Мы сидим на сцене и первый ряд это последний, перед нами небольшая сценическая площадка и пустой зрительный зал с натянутым экраном-простыней. Кривые засохшие деревья, пара шкафов (которые оказываются гробами), сундук и стол с четырьмя стульями – все неказистое, серо-черное, замурзанное. Так выглядит русский ад – «на черной земле, в черном доме» в два действия и неполные два часа оживают кошмарные сны господ Головлевых.

Сказки все вообще-то страшные, но эта особенно – черная рука Иудушки с железными когтями, тряпичные куклы, покореженное черное дерево, черный макет огромного дома, и самовар тоже черный не оставляют сомнений – в этом месте живет темная сила. Воплощает ее (неожиданно) миловидная Улита, превращающаяся из заботливой и услужливой няньки-горничной в почти вамп. А Иудушка – черная дыра, засосавшая в себя все живое.

Бытовые реалии, еще встречающиеся в первом действии, во втором полностью вытесняет черный абсурд и сны оставшихся в живых персонажей также страшны как их жизнь. Но удивительным образом все за нее цепляются – «я жить хочу» кричит Степан, кричит Павел, кричит Петр. 

Но эта сказка с плохим концом и укол иголки в куклу над умирающим братом приводит к его физической смерти.

Здесь нет катарсиса, очищения от страхов силой искусства или верой (как у Салтыкова-Щедрина), или просто как в сказке. Никто нам ничего не простит, кроме нас самих и других людей. Отважный и честный театр.