Столичный профессор Серебряков, поиздержавшись, приезжает со своей подагрой и молодой супругой Еленой Андреевной в имение первой жены — и замыкает его нехитрый быт на себе. Здесь живут его шурин Иван Войницкий и дочь Соня, которые много лет брали на себя все управленческие хлопоты, чтобы обеспечить светилу науки комфортную жизнь. Временами их навещает доктор Астров, который в свободное от изнурительной практики время сажает в губернии леса. Соня давно влюблена в Астрова, однако он увлекается Еленой Андреевной — как и Войницкий. Тихая жизнь на лоне природы не устраивает гостей: Серебряков хочет продать имение, чтобы вернуться с капиталом в Москву — но делает это без капитала, после страшной ссоры с окончательно разочарованным в нём Войницким.
В своих «сценах из деревенской жизни» Чехов противопоставил труд и праздность, альтруизм и эгоизм, служение цели и бесцельное существование. И показал, как надежды рушатся, любовь обманывает, то, что мнилось смыслом, оказывается пустышкой. Именно вопросом, что делать, если кажется, что жизнь прожита зря, задается в постановке чеховской пьесы Евгений Серзин.
Театральный и киноактер, музыкант и композитор, заглавную мелодию для собственного режиссерского дебюта он сочинять не стал — взял из саундтрека к «Интерстеллару». Как метафора мечтаний героев о прекрасном будущем, то самое небо в алмазах, о котором грезит Соня, она витает в воздухе почти с самого начала, возвращаясь снова и снова. И настолько сильно ее тяготение, что все персонажи кажутся вписанными в карту звездного неба.
Астров, под стать своей фамилии, светит ровным холодным светом. У Павла Чинарева он получается не то чтобы энтузиаст и подвижник. Вроде бы умница и столп общества, а на самом деле алкоголик и морфинист — спасением лесов и врачебной практикой на износ он, кажется, пытается заглушить разочарование в себе и доказать себе же, что его есть за что уважать. Но не получается — и чем сильнее его презрение к себе, тем ниже он ставит окружающих. И когда он говорит Елене Андреевне: «Сознайтесь, делать вам на этом свете нечего, цели жизни у вас никакой, занять нам своего внимания нечем, и, рано или поздно, все равно поддадитесь чувству — это неизбежно. Так уж лучше это не в Харькове и не где-нибудь в Курске, а здесь…» — это выглядит как отчаяние человека, который уже поставил на себе крест.
Елена Андреевна, как луна, собственного свечения не испускает — только отражает чужое. Она у Дарьи Мельниковой выходит больше красивой куклой, чем живым человеком: взаимодействуя с остальными, она остается погружена в себя. Но как будто вовсе ни за что не переживает и ни к чему не стремится — даже от нарождающейся интрижки с доктором, показанной здесь совершенно недвусмысленно, отказывается равнодушно. Елена в пьесе все же сохраняет верность мужу, Елена в спектакле, может, и не прочь поиграть в русалку — но то ли лень, то ли хочется сберечь себя от потрясений.
Ее муж Серебряков (Валерий Дегтярь) — этакая комета, которая высверкивает время от времени, кичась своей уникальностью. Эгоистичный, надменный и какой-то заочно оскорбленный, в символичном белом пальто, он меньше всего похож на больного старика, зато очень смахивает на авантюриста, отчего за Войницкого в сцене, где Серебряков предлагает продать имение, больно почти физически.
Дядя Ваня Войницкий (Илья Борисов) на этой звездной карте быстро превращается в черную дыру — в его горьковатой скороговорке с первых слов так много обиды за подаренную кому-то жизнь, так в нем клокочут эмоции, что во втором акте он как будто начинает искажать пространство, дотягиваясь своей болью до каждого человека в зале.
Нечто похожее происходит и с Соней (Вероника Жукова), но она свою энергию концентрирует так медленно и настолько сильно, что в какой-то момент вспыхивает как солнце — и в сцене разговора Войницкого и Астрова, где выясняется, что у Астрова роман с Еленой Андреевной, смотреть на Борисова и Чинарева не получается, потому что на заднем плане за столом ошарашенная Соня трясущимися руками вытягивает пленку из кассеты, с которой недавно играла нехитрая песенка ее любви.
Все они чего-то ждали от жизни, но не получили желаемого. Все они движутся по собственным орбитам, почти не видя и совершенно не слыша друг друга, в вакууме, неожиданном для постановки Чехова. Его пьесы с их долгими паузами и репликами невпопад обычно все про подтекст, про воздух, про пространство для трактовок, которых у Серзина вовсе нет.
Он избавляется от пожилой матушки Войницкого, приживала Телегина и няньки, появления которой в пьесе добавляли истории мягкости и искреннего чувства, а ещё сокращает текст — так, что диалоги становятся конкретнее, а взаимодействия — жёстче и острее. Напряжение повисает над сценой с первых минут — возможно, поэтому в первом акте в зале часто смеются над совершенно не смешными репликами. Из-за этой выкрученной на максимум контрастности кажется, что все заранее знают, чем дело кончится — и только Иван и Соня до некоторых пор лелеют свои иллюзии и отказываются признать очевидное. Потому им и приходится больнее всего.
Характеристики времени смазаны — деревянный дом то ли 30-летней, то ли 130-летней давности уживается на сцене со вполне актуальной одеждой, кассетным проигрывателем и самоваром. Пространство нарочито костно и почти не работает — всю сцену занимает дощатый дом с маленьким крылечком и двумя окнами, ближайшая к залу стена которого дважды опускается на пол, открывая залу схематичную обстановку. В моменты наивысшего волнения, вроде ссор и поцелуев, персонажи спокойно разгуливают по этой стене — то ли отрицая концепт дома-крепости и домашнего уюта, то ли в буквальном смысле переживая, как земля уходит у них из-под ног.
В общем, фокус здесь явно смещен на взаимодействия героев, для которых, как и для небесных тел, сближения могут оказаться фатальными. И главной бедой оказывается не то, что одни из них умеют трудиться и видят в жизни высший смысл, а другие — нет. А в том, что все они в чем-то разочарованы, и в основе этого разочарования — их собственный эгоизм и неспособность друг друга услышать. И вот это как раз очень чеховская мысль.
Но даже самое страшное крушение не длится вечно. Разражается буря, и сменяется смирением, а жизнь входит в свою колею — тихая, незаметная, может быть, несчастливая, но достойная. И финал непрямо, но красиво отвечает на вопрос, который режиссёр формулирует как главный. Если тебе кажется, что твоя жизнь прожита зря, и твой огонь растрачен впустую — просто продолжай гореть. Может быть, для кого-то твой свет станет путеводным.
