Февральская афиша Театра Романа Виктюка пополнилась названием премьерного спектакля «Танго» по пьесе польского автора Славомира Мрожека. Это второе обращение коллектива к абсурдистской драматургии, после известных «Служанок» Жана Жене. Пространство сцены, имеющее неправильную форму и неклассическое расположение зрительного зала – благоприятная среда для смелых экспериментов с «театром парадокса».
Режиссёр и исполнитель главной роли Игорь Неведров сумел безошибочно уловить гротесковый и трагический тон пьесы, создав спектакль, максимально близкий не только духу, но и композиционно стилю Мрожека. Во вступительной ремарке пьесы, автор даёт детальное описание сценографического рисунка и даже костюмов персонажей. Изломанные стены, множество мебели и «полулежащей, полусвисающей, полусвернутой» материи – вся обстановка производит впечатление чего-то бесформенного.
Художник Владимир Боер переносит действие из квартиры во двор заброшенной многоэтажки, а мебель заменяет качелями на детской площадке. Но «материя», описанная Мрожеком, сохраняется: ею, будто саваном, покрыты высокие стены дома на заднем плане. Сюда же проектируется бегущая лента, разъясняющая термины: «анархия», «искусство», «энтропия» и, конечно же, «танго»! Идейная подоплёка, заложенная в страстном и смелом танце, здесь становится ключом к выведению формулы человеческой свободы!
Многослойный подтекст пьесы аллегорически раскрывает извечную проблему рамок человеческой воли и экзистенцию этого состояния. Мрожек решает поэкспериментировать на примере утопической семьи, живущей без правил и нравственных границ. Они на пороге нового поколения, новой эры, где достигнут абсолют – безграничная свобода мысли и действия. Антагонистом становится молодой Артур, он требует порядка во всем: «Здесь уже вообще нет никаких традиций и никакой системы. Одни фрагменты, прах! Вы всё уничтожили и продолжаете уничтожать…» Парадоксально, что молодой человек вступает в схватку со старшим поколением за возврат к прошлому, отрицая будущее.
В бунте и поведении героя метафорически развивается гамлетовская тема, вот только вместо шпаги у Артура револьвер. Он хочет, чтобы все жили, соблюдая логическую последовательность. Его мать открыто изменяет мужу Стомилу, значит, тот должен застрелить противника. Но отец Артура лишен принципов: «…Я не придаю никакого значения этим памятникам прошлого, этим наслоениям нашей семейной культуры. Живем свободно!» Стомил убежден, что трагедия уже невозможна, существует лишь фарс!
Именно в форму яркого фарса обличен спектакль, но Игорь Неведров ловко дозирует в нём комическое и трагическое. Револьвер всё-таки выстрелит, как и полагается по правилам традиционного театра. Именно смерть станет той идеей, что пытался тщетно отыскать Артур. Сложные философские катакомбы, в которые помещает Мрожек сюжет, не придают ему смысловой тяжеловесности. И авторы спектакля, тонко ощущая необходимость балансировки, рассказывают историю кризиса человеческой свободы невероятно легко, красочно, эмоционально, пронизывая каждую сцену светом и добром! Катафалк, на который Артур заставляет взбираться Бабушку, заменен на древнеегипетский саркофаг, а смерть эксцентричной старушки лишена драматических конвульсий, она просто удаляется со сцены, теряясь в зрительном зале.
Художник по костюмам Елена Предводителева одевает чудаковатых героев в броские, пестрые наряды, отсылающие к эстетике свободолюбивых хиппи. Бабушка в элегантных туфлях и цветных колготках, Элеонора в свободном красочном платье, пиджаки у мужчин собраны из разных лоскутов, и даже свадебное платье Али – сочно-розового цвета, одна рука в гламурной перчатке, другая – в рукаве пиджака. Что-то изысканное дель-артевское здесь просматривается, особенно в образе Артура. Пусть он не в белом балахоне, а в узорчатом костюме, но печальную тень влюблённого Пьеро отчетливо отбрасывает. «В разуме был мой грех…», – признается он, и погибает от руки грубого любовника матери, захватившего его семью силой оружия.
Непростые витиеватые диалоги в пространстве детской площадки автоматически лишаются нарочитости и патетичности. Герои изворачиваются на горке, разгоняются на круглой карусели, укладываются спать в песочнице среди изорванной в клочья бумаги. Обжить им эту территорию помог режиссёр по пластике Владимир Аносов. Изящно построенные мизансцены удачно вуалируют условность, которая оставляет на страницах пьесы бесчисленное количество бытовых элементов и деталей интерьеров. Здесь внешняя формальность и простота усиливают аллегорический концепт. Саркофаг становится столом для игры в воображаемые карты, игрушечная собачка на поводке дрожит как живая, а песочница сию секунду превращается в рамку для фотографии. Нарядно одетые герои замирают, позируя перед объективом неисправной камеры. Пытаясь подыграть Артуру и соответствовать традициям, они безвольно разыгрывают сцену свадебной суматохи со всеми ритуальными действиями: благословение, фотосессия, парадность.
Следуя особенному стилю игры, возможному только в Театре Романа Виктюка, актёры говорят протяжно, певуче, выделяя каждое слово, будто трепетно ограняют алмаз. Экстравагантные персонажи разыграны в точно выверенной тональности: экспрессивная Бабушка, заливающаяся по-детски звонким смехом (Владимир Белостоцкий), погруженные в нирвану Элеонора с мужем (Мария Матто, Станислав Мотырев) и Аля (Анастасия Якушева), бесшабашные дедушка Евгений (Дмитрий Тадтаев) и Эдик (Дмитрий Голубев). Бабушку Евгению и её тёзку брата играют два молодых актёра, не пытаясь имитировать старческий голос или немощность. Они символически иллюстрируют то поколение, которое было лишено даже права думать о свободе; теперь же – новое время законсервировало их, подарив вечную юность.
Бабушка в трактовке Владимира Белостоцкого напоминает поведением героиню мультфильма Шапокляк, только вместо крысы у неё игрушечная собачка. Благословляя нехотя внука, она тут же посылает его к чертям, ей скучно, все традиции для неё пропитаны нафталином. Актёр настолько органичен в этом образе, что подталкивает к выводу – эта роль прописана исключительно для мужчин. Не подвластно время и над родителями Артура в исполнении Марии Матто и Станислава Мотырева. Молодые и подтянутые, их герои, опьяненные свободой, тоже застряли во временной петле. Артур в рисунке Игоря Неведрова стоит особняком: серьёзен, тверд в убеждениях, этот герой «не своего времени» способен писать толстые философские трактаты. Ансамбль исполнителей безошибочно вписывается в стилевую палитру пьесы Мрожека. Здесь все на своих местах – личность актёра помогает раскрыть сложные, нелогичные, противоречивые характеры выдуманного семейства.
В финале качели покрывает саван, мир иллюзий рухнул, уступив место миру варварства и безграничной власти. Теперь все будут чистить туфли невежде Эдику и кротко принимать его приглашения на танец. В проёмах окон вырисовываются фигуры героев, а на стенах – древнеегипетские иероглифы, пустота наполняется звуками танго, и сладкий невидимый дух свободы на минуту застывает в этих движениях и поворотах тела. «Уходите, я создам вас заново!», – отчаянный крик Артура дарит надежу, что в этой истории конец не наступает со смертью, ведь истина не может скрываться вне жизни.
