Это не гроза – буря. Стихия, несчастный случай, катастрофа, кораблекрушение. Старое судно разбилось о берег, но уцелевшие пассажиры по инерции цепляются за пробитые борта в надежде выправить корабль, вытолкнуть его в море и спастись, вернувшись на прежний курс.
Разбитый корабль с накренившейся мачтой – метафора тонущего старого мира – покоится на вахтанговской Новой сцене тревожным фоном. Но цепляются за него не все: кое-кто рад крушению старой посудины, кое-кто готов на её костях строить новое прогрессивное судно, кое-кто и сам чувствует себя смертельно раненным фрегатом и мечтает наконец затонуть. От мечты до мачты – одна буква, от жизни до смерти – один шаг.
Заваленная мачта корабля здесь становится и высоким берегом Волги, с которого так и тянет броситься вниз. Или не вниз – оторваться от земли и полететь птицей. Или не полететь. Вариантов два: либо упасть камнем и упокоиться на дне великой русской реки, омыв тело от чужой праведности и удушающих правил, либо отправиться в небо, вознестись ангелом и найти тишину и мир внутри себя.
Уланбек Баялиев выбирает второе «либо»: для него в судьбе Катерины нет падения и смерти, но есть вознесение и вечная жизнь. Драму Александра Островского режиссёр ставит не как катастрофу, а как чудо, притчу, сказку. По настроению, темпоритму и звучанию пространства спектакль перекликается с более поздней постановкой Баялиева «Зимняя сказка» (ТЮЗ им.Брянцева, премьера 2018 года). Но если в «Зимней сказке» чудо узаконено названием, фабулой и шекспировской драматургией, то в «Грозе» сказка собирается режиссёром из безошибочно узнаваемых элементов, образов и картин и поднимается до уровня чуда чем-то неуловимым – междустрочием, вместословием, послезвучием, сердцебиением…
Из узнаваемо сказочного – типажи и события: злая свекровь, кроткий муж, влюблённый принц, героиня в поисках альтернативной правды, украденный ключ от калитки, скиталица с байками и небылицами про заморские чудеса. Есть и бочка с живой водой, в которую Варвара окунает Катерину, чтобы «оживить» её, разговорить душу. Есть даже Кот (Виталийс Семёновс) – игривый, мудрый, чуткий, ласковый и верный как пёс. Этот «котя-коток, серенький хвосток», которого когда-то пригласили в избу качать колыбельку, вырос вместе с деточкой и стал Катерине братом, помощником, доверенным лицом и ангелом-хранителем, из вымышленного вспомогательного персонажа превратился в центрального.
Если вы подумали о русской народной сказке, то это всё же не она. «Гроза» Баялиева – сказка европейская, по духу и языку почти андерсеновская. Тонами светлой грусти она приближается к мистицизму «Русалочки»: нарушила традиции, смело пошла на риск, отдала за миг истинной любви самое драгоценное, вытерпела боль, вознеслась из пены морской к небесным сёстрам. Спектакль и звучит как сказка: волшебная музыка маэстро Латенаса как всегда отрывает действие от бренной земли, уводя историю из бытовой в чудесную. Загадочной грустью звенит и протяжный напев Варвары: прекрасный чистый голос Полины Чернышовой льётся тонко, страдает и будто минует слух, попадая прямиком даже не в сердце, а в нутро, в солнечное сплетение и в ту часть подсознания, которая отвечает за всё глубинное, исконное, больное.
Визуально сказку о погибшем корабле рассказывает пространство сцены (художник-сценограф Сергей Австриевских): полумрак, зазывающий в тёмную даль, где за провисшим (а потом и спущенным) парусом скрываются тайны и пропадают сердца. Костюмы (художник Ольга Нестеренко) путают множественными ассоциациями и отсылают к разным странам и эпохам. В них видится и средневеково-шекспировское, и итальянско-венецианское, и старославянское, и усадебно-чеховское, и нейтрально-современное, всё вместе – вневременье, вечность. Спокойная цветовая палитра выходит за рамки серо-бело-коричневого лишь свежей зеленью рассыпанных по сцене послегрозовых яблок (что за сказка без волшебных яблок?).
Герои живут в этом безвременье каждый по своим законам, не слыша друг друга. Невольники, пленники, заложники судеб, протагонисты своих собственных сюжетов. Кабаниха (Ольга Тумайкина) – бронзовый капитан, который редко сходит с корабля на сушу и не знает, что там на берегу многое изменилось и не весь свет теперь держится на старцах. Туго наматывает она свой опыт тяжёлым тюрбаном на голову Катерины, душит своим уставом, упрятывает вольные юные мысли под слоями плотной материи. Лишь «пронзительный мужик» Дикой (Игорь Карташёв) способен расчехлить саму Кабанову, вскрыть её пороки, обнажить подавленную страсть, неслучившуюся свободу.
Покорный сын Кабанихи, тихий Тихон (Сергей Волков) – добрый человек, счастливый любовью к жене, но несчастный отсутствием своего ума, редкие проблески которого он давно пропил.
Кулигин (Юрий Красков) и вовсе забрёл в «Грозу» из другой сказки. Парадокс его в том, что он «антик», раритет, каких уж нет нынче, и вместе с тем новый человек, как никто чувствующий химию времени.
В этом загадочном мороке каждый хотел бы многое изменить, но осмеливается свернуть с привычного курса лишь Катерина (Евгения Крегжде). Импульсивная, живая, настоящая – она и есть стихия, гроза, которая гремит и сама себя пугается. Она как ангел бури, задыхающийся в вязком болоте, молнией пронзает небо, разрывает чёрный воздух бездны и, озарив землю электрической вспышкой, замолкает, обрывается коротким замыканием. Но луч света не гаснет, а уходит вглубь сцены. Жизнь есть ожидание счастливого конца.
