Роман Алексея Сальникова «Петровы в гриппе и вокруг него» — лауреат нескольких литературных премий, вызывающий противоречивые чувства. Это абсурдная, местами до предела бытовая и упрощенная, но при этом глубокая трагикомичная книга. В ней главные герои болеют тяжелым гриппом: и автослесарь Петров, и его жена Нурлыниса Фатихахмедовна, и их маленький сын, и тот же Петров в детстве. С другими героями их связывают случайные, но прочные нити судьбы, полное представление о которых в итоге получает только читатель, а сами герои даже не догадываются. Не по структуре, но по духу повествование напоминает греческий миф с поправкой на реалии постсоветского Екатеринбурга. И такую историю, которую достаточно сложно декомпозировать, воплотил на сцене Гоголь-центра режиссер Антон Федоров.
Если вы когда-нибудь болели с температурой выше 39, то представляете, как в этом состоянии искажается мир. Все кажется тем, да не тем, привычным, но странным. К вам приходят откровения, которых вы в физической слабости не в состоянии даже запомнить. Воспоминания мешаются с настоящим, но нет сил зафиксироваться ни на одной мысли. Именно так устроен спектакль «Петровы в гриппе».
Художник Савва Савельев создал специальный троллейбус-трансформер — одновременно и транспортное средство, и квартиру, и библиотеку — в котором происходит действие. На крыше железная кладбищенская оградка; по лестнице можно подняться к ней, а можно выползти вниз, под троллейбус, к груде резины — ремонтной яме. Кроме троллейбуса на сцене только большие белые щиты — они купируют остальное пространство, фокусируя зрителей на происходящем внутри, и с их же помощью декорация иногда расширяется почти до космоса: то снег заполоняет все вокруг, то кислотная анимация становится больше сюжета, героев, сцены и города. На уровне метафоры троллейбус тоже непрост: он — перевалочный пункт между подземным царством (внизу) и кладбищем (наверху), между настоящим и прошлым. Эдакий гибрид машины времени и лодки Харона, везущий пассажиров с их детьми-манекенами в типовых костюмах на елку, сценарий которой сам как манекен — его год за годом извлекают из коробки и повторяют на разные лады.
Сценическая реальность дополняет и персонажей, делает их собирательными образами российской обыденности, пожалуй, даже больше, чем в романе. Читая, мы можем представить себе любые лица, любые голоса, на сцене же конкретные Петров и Петрова (Семен Штейнберг и Яна Иртеньева) кажутся яркими, но при этом остаются совершенно обобщенными. Грипп меняет реальность героев, уводит в пространство философской метафоры, но оставляет нетронутыми множество признаков быта: стиральную машину и духовку, ванну и телевизор, неопрятный свитер и натянутые до груди колготки. Из-за этого привычные вещи меняют масштаб, становятся не теми, чем кажутся, и теряют всякий смысл. Опереться ни на них, ни на представления о морали, правде и лжи не получится. Так же обыденно, как заполняла формуляр в библиотеке, Петрова встречается с Бродским, а потом убивает людей вокруг, и об этом убийстве семья смотрит вечером сюжет по телевизору; сам Петров помогает другу, несчастному писателю Сергею, застрелиться, а до этого выслушивает от него мини-лекцию про то, почему хорошо быть персонажем романа; маленьких Петровых в какой-то момент становится два, по одному на каждого родителя, а потом обоих крадут; странных собутыльников в черных кожаных плащах, совершенно одинаковых (Михаил Тройник и Евгений Харитонов), у Петрова тоже двое, хотя представляются они одним именем — Артюхин Игорь Дмитриевич — и предлагают прочесть только инициалы; в конце Петрову среди пассажиров троллейбуса мерещатся Будда и Цербер… В итоге совершенно непонятно, было ли реальным хоть что-нибудь из того, что видели зрители, да и что такое реальность вообще.
Размытость происходящего воплощается в персонаже Розы Хайруллиной. Она постоянно присутствует на сцене, молча успокаивает героев, развешивает новогодние гирлянды и предлагает всем поесть супа. Но кого она играет, непонятно: второго автослесаря Пашу, ангела-хранителя, альтер-эго Петрова, а может быть, вирус гриппа, который режиссер спектакля считает кастанедовским духом-помощником. На другом полюсе единственный персонаж с понятным человеческим обликом и проблемами, девушка Марина (Мария Поезжаева), которая в детстве Петрова играла Снегурочку. Они неочевидно уравновешивают друг друга — в итоге в этом уральском детсадовском ковчеге все оказываются по парам. Мелькает мысль, что рассинхронизация тех, кто должен был остаться в паре, и привела к глобальному хаосу, но сюрреалистичная гриппозная атмосфера не дает додумать идею до конца.
Несмотря на кажущийся хаос, все действия и перемещения в спектакле выверены до мелочей. Уровень мастерства позволяет актерам не только находиться в постоянном синхроне, в том числе пластическом, но и показывать через это неэлегантную, грубую, уродливую действительность. Почти все актеры играют по две, три и даже больше ролей — это подчеркивает, насколько неважна на самом деле привязка к конкретным персонажам. Мы все так или иначе едем в этом екатеринбургском троллейбусе, непонятно откуда и зачем.
Главный минус спектакля в его неразрывности с первоисточником. Если не читал, понять что-либо решительно невозможно. Какой мальчик в итоге пришел на елку? Почему Снегурочка кажется ему настоящей? Какие философские вопросы поднимает этот сюжет? Да и вообще: о чем все-таки «Петровы в гриппе»? Некоторые связи между персонажами на сцене оказываются более выпуклыми, а некоторые, наоборот, обрезанными и брошенными. По структуре же весь спектакль цепляется за книгу и выглядит не самостоятельным, а только красиво воплощенным. Для читавших, возможно, вторичность не фатальна: они просто переживут роман еще раз. А вот те, кто с текстом не знаком, могут и не дать ему второго шанса, не захотят разглядеть за хаосом большую метафору сегодняшнего дня и тем самым сделают себе прививку от гриппа.
