В рамках образовательной программы «Мастерская» V Фестиваля «Уроки режиссуры» Биеннале театрального искусства 19 ноября состоялась творческая встреча с драматургом, режиссёром и актёром Евгением Гришковцом, который крайне редко проводит творческие встречи. Почти в полуторачасовом диалоге со слушателями удалось обсудить творческий путь мастера, проблемы современной драматургии, особенности постановки пьес на сцене, различия творческих профессии, нашлось время и для историй из жизни, и для советов драматургам. Приводим яркие цитаты Евгения Гришковца, а полную версию творческой встречи можно посмотреть здесь: https://www.facebook.com/theatrebiennale/videos/322495902670869
О том, как всё начиналось
«Я не могу называть себя по праву режиссёром, потому что я не универсальный режиссёр. Я ставил только свои пьесы, ни разу не поставил спектакля по какому-то чужому произведению. Я просто этого не умею делать. У меня есть только филологическое образование, я – литературовед, даже стиховед. Диссертацию я писал по Гумилёву, окончил Кемеровский государственный университет, в Политехническом институте Кемеровского университета сделал свою студию, и в течение восьми лет делал там театр. Мы называли это театром коллективной импровизации. Я не писал пьес, не знал как это делается, поскольку был теоретиком литературы, как только начинал что-то писать, сразу начинал это анализировать, и невозможно было… А театр – это другое искусство. Я понимал, если напишу собственную пьесу, потом не смогу разобрать её как режиссёр. Поэтому я создавал иллюзию у своих актёров, что пьесу сочиняют они, а я помогаю им её поставить. Эта хитрость работала. Потом я остался один и сделал свой первый спектакль, в котором действовал в одиночку. Он назывался «Как я съел собаку». Сделал я его в конце 1998 года, и в 1999 году я стал немножко легендой в Москве, а потом этот спектакль уже стал достоянием публики: я вышел с ним на профессиональную сцену после получения двух «Золотых масок».
О современных пьесах
«Я всегда пишу современную пьесу… Современная пьеса – это пьеса про сегодня. Не про завтра, не про 80-е годы, не про родителей, а про современников, про сегодняшнего человека. И только такой театр мне интересен, работающий с современной пьесой. Могут быть пьесы, написанные сегодня про Петра Первого, или Екатерину Вторую, или про трёх мушкетёров, но это не будет современной пьесой. Или какая-то пьеса, где участвуют персонажи какой-то пьесы Чехова или Лопе де Вега, тоже не будет современной пьесой. Считаю, что не вполне современная пьеса, если русский автор пишет про Японию или про Англию. Это может быть про сегодня, но непонятно для чего».
О великих пьесах
«Если великих романов, актуальных на сегодняшний день из большой великой литературы, несколько сотен (из разных стран, из разных языковых культур), то пьес на все времена и на все народы два десятка мы едва наковыряем. Есть наш великий драматург Островский, но он непонятен и неинтересен для всего остального мира. Назовём какие-то пьесы Лопе де Вега, но их попробуй поставь, а потом ещё попробуй их посмотри. Два десятка. Мы сидели, выпили много по этому поводу, наковыряли 18, при чём очень жёстко спорили по поводу пяти из них».
Советы драматургам (и режиссёрам)
«Практический совет: как можно меньше ремарок! Режиссёры не любят ремарки, они хотят их нарушать, они хотят их игнорировать, они плюют на них. А если вы написали много ремарок, сразу ясно, что драматург писал, как её надо ставить. Никакие режиссёры не любят никаких рекомендаций. Второе! Запомните такую вещь: драматургия – это диалог, это разговор, и ничего больше. Ни в коем случае никаких любовных сцен, никаких сцен насилия, ни фехтования, ни убийства, даже никаких поцелуев. Если пьеса военная, то где-то идёт война, а на сцене говорят о ней, или война была, её вспоминают, или она будет и о ней говорят… Поэтому последний акт «Гамлета» ставить практически невозможно. Это очень плохая пьеса. Первые два акта – гениальная пьеса, может быть, лучшая в мире, а последний акт – это акт худшей пьесы на свете. Ничего не может быть смешнее, чем фехтующие люди, травящаяся Гертруда… Это только в водевиле может быть, или в каком-то индийском кино. Ни у кого ничего не получается с последним актом «Гамлета» и не получится. Почему все плохо играют Офелию (сначала хорошо, а потом плохо)? Потому что изобразить сумасшествие невозможно. Это всегда нелепо. Поэтому нужно, чтобы она сходила с ума где-то там, а об этом говорили. И лучше ставить «Гамлета» без последнего акта! Даже поцелуй на сцене всегда нелеп, всегда фальшив, невозможно ничего сделать, даже если будут целоваться муж и жена (если актёры состоят в браке). Нет ничего нелепее, чем мертвец на сцене (имеется в виду живой актёр, который играет мертвеца, мы же прекрасно знаем, что он живой). И все, конечно, в этот момент будут смотреть, моргает он или не моргает, чтобы не делали другие выдающиеся актёры в это время на сцене».
Об актёрской профессии
«Актёрство для меня всегда приключение и высокооплачиваемый отдых. Потому что, когда я пишу драматургию, делаю собственный спектакль, я отвечаю за всё целое, нет ни одной детали, в которую я не могу не проникнуть… А когда ты являешься частью произведения, частью процесса, пусть у тебя даже маленькая роль, тебе режиссёр ставит задачу, это же так интересно – попытаться это угадать и сделать так, как он хочет».
О писательстве
«Писательство – это огромное счастье. Это одиночный труд, периодически происходит чудо. Я пишу ручкой, и иногда есть моменты очень концентрированной работы, когда скорости написания не хватает, чтобы через ручку сочилось то, что у тебя в голове, в подсознании ворочается. Это очень утомительно, но при этом это удивительное ощущение: процесс написания похож на процесс чтения, в сущности, это почти одно и то же».
Про отчаяние
«Отчаявшийся человек от отчаяния может совершить подвиг, от отчаяния может наложить на себя руки. От отчаяния он может приговорить жизнь к тому, что жизнь беспросветна, от отчаяния он может отчаянно доказывать, что жизнь, если не прекрасна, то стоит того, чтобы ею заниматься. Отчаяние – это достижение некоего дна, или края. Что там за этим краем? Я дважды шагал за край, полностью менял свою жизнь от отчаяния, мало удовольствия от этого. Но не исключаю того, что придётся ещё разок или ни раз шагнуть опять за край. Не хотелось бы, потому что я люблю комфорт».
