Надежда Меньшова, актриса московского театра «Модерн» — обаятельная, женственная, располагающая к себе с первых минут общения. Она обладает удивительным талантом нести врожденную глубинную интеллигентность скромно и с достоинством. Ее преданность родному театру восхищает: в «Модерне» актриса служит уже более двадцати лет и не устает благодарить судьбу за встречу с этим театром и людьми.
В недавнем премьерном спектакле «Человек с глазами Моцарта» Надежда сыграла главную роль, воплотив на сцене судьбу многих русских женщин, переживших военное лихолетье. Сыграла страстно, мощно и трепетно, до слез.
Наш разговор с актрисой — о творческом пути, о цветах и терниях актерской профессии, о режиссере Юрии Грымове, который превратил свой театр в теплый дом для актеров и зрителей.
Надежда, в школьные годы Вы целеустремленно направлялись в сторону точных наук, в то время как судьба целенаправленно вела Вас на сцену. Скажите, Вы фаталист, верите в судьбу, в предназначение?
Да, конечно, я скорее фаталист и верю в обстоятельства, которые либо сложатся, либо не сложатся. Вообще, я человек неудачливый. У меня никогда ничего не получается запросто, все каким-то титаническим трудом, через тернии, испытания.
Вы уже не первый человек актерской профессии, который рассказывает мне, что в детстве, в юности он упорно занимался физикой, математикой, но вдруг становился актером. Как Вы думаете, в понятии «физики-лирики» есть что-то общее? Как получается, что люди со способностями и мышлением в своей основе не гуманитарным, часто становятся прекрасными артистами?
Я думаю, что «физики-лирики» были неспроста. Я очень любила математику, это прекрасная наука. Мне нравилось, когда я в примере или в формуле, в математическом выражении находила красивое решение. Точно также мне нравится в пьесе разгадывать авторскую мысль, какие-то моменты роли. Мне кажется, здесь и кроется в искусстве что-то общее с точными науками.
Как Вы оказались в юности в кордебалете цирка? У Вас была хореографическая подготовка?
Моя мама была балериной и, конечно, она мечтала, чтобы дочка тоже стала балериной. В восьмилетнем возрасте меня водили в МАХУ, поступать на хореографию, но меня туда не взяли. Тем не менее, мама все время старалась отдать меня в танцы, поэтому, хотя профессиональной хореографической подготовки у меня не было, я постоянно что-то и где-то танцевала.
В кордебалет цирка я попала случайно, просто не поступила первый год в театральное училище, а делать что-то было надо. В газете я увидела объявление о наборе в цирковой кордебалет. Меня взяли, и я прекрасно провела там год. Хотя, в цирке мне всегда хотелось в клоунскую студию. Эту студию вел клоун Клепа из «АБВГДейки», артист Виталий Довгань. У них было очень интересно, но меня они не взяли, не доверяли как-то девочке из кордебалета.
Одним из Ваших дипломных спектаклей был «Мадемуазель Нитуш», Вы играли Денизу. Насколько я понимаю, эта роль требует не только хореографической, но и вокальной подготовки. Вы поете?
Этим надо заниматься постоянно. У нас в институте был вокал, и перед этим спектаклем с нами педагоги занимались вокалом отдельно. Сейчас я пою уже только в узком кругу (смеется).
После окончания ВТУ им. Щепкина Вы сразу попали в театр «Модерн». Как это произошло?
Так сложились обстоятельства. Я училась в Щепкинском училище. Не знаю, как сейчас, а прежде у всех «щепкинцев» была хрустальная мечта — Малый театр. Мы ходили на все спектакли. Туда меня не взяли, хотя должны были взять, но в последний момент что-то не сошлось. У меня было ощущение, что вся жизнь разрушилась: нет Малого театра, что у меня в жизни может еще хорошего быть?
