Открывающей премьерой сезона в Театре Наций стал спектакль Арсения Мещерякова «И я там был. Сказки Афанасьева». В его основу лёг сборник Александра Афанасьева «Народные русские сказки»: среди шестисот произведений, записанных фольклористом в российских губерниях, а также почерпнутых в лубках, архивах Русского географического общества и материалах Даля, постановщик выбрал всего девять. Это не убаюкивающие поучительные истории для детей, а жестокие притчи, вселяющие хтонический ужас порой и во взрослых. Отбрасывая наслоения литературных и цензурных сглаживаний, спектакль обнажает первичные тексты и становится зрелищем с возрастным ограничением 16+. Он гипнотизирует и погружает зрителя на глубину исконных архетипических сюжетов, показывая экзистенциальные страхи через призму особой театральной эстетики.
Решение художника Ильи Соломенко оставить сцену Нового Пространства Театра Наций пустой позволяет зрительскому воображению достроить декорации к историям самостоятельно – так, как каждый представлял себе, когда знакомился со сказками в раннем детстве. Истории, показанные друг за другом и не скрепляемые единым стержнем, получают каждая свой тон и уникальное звучание. Помогает этому рефренная музыка (композитор – Никита Лозовский): чаще всего фоном для архаичных сюжетов становится эмбиент. Обречённая любовь «Журавля и цапли» обыграна под соблазнительный джаз, а история про одноглазое Лихо ещё долго пульсирует в голове звучанием рок-гитар. Три световых экрана полностью заполняют стены сценической коробки. Художник по свету Евгений Киуру раскрашивает истории в разные яркие цвета, подчёркивающие то сказочный хронотоп, то степень драматичности сюжетов.
Лапти и серые льняные сарафаны с рубахами, отсылающие ко времени зарождения этих историй, дополняются яркими условными элементами из валяной шерсти (художник по костюмам – Анна Горина). Каждому герою достаётся по своей функциональной детали: кавалеру-журавлю – красный галстук, Алёнушке – розовый платочек, неусидчивому кузнецу – зелёная шапка-ушанка с небрежно поднятыми наушниками. А чего стоит алый шипастый головной убор зубастой щуки! На щеках пылают красные круги-румяна, а носы и уши отдельных героев выкрашены в тон их выразительных атрибутов, гиперболизируя персонажность каждого.
Минималистичное пространство и утрированный визуал выдвигают на первый план актёрские работы. По пять-семь ролей достаётся каждому из семи артистов (Иван Злобин, Арсений Касперович, Илья Барабанов, София Петрова, Маргарита Якимова, Григорий Артеменко, Анна Галинова). Каждому сказочному герою присвоена уникальная манера существования, не выходящая за границы мистичности. Игра, где-то обрядовая, где-то сомнамбулическая, чаще пугающая, но иногда и абсурдная до смеха (нервного или искреннего) вбирает в себя весь функционал художественной образности. Пластика тела, диапазон голоса, темпоритм актёрского существования становятся главными инструментами, создающими мелодию театрального действия.
Наборы ролей каждого актёра скомпонованы по сходству героев. Например, актриса София Петрова прекрасно воплощает на сцене отрицательных персонажей. Хитрость лисы с её манкими уловками, злость барыни с её взглядом исподлобья и дикая коварность нечистых сил, до мурашек пробирающих своим истошным воплем, щедро добавляют спектаклю мрачных мистических оттенков. Маргарита Якимова играет преимущественно страдающих, но сильных женщин – Алёнушку, сестру, спасающую своего братца от гусей-лебедей, а также волшебное дерево (аналог или предшественник золотой рыбки), которое с каждой новой просьбой старика и старухи плачет всё более горько. А уникальная природа Арсения Касперовича, усиливающаяся благодаря замедленному действию, подчёркивает состояние «не от мира сего». Его журавль становится одним из самых запоминающихся героев постановки.
