Народный артист РФ, актер, режиссер, писатель Николай Бурляев – человек, поцелованный искусством. Оно впустило его в свои чертоги еще ребенком, которому Господь отмерил немалую толику талантов. Долгий, успешный творческий путь позволил артисту познать цену и смысл высокого искусства и увериться в его неоспоримой духовной и гражданской значимости. Как художник и общественный деятель – депутат Государственной Думы – сегодня Николай Бурляев видит свою задачу в том, чтобы оградить культуру от распада и пошлости и подарить будущим поколениям радость от общения с творчеством божественной чистоты и правды.
Николай Петрович, в советское время у детей была мечта услышать однажды волшебную фразу: «Ты хочешь сниматься в кино?». Расскажите о заветной встрече, с которой начался Ваш путь в искусстве.
Я и не мечтал услышать эту фразу, хотя к моменту встречи с Андреем Кончаловским я уже имел дело с кино. Меня привел туда мой старший брат, который стал артистом раньше, чем я. Так что мир кино мне был уже относительно известен: в детстве я дважды пробовался на роли. Обе кинопробы оказались не очень удачными, я не прошел.
В 1959 году на улице Горького у дома № 6 определилась моя судьба: я действительно услышал эту фразу от режиссера Андрона Кончаловского. Он преградил мне дорогу и сказал: «Иди сюда, мальчик. Ты мне подходишь». Это и было начало.
Ваша творческая судьба начиналась под крылом великих людей: Андрея Тарковского, Андрона Кончаловского. Затем Вы подростком служили в театре им. Моссовета, где на тот момент выходили на сцену Фаина Раневская, Ростислав Плятт, Вера Марецкая, Николай Мордвинов. Вы закончили актерский факультет в Щукинском училище, но позже учились еще и во ВГИКе на кинорежиссера. Куда Вас больше тянуло – на сцену или на съемочную площадку?
Я любил театр в детстве, когда я стал артистом академического театра им. Моссовета. Тогда моими партнерами по сцене были выдающиеся актеры того времени: Мордвинов, Марецкая, Орлова, Раневская, Бирман, Плятт. Я очень любил этот увлекательнейший процесс погружения в спектакль, отказ от собственного бытия и жизнь в образе. Это было прекрасно, но уже тогда мне стало понятно, что я не разделяю мнения актеров, которые говорят, что готовы отдать жизнь сцене и умереть на подмостках. Я этого не хотел, у меня были иные планы. От первого фильма, с тринадцати лет, мне в сознание попала мысль, что я хочу стать кинорежиссером, таким же, как Андрей Кончаловский: быть самым главным в группе, все знающим, истиной в последней инстанции для всех сотрудников. Я поначалу неосознанно пошел к этой цели, поэтому в Щукинское поступил по инерции. После окончания школы я услышал от художественного руководителя театра Моссовета Юрия Завадского: «Иди учиться дальше». Он позвонил ректору Щукинского училища, своему другу Борису Захаве, и сказал: «У меня есть чудный мальчик, послушай его!» Я пришел к ректору, и после прослушивания был принят в училище сразу на второй курс, на котором как раз учились мои друзья: Никита Михалков и Настя Вертинская. Я радовался, что мы все вместе, но все равно полного удовлетворения от актерской профессии я не испытывал. После окончания училища я попал в театр им. Ленинского комсомола, в Ленком, и смог там пробыть только один год. Мне дали главные роли, но спустя год я прервал свое пребывание в театре несмотря на то, что как молодой специалист, я обязан был прослужить там два года. Я подал заявление об уходе и хотел уехать из Москвы в какой-нибудь маленький город, где я мог бы стать главным режиссером театра. Актерства мне все время было недостаточно. Я хотел быть режиссером, писателем, поэтом. Я начал писать, глядя на то, что пишут мои близкие друзья: Гена Шпаликов, Володя Высоцкий. Они вдруг стали сочинять, петь, и я решил тоже попробовать. Это были движущие моменты удовлетворения моих амбиций – я хочу, а могу ли я? Пружина неудовлетворенности у меня внутри долго сжималась, и окончилось все тем, что в 1974 году я подал документы на режиссерский факультет во ВГИК. Я был принят на курс Михаила Ромма и Льва Кулиджанова. Ромм на тот момент уже ушел из жизни и курс вел Кулиджанов. Еще до того, как я поступил, я вел переговоры с Михаилом Ильичем Роммом о том, что хочу к нему поступить. Так получилось, что я не был принят тогда на первый курс, зато позже Лев Александрович взял меня сразу на третий, и я очень ему благодарен за эту возможность.