Мы начали показываться во всех театрах. Меня взяли сюда, в «Модерн», и во МХАТ им. Горького. Я не знала, что мне выбрать. Меня Татьяна Васильевна Доронина увидела на показе, потом подошел завтруппой и сказал, что меня берут. И предложили сразу три главные роли. Окрыленная, я ездила в режиссерское управление, получала пьесы и ждала, когда меня вызовут на репетицию.
Параллельно меня взяла в «Модерн» Светлана Александровна Врагова. Она сказала мне: «Я вижу, что ты хорошо танцуешь, нам как раз нужны девочки в массовку. Мы выпускаем спектакль, где надо хорошо танцевать. Будешь танцевать?». Я пришла в «Модерн», а там как раз выпускали спектакль «Катерина Ивановна», и весь театр был перестроен под этот спектакль. Художники работали так, чтобы это соответствовало серебряному веку, Леониду Андрееву. Тут были потрясающие витражи, спектакль шел в трех актах и каждый акт на другом этаже, на другой сцене, использовалось все пространство театра. Это было так красиво, произвело на меня такое впечатление, что я подумала: «Пойду лучше сюда танцевать». Так я и ходила до поры в два театра, пока Светлана Александровна не увидела в Доме актера афишу МХАТа с моей фамилией. Тогда мне решили в «Модерне» отказать, раз я уже во МХАТе, но я все же захотела остаться здесь и осталась.
Сначала я танцевала в массовке, но через какое-то время мне дали роль в спектакле «Счастливое событие» по Славомиру Мрожеку. Это был известный спектакль. Помню, на премьере в первом ряду сидели Олег Табаков, Марк Захаров, Ролан Быков.
Это была Ваша первая главная роль в этом театре?
Да! И тут как раз вмешалась судьба, обстоятельства. Дело в том, что в этом спектакле играл Спартак Мишулин. Я вообще очень благодарна «Модерну» за те встречи, которые были в жизни, и встреча со Спартаком Васильевичем — одна из главных. Быть с таким актером на одной сцене — огромное счастье, но знакомство наше состоялось гораздо раньше.
Когда мне было пять лет, мама повела меня в первый раз в Театр Сатиры, на спектакль «Малыш и Карлсон», а это была моя любимая книга. В антракте мы пошли за кулисы, и я вижу, стоит живой Карлсон — Спартак Васильевич, в клетчатых штанах, курит. Мама говорит: «Подойди к Карлсону, скажи ему что-нибудь». Я подхожу, спрашиваю: «Карлсон, ты ко мне прилетишь»? Вы же понимаете, сколько таких детей к нему подходило! Он затушил окурок и сразу: «Конечно, конечно, прилечу, я ко всем прилетаю, иди смотри спектакль, девочка». И вот, когда мы уже познакомились, начали работать вместе, я рассказала ему об этой первой встрече. Мишулин руками всплеснул: «Ну надо же, а я думаю, почему лицо такое знакомое!» (смеется).
Скоро четверть века, как Вы служите в «Модерне». Вы такой устойчивый человек по-характеру?
Устойчивый человек, это точно. Были всякие разные ситуации в жизни, как у каждого человека, но я прямо умираю, когда мне надо что-то менять.
Как изменился театр с приходом Юрия Грымова?
Поначалу мы все, конечно, боялись. До этого я только фильмы его смотрела. Мой любимый фильм Юрия Грымова — «Коллекционер». И я подумала: «Может быть, что-то похожее будет, такое же понимание, ведь он видит и чувствует так тонко». Но все равно страшно было: все понимали, что это «новая метла» и не знали, что с нами всеми будет. Откровенно говоря, многие думали, что Грымов приведет своих артистов, и нас всех уволят.
Потом началась наша первая работа с Юрием Вячеславовичем над спектаклем «О, дивный, новый мир». И наш первый шок: было так страшно, а вдруг становится так интересно! Этот человек оказался настолько яростным в работе, настолько стихийным, а мы от такого отвыкли. До этого мы как-то мало работали, бывало, что спектакль семь лет выпускали. Растренированные мы были, а тут вдруг: «Давайте то, давайте это!». И все так заразились! Юрий Вячеславович ведь просто «зверь» в работе. За первый же год «совместной жизни» мы выпустили «О, дивный новый мир», «Матрешки на округлости Земли», «Юлий Цезарь», «Затерянный мир» и «На дне». И это всего лишь за год!
