ли ты на эти правила игры или нет. Очень тяжело, когда ты не согласен, но терпишь. Это просто теряет смысл. И вот я поехала за новым смыслом в Москву и поступила в Щукинский институт на курс Александра Анатольевича Коручекова. Атмосфера в Щуке удивительная. Все так легко, непринужденно. Ну показала ты плохой этюд, ну завтра покажешь хороший, в чем беда? Так было не всегда, конечно, но это было мое первое впечатление от Щуки, что «плохо» – тоже можно. Ты останешься жива! У нас был чудный, дружный курс, и Александр Анатольевич бесконечно много времени проводил с нами. Он настоящий капитан нашего корабля.
Оглядываясь сейчас на годы обучения, что бы вы посоветовали той Кате Сергеевой?
Сейчас я понимаю, что именно мне мешало испытывать только положительные эмоции от того, что происходило со мной – синдром отличника, стремление к тренингу и муштре, что все должно быть по линейке. У меня все было прекрасно, я безумно люблю то волшебное время. Не то чтобы я тосковала о том, что как-то по-другому бы прожила те годы, нет, просто со временем я понимаю, что все прописные истины – правда! Это мое открытие последнего года. Все, все, все! Студенчество – самое беззаботное время – правда! Семья – самое важное – правда! Здоровье не купишь – правда! Дети ужасно быстро растут – правда! Так что, как говорит мама в спектакле «Питер Пэн» – «Чуть-чуть поменьше – это великая вещь». Вот это я бы себе сказала тогда. Немного ослабить вожжи, которыми я держу сама себя.
Сразу после окончания института вы поступили в Академию Никиты Михалкова. Как вы приняли такое решение?
Дело в том, что практически никого из нашего курса не взяли на работу в театры. Думаю, для Александра Анатольевича это было, мягко скажем, неочевидно. Как и для всех нас, конечно. Он преподавал в академии на первом наборе, и он подал нам идею о поступлении в Академию. В планах на этот набор был и его спектакль, и спектакль Сергея Юрьевича Землянского, так что все были свои, родные (улыбается).
В Академии вы впервые познакомились с ноу-хау Никиты Сергеевича – циклом «Метаморфозы» по прозе Бунина и Чехова. Что вы открыли для себя в этом формате театральных постановок?
«Метаморфозы» – классная история! Это осознанная взрослая работа, когда ты сам ответственен за все. Мы вольны были выбирать любой рассказ и работать с ним в качестве и актеров и режиссеров. То, что это короткая дистанция, помогало нам (не режиссерам) окинуть взглядом будущий отрывок, увидеть и понять, как это может быть сделано целиком. Если кому-то из мастеров наш эскиз отзывался, его помогали доработать. Когда вышли первые «Метаморфозы», стало понятно, что будут вторые, вопрос только в том будешь ли в них ты.
Для вас, как для актрисы, в чем отличие «Метаморфоз» от спектакля по одному произведению?
Для меня «Метаморфозы» в какой-то момент стали более привычны, чем длинная дистанция. Но, в целом, это просто разный формат. Здорово, когда ты можешь сыграть за один спектакль несколько ролей и несколько историй.
Почему, на ваш взгляд, Никита Сергеевич взял для спектаклей именно этих авторов?
Рассказы Бунина и Чехова – это истории для всех, в них каждый может найти себя, и актер, и зритель. Этот литературный материал – способ разговора Никиты Сергеевича с нами, на основе этих текстов мы учились говорить с ним на одном языке.
Никита Сергеевич в качестве педагога и режиссера – какой он?
Когда ты репетируешь с Никитой Сергеевичем, ты получаешь безграничный кредит доверия, ты чувствуешь себя спокойно. Я, по крайней мере. У всех режиссеров свои способы влияния на артистов. Бывает, ты идешь на сцену как на Голгофу, ожидая как тебя сейчас будут распекать, и в порошок сотрут, и надо сыграть хорошо, только чтобы тебя не уничтожили. У Никиты Сергеевича ты выходишь, и буквально чувствуешь: «Все хорошо, у тебя все получится, ты все сыграешь». Лично мне так легче и играть, и сочинять, чувствуя этот полет и бесконечное хорошее настроение. Все это очень способствует созиданию. Никита Сергеевич сам – великий артист и он понимает, что ты – другой артист. Не в том смысле, что ты точно не великий, а в том смысле, что у тебя все другое – органика, опыт, темперамент. Он как-то сказал (неточная цитата), что нельзя засунуть артиста в костюм, не учитывая его размера. Я думаю, что понимание реальных «размеров» артиста – важно для режиссера, но для самого артиста, может быть, еще важнее.