Как же тогда получилось, что именно режиссерских работ в кино у Вас не очень много?
Надо об этом поразмышлять. Моя первая удачная работа – дипломный фильм «Ванька Каин» из киноальманаха «Пошехонская старина» – была отправлена на международный кинофестиваль в Германию, в Оберхаузен, и получила там главную премию за режиссуру. Западная пресса поголовно писала, что это фильм русского диссидента. На эту мысль их навели те эпизоды, где мой герой Ванька Каин, закованный по рукам и ногам, идущий на смерть, поет и показывает, что дух человеческий не убить. Я сам читал эти отклики, мне их прислали. И вот, мой двадцатиминутный фильм поставили в разряд опальных. В этом ряду уже стояли: «Зеркало» Андрея Тарковского, «Агония» Элема Климова, «Пастораль» Отара Иоселиани, «Прошу слова» Глеба Панфилова. И мой «Ванька Каин» туда же попал. Компания для меня была лестная, но мне на 10 лет закрыли путь в режиссуру. Я предлагал сценарии, их отвергали. Только через 10 лет при поддержке и покровительстве Сергея Федоровича Бондарчука мне удалось пробить постановку авторского фильма «Лермонтов». Бондарчука потом «убивали» за то, что дал мне возможность сделать этот фильм.
Почему Вы захотели снять фильм именно о Лермонтове, чем для Вас привлекательна его личность?
Путь к Лермонтову у меня был непростой: через внутреннее отрицание к полному приятию и растворению в этом удивительном образе. Первичное отрицание было от того, что еще в школе я получил не совсем положительную оценку Лермонтова. Нам его представляли, как человека дурного характера, агрессивного, колкого, дерзкого. Рассказывали, что он был маленького роста, хромой, одним словом, столько понаплели к тому времени об этом удивительном человеке, что я сторонился контакта с личностью Лермонтова. И вдруг у меня появилась возможность снять на «Грузия-фильм» то, что я хочу. Я начал думать, что я могу сделать в Грузии, вспоминать, кто из наших великих жил там: Грибоедов, Пушкин, Лермонтов. Грибоедов был от меня далеко, к Пушкину я еще тогда не приблизился настолько, чтобы отважиться. Я выбрал Лермонтова, тем более, мне всю жизнь говорили, что я на него похож. Тогда и началось мое приближение к сути поэта. Я читал Лермонтова и книги о нем: воспоминания современников, которые как раз и составили большинство сплетен о поэте. Я старался расчистить для себя подлинный образ Лермонтова и, в конце концов, понял, насколько это была светоносная личность! Какая там агрессивность! Он знал свой дар, знал, что будет убит рано и отмечал это в своей поэзии. «В полдневный жар в долине Дагестана с свинцом в груди лежал недвижим я…». Он уже в отрочестве знал, что это случится на Кавказе. Или: «… в родной стране все проклянут и память обо мне.. » – и это предвидел! Память о нем на 20 лет была закрыта. Сейчас мне уже ясно, что он погиб не на дуэли, это было спланированное убийство и тому есть доказательства. Через 20 лет о поэте начали пописывать так называемые современники, среди них и те, кто не был допущен Лермонтовым к своей душе. Они и оставили о нем все эти небылицы, что он был агрессивный, холодный, дерзкий. Я видел в Лермонтове совсем другое, когда читал и анализировал. Я увидел, что 1500 раз его рука написала слово «люблю». Он был соткан из любви и света. Слова «немытая Россия», которые уже много-много лет приписывают ему русофобы, не были им написаны! Нет такого автографа и подтверждения тому, что он это своей рукой написал. Эти строки отправил через два десятка лет редактору Бартенев и сказал, что это ему читал сам Лермонтов. Подлинника, однако, не существует. Этот стих подписали 1841 годом, последним годом жизни поэта. Надо посмотреть, что он в это время писал: «Выхожу один я на дорогу…, ночь светла…пустыня внемлет Богу». Все – чистота! Или: «Люблю отчизну я». Все устремлено вверх! И вдруг эти бездарные стихи: «Прощай, немытая Россия…». Лермонтов и не мог такого написать, в его лексиконе не было слова «немытая». «Страна рабов, страна господ» он тоже не мог написать, потому что сам был господином, владельцем крепостных душ. «И вы, мундиры голубые, и ты, им преданный народ» – когда это наш народ был предан жандармам? Это глупые стихи, написанные явно не им.
