Есть в старой Москве среди созвездий современной точечной застройки удивительные атмосферные уголки и дворики. В одном из таких, спрятанных за громадами домов дворе, радует глаз балкончик с решëтчатым переплетением, круглый цементный фонтан – украшение из 50-х и подъезд с остеклëнным, вынесенным наружу лифтом. Внутри этот лифт смахивает на ретро-аттракцион, а в длинных коридорах царит творческий беспорядок, оставленный обитателями здания – Московским Союзом Художников.
Пока мы с любопытством и благоговением рассматриваем картинки, высокие козлы (хоть храм расписывай!), и причудливый интерьер дома, в глубине коридора появляется, как яркий лучик, улыбчивая хозяйка одной из мастерских – художник Вера Никольская.
Комната-студия, где работает Вера – настоящая классика жанра: антресоли со всякой художественной всячиной и непременной деревянной лестницей, старинные шкафы, в которых собраны краски всех видов, эскизы, чертежи, книги. Вместо ожидаемого мольберта посреди комнаты, словно хозяин мастерской, гордо расположился большой кульман. Мольберт скромно прячется у стены. Затейливые макеты театральных декораций неизбежно привлекают внимание.
Вера Никольская – художник-постановщик. Спектакли, над которыми она работала, можно увидеть в театрах столицы и многих городов. Две последние работы Вера сделала для Центра театра и кино под руководством Никиты Михалкова.
О недавней премьере – спектакле «Это всё моё!» по рассказам Юрия Казакова в постановке Григория Артамонова Вера говорит с нежностью и трепетом, как говорят о только что рождённом младшем ребёнке. Макет декорации к спектаклю с переливом воды и блеском камыша, может рассказать о себе многое.
«Из воды и тумана»
Ко мне инсценировка рассказов Казакова прилетела как раз тогда, когда она была нужна, как кислород в городе под облаком смога. Какое-то дуновение ветра из прошлого, которое, как бы ни пафосно это звучало, даёт энергию для будущего. Моë сознательное детство прошло в играх на улице возле бабушкиного дома. Он стоял, как сейчас говорят, на первой линии от реки. И особенно весной, когда половодье покрывало близлежащий луг и все огороды (а часто подкрадывалось и к самому дому), воздух наполнялся запахом реки. Он был таким густым и влажным, что его практически можно было потрогать. Эти ощущения навсегда останутся со мной. Из окна было видно зеркало водной глади, которое протыкали деревья, кусты, сухие серебряные камыши. По утрам и вечерам вся эта красота частенько застилалась туманом…. Волшебство детских впечатлений в том, что когда они вдруг возникают во взрослом возрасте, то как бы обнимают тебя и дают ощущение защиты и твёрдой почвы под ногами.
Вот примерно так я прочитала рассказы Казакова. Хочешь не хочешь, а начинаешь верить, что кто-то наблюдает за тобой и посылает тебе то, что нужно. Ну и, конечно, любовь, потрясающая любовь автора к человеку вообще, и к своему сыну, как, наверное, пик безусловной любви, проходящей через все обиды, «через годы, через расстояния».
Не знаю, насколько это получилось, но хотелось, чтобы зрители испытали подобные чувства от спектакля. В этом наши мнения с Гришей совпали (Григорий Артамонов – режиссёр спектакля). Он также взахлёб рассказывал мне о даче в Абрамцево, где, кстати, был и дом Юрия Казакова. Поэтому истории спектакля, словно всплывают из воды и тумана, как некие воспоминания. В нескольких местах появляется достаточно условная крыша, как архетип дома.
Вообще, достаточно много было мистических совпадений с этой постановкой, но это тема для отдельного рассказа.
«Так этот «вирус» попал в мою жизнь»
Я родилась в Казахстане, а выросла в маленьком купеческом городке Борисоглебске в Воронежской области. Потом я оказалась в Москве, и всегда считала себя космополитом. Хотя я очень привязываюсь к местам, люблю, тяжело расстаюсь.