Я сначала переживала немного, думала: «Я вот такая уже артистка, а в заднем ряду в массовке стою в «Дивном мире»…». И все равно, мне очень нравилось, я очень старалась. Я надеялась, что Юрий Вячеславович меня заметит, хотя бы слова какие-то даст. Он же никак на меня не реагировал, и мы познакомились с ним позже, в работе над спектаклем «Матрешки на округлости земли».
Тут тоже все было интересно. Сначала Грымов планировал работать с другими актрисами, приглашенными, известными. Мне же предложили второй состав. Я была счастлива, тем более, что актриса, которая должна была играть в первом составе — одна из моих любимых с детства. И так складываются обстоятельства, что она сама отказывается от роли, и Юрий Вячеславович начал работать со мной. Мне кажется, у нас с ним все в работе совпало и, если честно, я просто вселенную благодарю за то, что он появился в театре, за то, что в моей жизни появился такой режиссер.
Иногда я думаю: «А если бы я ушла до прихода Грымова? Какой ужас!». Хорошо, что я устойчивый человек (смеется). У нас ведь раньше была большая текучка, и сейчас мало людей, кто проработал здесь всю жизнь.
Давайте теперь поговорим о новом спектакле, который вышел 17 сентября: «Человек с глазами Моцарта». У Вас там одна из главных ролей, я бы так сказала, потому что мне кажется, что главных героев там несколько, несмотря на то, что название спектакля предполагает вполне конкретного протагониста.
Это спектакль обо всех нас. Меня больше всех на сцене, может быть, поэтому я выступаю, как главная героиня. Написала пьесу молодой драматург Марина Сулчани, и у нее она очень неоднозначная, даже более жесткая, чем наш спектакль. У нее жестче, например, финал. Мы с Юрием Вячеславовичем волновались, нужно ли финал оставлять таким. И до сих пор сомневаемся.
Я не знаю, имел ли в виду Юрий Вячеславович такое понимание, но лично у меня немец Курт не вызвал отторжения. Скорее симпатию, потому что он в силу своей любви к Надежде стал ближе к нам. Момент, где он склонился над фотографиями так по-домашнему, в майке, и так ласково сказал: «Надюша!», получился теплый, почти семейный.
Именно так и хотели! Юрий Вячеславович нам говорил: «Это семья!», и мы искали во время репетиции, как решить сцену так, чтобы появилось ощущение семьи.
Мне показалось, что Надежда поняла, как она любит мужа только, когда его рядом не стало. До войны она к нему относилась довольно обыденно, он не казался таким уж положительным, пил. Теперь же она вспоминает каждую его оспинку, и, похоже, за своей женской тоской не замечает любви Курта.
Она больше это инстинктивно чувствует, чем понимает. Курт выкладывает перед ней ворох ее фотографий, это же, как признание в любви. Мы хотели показать, что в этот момент Надежда понимает его интерес к ней.
По-моему, объяснение тут простое — это, как если руку отрежут — пусть она болела, чесалась, но без нее как? Надежда не просто сошла с ума от потери близкого человека, с ней начинают происходить вещи, не свойственные ей в мирной жизни. Например, к концу она говорит: «Давай поговорим! Расскажи мне», а ведь такие слова, как мне кажется, может сказать человек более тонкий, более образованный, развитый. Что такое для деревенской тетки: «Давай поговорим!»? Через это она стала как-будто бы в женщину превращаться. Раньше что было? Муж пил, в грязных сапогах приходил, она за ним терла. И только теперь пришло осознание, что и это была любовь.
Вы снялись в прекрасном фильме режиссера Сергея Урсуляка «Ненастье», поставленном по не менее прекрасной повести Алексея Иванова. Скажите, пришлось ли Вам прочитать книгу для съемок в фильме, видели ли Вы фильм, и как Вам работалось с Сергеем Урсуляком?