Вы не служите в репертуарном театре, но с недавних пор выходите на сцену в спектакле Никиты Сергеевича Михалкова «12». Почему Вы согласились принять участие в этом спектакле, чем важна для Вас эта работа?
Я покинул театр 55 лет назад принципиально и навсегда. Я понял, что театр мне неинтересен. Сам себе я в театре тоже был неинтересен ни как актер, ни как режиссер. У меня абсолютно не было планов возвращаться на сцену. В последние годы театр все-таки вошел в мою жизнь. Года четыре назад мне позвонила Илзе Лиепа, моя подруга, и попросила меня выйти на сцену в ее спектакле «Князь Владимир» в образе летописца. Как я мог отказать Илзе? Я сыграл эту роль, премьера была в Большом театре. Я подумал тогда: «Побаловался, и будет», но спустя год мне пришлось выйти на сцену Театра им. Вахтангова в своей же пьесе «Бэмби». Я написал ее давно и эту поэтическую пьесу решила поставить одна из лучших хореографов нашего времени Елена Богданович. Прошел еще год, мне звонит Никита Михалков. Я его даже сразу не признал: не так часто мы созваниваемся, хотя мы дружим с 13 лет, уже 62 года. Никита сказал: «Я хочу, чтобы ты поиграл у меня в «12»-ти на сцене. Я хочу сделать эту пьесу с актерами своей академии. Я сам там буду играть и хочу, чтобы ты сыграл 12-го присяжного».
Это, на самом деле, давняя история. Дело в том, что я был первым артистом Никиты, с которым он делал студенческие попытки стать режиссером. Он со мной сделал в Щукинском училище свой первый режиссерский отрывок из «Петра I». На экзамене этот опыт был всеми оценен положительно. После этого Никита загорелся идеей поставить «12 разгневанных мужчин». Мне он предложил ту роль, которую в фильме играет Генри Фонда. Мы сделали эту постановку, и она оказалась очень успешной – к нам ломилась вся Москва. В свой фильм «12» Никита меня не позвал, хотя перед тем, как приступить к съемкам, он мне шепнул однажды: «Скоро поработаем!». Фильм вышел, был хорошо принят на фестивале в Венеции. И вдруг он мне предлагает сыграть в спектакле! Я его спрашиваю: «Когда репетиция?», а Никита отвечает: «Вчера!». Тогда я ему объяснил, что не люблю репетиции. Когда-то я работал с Алексеем Владимировичем Баталовым над фильмом «Игрок». Он человек мхатовской закалки, все время просил, чтобы я репетировал. Я же включаюсь только на команду: «Мотор!». Я так и объяснил Никите, что эта работа на репетициях вполсилы не по мне, я понимаю только полное включение, когда ты по-настоящему творишь! Михалков мне отвечает: «А я обожаю репетиции!». И вот мы с ним полгода каждый день по 5-6 часов репетировали. Лично для меня это была каторга. Я бросил ради этого всю свою работу. Никита тоже бросил все, он горел этим спектаклем. Я эти полгода вытерпел, потому что мне было интересно наблюдать за своим другом и открывать его заново. Он стал за эти годы, которые мы прожили, удивительной, мощнейшей личностью, одним из лучших режиссеров нашего времени! Он знает все театральные системы от Станиславского, Чехова до Крэга и имеет свою собственную. Он и сам стал, да и всегда был, потрясающим, обаятельным, тонким актером. На репетициях он вел себя, как режиссер с необычайным уважением ко всем окружающим: к актерам, к звуковикам, осветителям, декораторам, к обслуживающему персоналу. Он их любит, он им благодарен. Как режиссер Михалков может быть и требовательным. Так случилось со мною: однажды он позволил себе так со мной разговаривать, как никто не мог себе позволить в этой жизни. Когда он, зная чего хочет, увидел, куда я клоню на сцене, то закричал мне с режиссерского места: «Коля, ты просрал монолог!» и выбежал на сцену, показывать мне, что надо делать. Показывает прекрасно, я сразу понимаю, что он от меня хочет! Никита до конца боялся, что я подведу, хотя я обещал, что на премьере все сделаю, как надо. И теперь, когда я оканчиваю этот монолог, он, сидя на сцене, незаметно показывает мне большой палец (смеется).
Сегодня этот спектакль направлен на актуальное состояние нашего общества, а каким он был, когда вы ставили его в студенческие годы?