В театр первый раз случайно попала: набиралась актёрская студия, стало интересно, время свободное было, учёба в институте давалась легко (я училась тогда в Борисоглебском педагогическом институте). Как-то сразу стало понятно, что быть актрисой – не моё, и из студии достаточно быстро я ушла. Вернули меня в театр ребята-студийцы: надо было нарисовать костюмы к спектаклю, но было некому, театр маленький, зарплаты ещё меньше, держались все только на каком-то лютом энтузиазме. Я иногда «баловалась»: придумывала костюмы, рисовала, потом шила… С полной уверенностью, что ничего из этого толкового не выйдет, сделала эскизы, но всё получилось, и «Реквием» по пьесе Леонида Андреева стал первым спектаклем с моими костюмами. Так этот «вирус» попал в мою жизнь (смеётся). Потом к костюмам прибавились декорации. В Борисоглебском драматическом театре я проработала 4 года. Спектакли выпускали часто и много, ведь городок маленький и редкое произведение доживало до второго сезона, так как все желающие успевали посмотреть его за первый. Потом я поступила в Школу-студию МХАТ и пошло-поехало…
«В школе»
В школе-студии ты получаешь основы профессии. Я бы их разделила на две части. Одну можно назвать «библиотекой». Это базовые знания, некое хранилище информации по истории искусств, сценографии, костюма, истории материальной культуры, литературы, драматургии. То, что помогает быстро понять в какую сторону надо бежать с новой пьесой. Вторая часть – про то, как это всё использовать: основы композиции, основы режиссуры, мастерство и др. Запомнить всё сразу невозможно. Мир велик и многообразен, поэтому в институте ты скорее учишься ориентироваться в пространстве и идти в нужном направлении. Учиться ты продолжаешь на каждом новом спектакле. Не знаешь, что в следующий раз придётся исследовать, не разобравшись досконально в теме, не сделаешь ничего путного. Каждый спектакль ты практически продолжаешь сдавать экзамены по совершенно разной тематике.
Волнительно это очень, но и очень интересно! Например, недавно мне нужно было выяснить, как выглядел довоенный трёхколёсный детский велосипед. В интернете я познакомилась с человеком, у которого есть свой музей велосипедов. Он мне прислал фотографию, и даже сказал, где их можно купить. Так что, профессия приносит много разных открытий, которые большей частью радуют.
Сценограф и художник-постановщик – это одно и то же или есть разница?
Не совсем одно и то же. «Художник-постановщик» – название профессии советского периода, и, видимо, во времена отказа от всех пережитков СССР его решили заменить на более модное «сценограф». При этом сценограф, если буквально – человек, который рисует сцену.
Художник-постановщик не просто придумывает декорации, костюмы, или только декорации, он отвечает за всю визуально-смысловую часть спектакля. Это идея всего проекта в целом, придуманная и разработанная совместно с режиссёром. Она совершенствуется в развитии и течении спектакля, включая и актёрские мизансцены. Это визуально воплощëнный пространственно-временной сюжет, в котором существуют определённые персонажи. Поэтому у художника-постановщика больше полномочий: он задаёт правила игры всем остальным художникам (по костюмам, по свету, видео), но у него и ответственности больше, конечно. На афишах часто пишут просто «художник», просто «режиссёр» – это уже скорее концепция дизайна полиграфической продукции.
На самом деле спектакль – это коллективное творчество, и разделять, кто что в нём придумал, дело неблагодарное. Самое душевное и приятное – это, когда все всё творят вместе. С уважением и тактом. Конечно же, можно подсказать друг другу разные идейки, композитор – художнику, балетмейстер – режиссёру и тд.
«Можно показать режиссёру какие-то почеркушки, эскизы, макет, 3d-модель»
Сначала я читаю пьесу, появляется какое-то первое впечатление. Живу с ним: сплю, ем, хожу с пьесой вместе. Какое-то решение может моментально появиться в голове, а может и не торопиться. Когда я прочитала инсценировку Казакова, то атмосфера, ощущения спектакля возникли сразу. Если так не случается, то начинаю листать книги, смотреть фильмы, ходить в музеи… В какой-то момент что-то обязательно срабатывает.
Потом свои идеи каким-то образом доносишь режиссёру: можно на словах, можно на спичечных коробочках, можно прислать похожие картинки, объясняющие твой замысел. Можно показать режиссёру какие-то почеркушки, эскизы, макет, 3d-модель.
Вообще, театральный художник – достаточно зависимое существо. Он зависит от материала, от режиссёра, от театра, от площадки, от времени производства и многих других факторов. Живописец в этом плане гораздо свободнее. С другой стороны, ограничивающие факторы могут быть и в помощь, от них можно оттолкнуться. Это направляющие, которые в твоём творчестве тебя двигают. И если тебе трудно сделать выбор, то есть такие помощники как драматург, площадка, режиссёр, которого, впрочем, можно иногда переубедить (смеётся).