Именно через него в «Журавле и цапле» звучит ирония над сказками как жанром. Элементы, не влияющие на повествование, не просто остаются, но почти доходят до абсурда. Предваряя историю о бесконечном сватовстве двух птиц, актёр читает не связанную с сюжетом присказку про сову, причём намеренно медленно, растягивая слова, а иногда и вовсе замирая в безмолвии. «Тяп-тяп-тяп-тяп-тяп-тяп» – каждым отдельным шагом комедийно отзывается путь от журавля к цапле и обратно, коих будет много, ведь нерешительные герои продолжают бесконечно отказывать друг другу. Хоть они так не изменят свою жизнь к лучшему, но они не сделают её и хуже, что редкость для этих сказок. Ведь чем глубже мы ныряем в национальное самосознание, тем более безжалостными становятся истории.
Спектакль постепенно разворачивает перед нами модель мира предков, начиная, естественно, с образа дома – уменьшенной копии мироздания в народной культуре. В «Тереме мухи» живут все от вши до волчища, и всех героев играет актриса Анна Галинова. Она виртуозно использует возможности голоса и артикуляции для создания неповторимых обликов «мухи-горюхи», «вши-поползухи» «мышечки-тютюрюшечки», «заюшки из-под кустышка». Сказительница разворачивает эту историю в протяжном пении, напоминающем колыбельную. Однако из блаженного забытья зрителей вырывает образ медведя, ломающего дом. Изображая этого зверя, актриса впервые обнажает зубы кроваво-красного цвета, её крупный образ начинает внушать угрозу, и недаром. Медведь леденящим кожу голосом представляется «тяпышем-ляпышем, всем подгнётышем», являя собой разрушительную силу. Этот персонаж становится воплощением хаоса, уничтожающим под жуткий демонический смех самую понятную русскому человеку форму микрокосма – терем. Так вместе со спектаклем начинается движение от миропорядка к гибели.
Первая история едва ли вселяет надежду, и эта тенденция поддерживается на протяжении всего спектакля. В выбранных сказках нет хэппи энда, единственный хороший исход – когда всё возвращается на круги своя («Гуси-лебеди»). В остальных случаях героев неизбежно ждёт смерть или возмездие: из щуки рыбак сварит уху, кузнец натерпится от Лиха, а старик со старухой превратятся в медведей. И есть за что. От хорошей жизни (мол, горя никакого не видал) кузнец пошёл искать чудище одноглазое и сделал из своей жизни кошмар, а супружеская пара, горделиво загадывая волшебному дереву сделать их богами, закончила свой путь к небу падением к хтоническим началам. Грехи любезны доведут до бездны.
Композиционным центром спектакля становится, пожалуй, самая жуткая и самая жестокая сказка «Звери в яме». От иллюзорной устремлённости ввысь (звери идут «в Питер богу молиться») герои быстро падают на самое дно – в глубокую яму, прототип подземного царства. Голод быстро нападает на них, и новоиспечённые участники голодных игр друг за другом выбывают. Все смерти здесь происходят за сценой – группа животных загоняет за кулисы каждый раз новую жертву, пока в живых не остаются только лиса со свиньёй. Последняя погибает, поддавшись убеждению плутовки распороть собственный живот, чтобы питаться своими внутренностями. Однако и для выжившей лисы конец неизведанно-плачевен: «одна-одинёхонька в яме; вылезла ль она оттудова или и теперь там сидит, право, не ведаю».
«Колобок» становится завершающим аккордом этого музыкального лубка. Главный герой здесь наряжен в ярко-жёлтый шлем от скафандра. Этот элемент костюма для выхода в открытый космос подчёркивает не только путь героя, сбежавшего из дома в бесконечный открытый мир, но и намечаемый сказками нарратив о пути от космоса к хаосу. Мрачные сказки не поучают, а скорее приучают к мысли о том, что счастливый конец бывает лишь… в сказках? Но точно не в русских народных.
Автор – Дарья Соколова