55 лет тому назад, при первом прикосновении к этой теме, Никита честно поставил спектакль по фильму Сидни Люмета «12 разгневанных мужчин». Однако эта история ему покоя не давала и через много лет Михалков переписал абсолютно все, оставив от фильма только цифру 12 и факт, что один идет против всех, вследствие чего оправдывают мальчика. Сделано все по-русски, с русскими характерами, текстами, русским юмором. По-михалковски сделано. Недавно эта пьеса была отмечена на 12-ом международном театральном форуме «Золотой Витязь»: спектакль получил Гран-при, а авторы – Никита Михалков и братья Пресняковы – получили «Золотой диплом» за лучшую пьесу. Актеров наградили призом за лучший актерский ансамбль, а сам Никита Сергеевич получил диплом в номинации «Лучшая мужская роль».
Николай Петрович, не так давно Вы стали депутатом Государственной Думы от партии «Справедливая Россия». Почему Вы захотели заняться таким родом деятельности, в чем видите свою задачу как депутат?
Хороший вопрос! Я всегда думал, что по своей сути являюсь человеком не общественным, отдельным, келейным, не любящим общие тусовки. Для меня самое главное – побыть наедине с собой: только тогда мне хорошо, тогда я могу думать, писать, смотреть на огонь, на воду, на лес. С тех пор, как я по наитию «отлил свой колокол» – создал кинофорум «Золотой Витязь», не зная секрета, как это делается, я понял, что не я сам выбрал эту дорогу, это нас ведет Господь. Мы часто потом говорим: «Я придумал, я создал…». Нет, это Господь однажды в тебя вместил, в твое сознание. Он словно спросил меня: «Что ты будешь делать дальше? Все распадается: и страна, и кино. Все опошляется!». И тут же приходит в сознание откуда-то с неба мысль: надо создать кинофорум! Думаю: «Как бы ты его назвал?». И тут же приходит, как будто свыше, образ: сильный, мощный, русский витязь, золотой и непобедимый. Затем думаю: «Нужен девиз» – и моментально оттуда, сверху, получаю девиз – «За нравственные идеалы, за возвышение души человека». С этим девизом уже тридцать лет живет наш форум «Золотой Витязь», и именно мы на форуме впервые в стране ввели в обиход такую фразу: традиционные духовно-нравственные ценности. Эта позиция была поддержана нашей церковью, а теперь стала основой государственной культурной политики.
Мне за последние 30 лет дважды предлагали идти в депутаты с разными партиями, но я отказывался. Я внепартийный человек и в принципе против дробления на партии. Для меня есть одна партия – Господа Бога и Отечества, а состоять в какой-то партии, значит с кем-то враждовать. Это не мое, я ищу общей гармонии. Для меня завет Сергия Радонежского – это закон: «Любовью и единением спасемся!» Вот, что для меня главное. Я не верил ни одной партии: вечно говорят одно, делают другое, обманывают народ. И тут я прочитал программу партии «Справедливая Россия», которая первый раз за мою жизнь, за все мои 75 лет поставила на первое место культуру! И уже только потом у них в программе идут экономика, возврат пенсий, итд. Я понял, читая программу, что под всем, что в ней сказано, я могу подписаться. И я пошел с этой партией в Думу, стал депутатом.
Раньше я не шел туда, так как считал, что я не готов, не понимал, что я там буду делать и что я сделать могу? Лет семь назад Никита Сергеевич Михалков попросил меня войти в Общественный совет при Министерстве культуры РФ. Я это сделал и получил там очень серьезный опыт. Я попал в то «логово», которое распределяет бюджет. Я видел тех, кто этим занимается. Я увидел, что в своем большинстве это люди, далекие от понятия культура. Я понял, что неплохо бы устраивать экзамены на соответствие чиновника его должности.
В общем, я пошел по стезе общественной деятельности. Так вышло, что уже в первый же месяц мне дали возможность выйти на трибуну, а обычно такое право есть на пленарных заседаниях только у глав партий – у Зюганова, Жириновского, Миронова. Мне же Миронов уступил это право, чтобы я поговорил о культуре. Я произнес свою речь. Она программная – о моем личном видении, что надо делать с культурой. Я считаю, что государство на высшем уровне должно осознать, что культура и рынок – понятия несовместимые и вывести культуру из рыночного унижения. Уже лет 15 я говорю и о том, что бюджет министерства культуры должен быть равнозначен бюджету Министерства обороны, поскольку культура – это оборона души. Потеряем душу – потеряем государство, народ, поколения. Сейчас мы это и делаем при идеологии вседозволенности. Я говорил и о том, что надо реформировать Минкульт, надо возвратить государственный комитет по кинематографии, который подмял под себя Михаил Швыдкой. Киноиндустрия – это абсолютно отдельная, мощная субстанция. В советские времена кинематограф был второй доходной статьей госбюджета после алкоголя и табака. Это значит, что кино может не только окупаться, но и приносить прибыль. Сейчас, при рыночных условиях, оно не окупается. За все тридцатилетие после развала Союза два-три фильма только окупились.
