Древний Рим – не колыбель цивилизации, а гражданское противостояние, решил Шекспир и написал пьесу «Кориолан». В ней социальный конфликт взвинчен до трагедии, где «верхи» и «низы» общества не могут и не хотят слышать друг друга. Древний Рим – не продажная политика, а человеческая судьба, решила Джози Рурк и поставила «Кориолана» в лондонском театре Donmar. В трактовке Рурк исторические хроники уступают авансцену подробному психологическому разбору.
Рурк вообще не настаивает на Древнем Риме в стенах Donmar Warehouse. Бывшая овощебаза, превращённая в камерную сцену, ни размерами, ни формой не отсылает к тем великим временам, так похожим на наше настоящее. В сценографии Люси Осборн – современный британский урбан-арт: граффити, неровно окрашенные кирпичные стены, надписи на латыни и английском. Технические лестницы на заднике – крепостная стена Кориол, по которой главному герою предстоит карабкаться к славе и победе. Нарисованный от руки на бетонном полу красный квадрат – боксёрский ринг для психологических спаррингов. Визуально постановка уходит от масштабов декоративного театрального величия на маленькую и лаконичную площадку семейной драмы.
На первый взгляд, трагедия в том, что ни один герой не может существовать вне политики. Кай Марций Кориолан получил три имени по числу побед, особо значимых для Рима. Достойнейший гражданин, благородный и честный полководец, лучший претендент на пост консула – главы империи. Однако слишком гордый, принципиальный и заносчивый, чтобы защищать (как того требует обычай) свои достижения перед плебсом. Трагедию Шекспир видит как невозможность героя просто остаться собой: как воин он обязан «сторговать» полученные в битвах шрамы за голоса электората и как будущий консул обязан эти голоса слушать.
Джози Рурк изучает шекспировскую драму с неожиданной стороны. Она докапывается до сути – распарывает по швам характер главного героя и раскладывает перед зрителем детали выкройки. Теперь это не мощная фигура победителя, а жертва воспитания, лекала которого слишком тесны и прямолинейны – без фигурных вытачек, изящных складок и припусков на свободное облегание. «Он слишком прям, чтоб в мире с миром жить!» – так говорит о Кориолане его «летописец» и преданный друг Менений (Марк Гэтисс)
Твёрдой рукой характер сыну скроила мать. Волумния в исполнении Деборы Финдли – громкая, кричащая, резкая – утихает лишь ближе к финалу, когда тяжесть судьбы приглушает её голос и придавливает колени к полу. Из диалогов ясно, что Кай с детства искал опасности и славы, и мать поощряла это всеми возможными способами. Например – высказываниями в духе «Идёт мужчине скорее кровь, чем позолота славы» и «Погибшего на войне сына мне заменила бы его добрая слава». Подобные установки порождали в мальчике героические устремления, а щедрые материнские похвалы, восторги и речи о высшем предназначении укрепляли гордыню. Потому все великие подвиги Марций совершал ради матери (он сам в этом признаётся) и самого себя, а не во благо будущих подданных.
Воспитав без сомнений лучшего воина и потенциального императора, Волумния тем не менее не обучила его азам дипломатии. Поздно осознав ошибку, она не придумала ничего лучше, как осудить взрослого сына за упёртый нрав и призвать к притворной кротости. Разумеется, с нулевым результатом (раскаты барабанов сменить на дудку? – никогда!).
Том Хиддлстон играет главную роль уверенно, но без актёрского самолюбования. Его Кориолан сначала демонстрирует очевидное упрямство, принципиальность и снобизм, позже – задетое самолюбие и гнев, и в итоге – чувствительность, раскаяние и скорбь. Кровавое месиво ран и живописные шрамы (респект команде гримёров) на торсе Хиддлстона визуализируют распоротый по швам характер. Герой будто кожей чувствует и кожей же отыгрывает увечья однобокого воспитания, уязвимость натуры, оголённые нервы, разбитую насмерть жизнь. Человек-скала вдруг до слёз смягчается («Растроган я … Я создан не из камня»), сильный лидер теряет ориентиры («Как плохой актёр, я сбился с роли, к своему позору»), верный сын и соотечественник изменяет Родине, проклинает семью и друзей и сближается с давним врагом. Увы, герой повержен, потому что его не научили уворачиваться от ударов.
Чтобы объединить шекспировские социальные мотивы с «семейной» трактовкой, Джози Рурк протянула через всю постановку мотив войны – антагонизма в широком смысле. Что в Древнем Риме, что в шекспировской Британии, что в современном Лондоне медведи живут как агнцы, сердца надёжнее щитов, а боевые ранения ценнее трофеев. Врагам тут доверяют больше, чем друзьям, и манипулировать толпой легче, чем одним человеком. В мире, где сыновья играют с мечами, а жены вышивают походные знамёна, боясь выйти из дома, ты всегда готов к войне. Иногда это гражданская война против своего народа, иногда – личная война с самим собой. Можно не стать победителем, но при этом остаться героем. Лишь бы мама была довольна!