Вы свободный художник?
Я 11 лет проработала в Театре на Малой Бронной. Тогда я была «несвободный художник» (смеётся). Сейчас, видимо, «свободный». Поначалу меня эта «свобода» пугала и вгоняла в уныние своей неопределëнностью и нестабильностью, потому что после института я всё время работала, была в штате театра. Потом как-то всё быстро закрутилось, стали появляться разные интересные проекты, и пока грех жаловаться. Теперь выбор, что и когда я делаю – за мной. И это очень радует.
Макеты вы изготавливаете сами?
Я делаю сама. Есть, конечно, макетчики, которые этим занимаются, и можно им заказать. Но макет для меня – часть творческого процесса, в этот момент приходят разные нужные мысли, которые иногда меняют весь замысел.
Сегодня есть художники, которые делают всё в компьютере, но у меня так не получается. Мне нравится крутить карандашик в руках, чертить на кульмане, делать макет руками. Что-то я, безусловно, делаю на компьютере, но «живая» работа приносит какую-то детскую радость. В ней больше неожиданностей, случайностей и открытий. Ты, например, делаешь макет, и вдруг случайно в него падает совсем отстранённый предмет, хоть кусок штукатурки. Оказывается, это как раз то, что нужно было, и в этом волшебство.
Мне кажется главное – будь то макет, чертежи, эскизы – это любовь, как ни странно. Если ты любишь то, что делаешь, относишься ко всему с вниманием, то это прочитывается «на раз» всеми участниками процесса. Не только режиссёры и актёры любят рассматривать и изучать макеты и эскизы. Столяр или слесарь, который держит в руках подробный, понятный, продуманный и красивый чертёж, начинает относиться к нему с уважением, потому что это повышает ценность и его труда тоже.
Бывают декорации подробные, реалистичные. Бывает, что режиссёр поставит в центр сцены стул и на нём всё происходит, в нём весь мир. Бывают декорации абстрактные. Вас к чему больше тянет в вашем творчестве?
Многое зависит от пьесы. Если музыкальный спектакль, то от музыки. Как я уже говорила, даже «свободный» художник зависим..
У меня есть спектакль в «Театре-театре» – «Мы» по Евгению Замятину. Там абсолютно абстрактная декорация, если коротко: геометрическая композиция из скошенных линий падуг и станков. Это продиктовал сам материал, плюс – это пластический спектакль. Линии станков задавали направления движения артистов, а падуги «танцевали» свою партию, меняя пространство.
В спектакле «Это всё мое!» тоже достаточно условная декорация. Из конкретных, реалистичных предметов в нём только мебель.
Я очень хотела найти настоящую лодку для этого спектакля. Мы её долго искали, но, к сожалению, деревянные лодки такие как нам надо, уже все достаточно дряхлые и для сцены малопригодные. Предметы на сцене живут активной насыщенной жизнью, поэтому должны быть крепкими, лёгкими и удобными. Зато у меня есть кусочек доски, отодранный от настоящей старой лодки на острове Корфу. Он и послужил образцом для покраски лодки нашего спектакля.
Возвращаясь к разным стилям: первый спектакль, который я делала в Центре театра и кино, «Последняя Весна» по повести Валерия Брюсова «Последние страницы из дневника женщины». Казалось бы, Серебряный век, вполне себе реалистичная повесть, запрещённая, правда, цензурой во времена автора за излишнюю откровенность, но… Подозрения, что постановка будет не совсем драматической и классической, закрались при прочтении инсценировки, а затем утвердились при просмотре предыдущего спектакля режиссёра Семёна Баркова. В итоге появилось некое условное пространство, которое с одной стороны рассказывает о главной героине, с другой – задаёт правила игры не совсем драматического спектакля.
В любом случае всегда есть возможность сделать эскизы в разных стилях. Однажды я делала три спектакля подряд, и у меня комплекты эскизов костюмов были нарисованы тремя разными способами. Мир такой большой и разнообразный, что не хочется останавливаться на чём-то одном.
«Если режиссёру кажется, что художника надо всё время подгонять и рассказывать, что и как надо делать – это самое трудное»
Вспоминается ли какой-либо спектакль, над которым работать было наиболее сложно, трудоëмко?
