Тексты Фёдора Михайловича наполнены сложной, запутанной эмоциональностью, но в спектакле Константина Богомолова и Ларисы Ломакиной чувства выхолощены: они прячутся за холодной, реалистичной коркой документальности. Переживания, конечно, никуда не деваются, просто спектакль не даёт им поддержки, ведь с сиростью и болезностью этого мира каждый вынужден справляться в одиночку. Зачем Константин Богомолов упаковал Достоевского в бесцветную коробку сцены, в которой меняется разве что свет от расходящихся по потолку тонких прямоугольников ламп? Для чего уложил роман в три с половиной часа почти статичных монологов? Кажется, спектакль делает всё, чтобы вывести зрителя из привычного мельтешения и вручить ему лупу: на, мол, разглядывай человеческие пороки, ищи малейшие детали того, как умница превращается в мерзавца, а фашист — наоборот, в человека.
В спектакле нет ни преступления (оно произошло до), ни наказания (финал — публичное признание Раскольникова в убийстве). По сути, всё это время мы наблюдаем, что происходит в «и». Проживание контринтуитивно: от головы к сердцу, от слов и мыслей к трансформации чувств. Точно так же неочевидно решены персонажи. Соню Мармеладову, прямую и однозначную, как струна, играет Марина Игнатова (64 года), тогда как отец героини, Семён Мармеладов (Илья Дель), младше вдвое. Банально было бы утверждать, что это очевидный намёк на нравственное состояние и уровень жизненной мудрости, но такой вывод напрашивается сам собой.
Пульхерия Александровна Раскольникова (Алёна Кучкова) и Дуня (Мария Зимина) больше похожи на сестёр, чем на мать и дочь. Свидригайлов (Валерий Дегтярь), в романе страдающий от любви и в итоге совершающий самоубийство, на сцене предстаёт совсем другим: мерзавцем, готовым на насилие и шантаж не в порыве безумной страсти, а по взвешенному расчёту. От его бесстрастного рассказа об изменах и предстоящем браке с шестнадцатилетней девочкой становится гадко.
Пётр Петрович Лужин (Алексей Ингелевич), подлец и эгоист у Достоевского, в спектакле, наоборот, не приобретает даже намёка на индивидуальность характера, а только иллюстрирует собой отличие от всех прочих. Порфирий Петрович же, хитрый следователь (Александр Новиков), кажется наиболее мягким и человечным из всех, хотя как раз он-то человек-функция, единственный, кто не сосредоточен на себе и у кого есть внешняя цель — поймать преступника. Он провоцирует собеседника на яркие эмоции, противоречащие действию, и изо всех сил раскачивает лодку понятной рациональности, что в итоге и приводит к признанию: чувства всё-таки берут верх.
Актёры делают на сцене всего две вещи, и невозможно определить, какая из них важнее: они говорят и молчат. Говорят длинной прозой, иногда сбиваясь на обычную человеческую речь с заминками и размышлением в процессе. А когда молчат — слушают других: внимательно, всем телом, всем клубком сдерживаемых чувств. Только слегка меняются положение в пространстве, мимика, позы.
Если не следить внимательно, не проживать вместе с ними каждое движение, можно и не заметить, как Раскольников (Дмитрий Лысенков), в начале уверенно стоящий у барной стойки и с презрением слушающий грязненькие откровения Мармеладова, к концу оказывается в том же месте и почти в той же позе, только с подрагивающими коленями и тревожной складкой у губ. В романе у Родиона Романовича есть какие-то приятели и знакомцы, но в спектакле он подчёркнуто одинок и самостоятелен. Загнавший самого себя в нравственную яму, он ищет не поддержки и понимания, а трамплина, от которого может оттолкнуться его мысль.
Он пытается заглянуть в души других: и светлые, и загнившие от порока — только чтобы найти ответы на мучающие его вопросы. За игрой Дмитрия Лысенкова нужно следить особенно пристально: как он слушает чужие откровения, как качает ногой, как в разные моменты спектакля идёт на сцену. В нюансах раскрывается личность его героя, скрытая под бронёй умственных выкладок.
Сохраняя принципы романа Достоевского, спектакль выкладывает перед нами не только терзания Раскольникова, который отчаянно хочет доказать ценность своего существования, но и глубинные переживания других персонажей, каждый из которых носится со своим страданием. В них (кроме разве что Порфирия Петровича) обнаруживается глубинная сосредоточенность на себе, из-за которой теряют значимость и смерть, и закон, и чувства других. Складывается впечатление, будто каждый выживает в джунглях собственных обстоятельств, и кому-то удаётся застолбить более-менее безопасное место, а кто-то срывается в пропасть. Удивительно, как внимательно все они слушают друг друга, но пытаются не понять, а найти подтверждение собственным идеям. Так и получается коллективное зеркало. В нём все отражаются немного криво, усечённо из-за кажущейся бесстрастности, однако смотреть в него долго невозможно: пойдёт трещинами от внутренних бурь.