Как приняли Вашу речь? Кто-то прореагировал на Ваши слова, Ваши инициативы?
Подспудное движение есть. Очень многие разделяют пафосность моей речи. Через два дня после того, как я ее произнес в думе, я прочитал на сайте Следственного комитета о том, что Александр Иванович Бастрыкин полностью разделяет положение доклада депутата Бурляева и хочет с ним встретиться и поговорить о том, что делать дальше. Так что, даже на таком уровне есть отклик. К сожалению, все настолько коррумпированно, бездарно, пошло, рыночно в нашей системе управления культурой, что, конечно, вся эта масса, которая сейчас у кормушки будет сопротивляться переменам. Когда я еще был в Общественном совете, то разбирал деятельность Фонда кино. Руководство ФК отчитывалось перед нашим советом за пять минут – директор Фонда рассказывал, что все у них хорошо, что они работают 7 лет и создали триста фильмов. Я потом его спрашивал: «А чем мы можем гордиться?». Из этих трехсот фильмов я мог назвать только пять-семь картин, которые не предали кино как искусство. Остальные фильмы – это то, что русский мыслитель Иван Ильин точно назвал «доходный промысел», «эффектная пустота». Я тогда сказал: «Вы понижаете духовный уровень народа!». После этой речи прошло три-четыре месяца и на коллегии Минкультуры Никита Сергеевич, будучи одним из инициаторов создания этого Фонда, демонстративно вышел из попечительского совета ФК, сказав о том, что все безответственно в этом Фонде, все решается подковерным правом, и он не хочет принимать в этом участие.
Расскажите, как поживает Ваш форум «Золотой Витязь»?
Лет 20 тому назад я представлял фильмы Тарковского на кинофестивале в Эдинбурге и увидел, что это не только кинофестиваль: туда приезжают симфонические оркестры, театры, устраиваются выставки живописи, и это длится целый месяц. Я подумал, что это очень здорово и надо в России сделать что-то подобное. По благословению святейшего Патриарха я создал в 2010 году славянский форум искусств «Золотой Витязь». Этот форум ежегодный и проходит он в течение всего года. Мы проводим отдельный кинофорум, театральный форум, живописные, литературные, музыкальные форумы. Сейчас, во время пандемии, с сентября по ноябрь у меня параллельно шли 4 форума: музыкальный с открытием в консерватории и закрытием в Мариинском театре, литературный форум, театральный и кинофорум.
Вы живете активной творческой и общественной жизнью. Хватает ли времени на личное творчество, может быть, есть какой-то проект, которым Вы сейчас занимаетесь?
Все, чем я занимаюсь, и есть мое личное творчество. К этому не относится только сидение в Думе – то, что я не люблю, но приходится это делать, раз уж «взялся за гуж». Создание кинофорума «Золотой Витязь» – это творчество, это режиссура, ведь нужно выстроить всю программу, провести все мероприятия, выстраивать режиссуру и драматургию каждого события. Если говорить о прямом творчестве, то я пишу все время: у меня издан трехтомник, каждый по 450 страниц, где собрана моя поэзия, проза, публицистика. Я пишу также летопись «Золотого Витязя», а в год пандемии я написал 6 повестей и сценарий. Не знаю, поставлю ли я его в это рыночное время. Когда я пришел с этим предложением к бывшему министру культуры Мединскому, показал ему пробы, сказал, что святейший Патриарх благословил меня на создание фильма о Сергии Радонежском и спросил, поддержит ли он меня, то ответ был такой: «Сделайте блокбастер о Сергии Радонежском, экшн «Куликово поле». Такой был ответ министра. Они все заточены там на рынок. Сейчас, как я вижу, поднимается новая волна, чтобы окончательно доконать наше искусство введением понятия «креативная индустрия», все подчинить рынку, а это то, с чем я борюсь. Значит, мне в Думе придется этим заниматься серьезно. Как говорил один из министров отдаленного времени: «Культуру нужно отодвинуть на панель!». Вот она сейчас там! В своей речи я так и сказал, что нам ради новых поколений нужно вывести культуру с панели.