У меня память устроена правильным образом: помнит только хорошее. Мне кажется, сложности возникают не от конкретного материала. Есть люди, с которыми непросто работать. Может быть, это связано с доверием, а возможно с излишней самонадеянностью. Если режиссёру кажется, что художника надо всё время подгонять и диктовать, что и как делать, это самое трудное. Такое бывает, и я не знаю, почему. Может у режиссёра был опыт неудачный.
Сложно, если совсем душа не лежит к материалу или он противоречит каким-то морально-этическим принципам. Тогда от него можно отказаться. В этом тоже радость «свободного» художника.
Бывают трудности, связанные с производством. Но как-то всё равно всё решается и наступает премьера – лучший театральный праздник.
В последнее время работа видеохудожника в театре становится особенно востребованной. Очень многие режиссёры включают видеоряд на экране в свои спектакли.
Я думаю, если видеоряд вписан в эстетику спектакля, в его атмосферу, то почему бы и нет? Есть спектакли, где это лишнее.
В нашем спектакле «Это всё моё!» видеопроекции есть, и их довольно много. Они продолжают темы воспоминаний и появляются на экране неравномерно, пятнами, чтобы подчеркнуть это.
«Музыка является более выразительным средством, чем визуальные»
Очень люблю музыкальные спектакли. Мне кажется, музыка является более выразительным средством, чем визуальные: декорации, костюмы, свет. Она как-то сразу в тебя «впивается», и ты уже плачешь или смеёшься. Если картину, к примеру, нужно сначала увидеть, потом осмыслить, а потом уже испытать какие-то чувства, то звук вызывает мгновенную реакцию. Живая музыка вообще добавляет уникальности каждому спектаклю.
В спектакле «Последняя весна» музыканты играют всю музыку вживую, находятся они прямо на сцене и участвуют в действии наравне с артистами.
Для меня этот спектакль очень важен своей темой. Темой женской несвободы. К сожалению, с брюсовских времен мало что изменилось. История, начинающаяся с чёрного юмора, вдруг становится серьёзной, при этом рассказана языком современным и достаточно лёгким.
Хотелось, чтобы пространство этого спектакля не только соответствовало теме и форме, но ещё и добавляло эмоций, смысла. Поэтому рама на сцене, якобы эстрадная, но стоит она не впрямую на зрителя, а уходит в диагональ, как бы развернувшись немного вглубь, в себя. Внутри рамы – условный мир главной героини Натали. И есть здесь ещё один прямоугольник – рама туалетного столика. Зеркало в зеркале, отражение в отражении. Через все эти рамы-условности мне хотелось показать, до какой степени искажается восприятие мира героини окружающими её людьми. Обе эти рамы утыканы лампами, как настоящий туалетный столик или как некоторые эстрадные сцены. Лампы на сцене работают в компании с музыкой и со всем происходящим: реагируют светом, цветом, ритмом, затихают, пропадают. К тому же рамы – это и границы, которых вынуждена придерживаться каждая женщина. В то же время рамы служат как бы обрамлением картины, на которой изображена главная героиня, и тысячи людей наблюдают за ней, и каждый её судит.
Есть ещё большой шар – противовес, композиционный и смысловой. Он тоже из ламп. Это такой пульсирующий символ напряжённости, готовности взорваться.
«Последняя весна» был первый спектакль, который я делала в Центре театра и кино. Каждый раз немого боязно знакомиться с новым театром, неизвестно же, как там тебя встретят. Но в Центре работают чудесные люди. Они стараются сделать всё возможное и невозможное, чтобы выпустить спектакль не только вовремя, но и качественно. Приятно, что все мои предложения встречали поддержку и понимание. За что им отдельное большое человеческое спасибо.
Когда вы работаете как живописец, а не как сценограф – это для выставок или для души?
Когда как. Иногда к спектаклю хочется сделать какой-то важный эскиз, особенно, если кажется, что что-то «не договорил». Благо есть ежегодная выставка «Итоги сезона». Там работы встречаются со зрителем ещё раз. Иногда рисую для себя, просто, чтобы эмоции какие-то выпустить. Ну и тренироваться полезно.
Вера, чем вы вдохновляетесь в жизни?
По-разному. По выставкам хожу. Фильмы хорошие смотрю, спектакли. Общаюсь с детьми – кладезь эмоций и впечатлений!