Я книгу прочитала уже потом. Фильм так и не увидела до конца, там восемь серий, и он шел как раз по вечерам, когда я в театре.
Сергей Владимирович Урсуляк к нам в театр приходит часто. Однажды он пришел на спектакль «Матрешки на округлости земли». Я знала, что он в зале, и мне сказали, что когда он выходил, то он плакал. Прошло время, мне звонят: «Здравствуйте! Вас Урсуляк хочет снимать». Я даже подумала, что меня разыгрывают. Потом уже мне рассказали, что он пробы никогда не проводит, а ходит в театры, в театральные училища и просто берет людей, которые ему подходят.
Работать с ним было прекрасно. Он с такой любовью к актерам относится! К каждому! Неважно эпизод у тебя или главная роль, он всегда умеет что-то такое сказать, что ты себя чувствуешь очень комфортно. Когда я снималась, у меня должен был быть один съемочный день. Идут съемки, вдруг пауза и Сергей Владимирович говорит: «Надя, а у Вас завтра в театре спектакль или свободный день?». И все вокруг так уважительно замолчали, а я чувствую: вот, я служу в театре, у меня сразу статус какой-то появляется (смеется). Урсуляк говорит: «Вы можете еще на день остаться? Мне Ваша работа понравилась, хочу еще добавить». Я так обрадовалась: «Вот сколько нужно, столько я еще и останусь!». Мне так там было хорошо!
Если читать мемуары актеров прошлого, то можно узнать, как они готовились к роли: медленно пешком шли по городу, помахивая тростью, бубнили роль под нос, за несколько часов до спектакля приходили в театр, долго гримировались. Как это сейчас происходит, в наше реактивное время?
Сейчас с тростью уже не прогуляешься от метро Коломенская до Бауманской (смеется). Щепкинское училище — это старая школа, у нас были прекрасные педагоги, и они нас учили всегда, что нельзя в театр прийти в домашних тапочках, театр — это храм. Нам говорили: «Не важно, в какой театр ты придешь, важно, каким ты придешь». Настраиваться на спектакль нужно обязательно. Юрий Мефодьевич Соломин рассказывал своим студентам: «Я с утра встал, я умываюсь, и я уже — дядя Ваня».
Я обычно начинаю настраиваться накануне.
Вот «Человек с глазами Моцарта» — это особенная для меня работа. Подобных ролей у меня не было никогда. У каждого актера ведь есть свое амплуа. Я даже предполагать не могла, что такой материал мне когда-нибудь достанется. Я никогда не думала, что я про любовь вообще умею (смеется). Я характерная артистка, у меня больше было комедий. Так что, эта роль — только благодаря Грымову: как он со мной сквозь это прошел, как мы вместе прошли через эту работу. Может это высокие слова, но он дал мне возможность расправить крылья в профессии. На сегодняшний день я ничего не сделала лучше, глубже и сложнее, чем эта роль. Настраиваясь на нее, я на Людмилу Чурсину смотрела в фильме «Журавушка», на Элину Быстрицкую. Юрий Вячеславович хотел, чтобы на сцене была женщина, настоящая женственность.
Как вообще живется в театре с Юрием Вячеславовичем?
Это человек, влюбленный в театр, влюбленный в актеров. Он относится к нам, как к близким людям. Мне такое отношение прямо в сердце попало. Он о нас заботится, волнуется, ему интересно, что и как у кого в жизни. Он на съемки отпускает всегда, без проблем. Многие коллеги из других театров рассказывают, что им приходится романы сочинять, чтобы на съемки отпроситься. Нам достаточно подойти к завтруппой и сказать, что в такой-то день съемка.
Он не ругает никогда. Может подойти и сказать: «Ну очень плохо!», но это в личном звонке или разговоре, так, чтобы, не дай Бог, не прилюдно. Самый лучший худрук и самый лучший режиссер. Мне кажется, самое главное для нас, актеров — просто его беречь.
