Откуда узнать о существовании лучших миров, счастливой любви и идеальных мужчин? Разумеется, из кино. С него начинаются девичьи фантазии, мужские амбиции и материнские мечты. У Елены Шевченко с кино начинается театр – спектакль «Штирлиц идёт по коридору…» открывается проекцией экранных титров. А календарь с портретом Вячеслава Тихонова в роли Штирлица приклеен к стене.
Режиссёр Елена Шевченко сделала антиностальгический спектакль о «том» неприглядном мире малогабаритных чувств и пятиэтажных фантазий, в который никто и никогда не захочет возвращаться. Мир неудобной школьной формы, картонных стен с ушами и потомственных терпил, убивающих в себе личное счастье. Киношную романтику режиссёр оставляет контуром, угадайкой, а всё внимание фокусирует на людях. Ведь им катастрофически не хватает внимания – пристального, заинтересованного, видящего взгляда, искреннего участия и поддержки (а не навязчивой опеки с элементами самоотречения). Каждый из этих людей – главный персонаж, пусть не всегда это осознаёт. Всего-то и нужно – зайти в соседнюю комнату и поглубже всмотреться в её героя. И к этим людям хочется возвращаться.
Шура – прекрасный человек, и Ольга Ломоносова вытаскивает из неё всю силу женской слабости. Огонь сердца – чтобы учить детей музыке и любить закадрового героя Бетхудова; балетную гибкость – чтобы терпеть выходки сестры и удушающую заботу матери; честность – обманываться и разоблачать самообман; прямоту – говорить и делать то, что считаешь правильным. Младшая сестра Люба (Агния Кузнецова) – герой острого слова и спонтанных человеческих реакций, одновременно младенец и мудрец, какими бывают лишь подростки. Возможно, она будущая Шура, а пока – отчаянный борец за справедливость, жестокий и сладкий голос разума и логики в дружеской перебранке соседей. Контрастный, подвижный, озорной образ актриса наполняет непостижимыми, бездонными смыслами.
Юлия Силаева на сцене – мать-дрель, мать-шпион, мать-худрук. От своей матери (а как иначе?) она переняла жажду тотального контроля, примат «так положено» над «так хочется», культ ритма и симметрии – не для себя, а для грядущих поколений. А что хорошего было в её собственной жизни? – Мгновения, мгновения, мгновения… Дочки, которых трудно перестать воспитывать; муж на далёкой работе, который приезжает редко и ненадолго; семейный архив, разобрать который вечно недосуг; киевские каштаны и дырявый очаковский водопровод. Мать – мечтатель, балансир и стратег, готовый на всё ради своих «девуль».
Тесный семейный мир из пьесы Аллы Соколовой «Фантазии Фарятьева» Елена Шевченко не захламляет мебелью. Отсутствие воздуха создаётся постоянным присутствием всех трёх женщин на сцене: они либо участвуют в мизансценах, либо сидят на лавке у стены, но всё видят и слышат. Личным пространством становится подушка, потому что побыть наедине с собой удаётся только во сне. Под этими тремя подушками хранятся любовные письма в никуда, сокровенные мысли и запросы во вселенную, а когда подушки снимаются со стены, сокровенное становится откровенным.
Как у настоящих героев, у персонажей на сцене нет возраста, и внешний возраст актёров скорее сбивает с толку, чем что-то подсказывает. Зрителю является не типаж, а постер со стены, кадр, протянутый лучом проектора со сцены театра в память поколений. Екатерина Половцева в роли пожилой тёти Павлика в первый момент удивляет (внешне она годится племяннику в младшие сёстры), но вскоре всё встаёт на свои места: актриса играет не характер, но судьбу, а у судьбы нет возраста. Тётя держится на сцене тихо, ровно, привычно-обречённо и торжественно, ибо живёт с внутренним достоинством и гордостью за то, от чего пришлось отказаться в жизни. Она взяла на себя родительскую миссию, чтобы сын умершей сестры смог осуществить свою миссию – пусть даже самую провальную. Не будучи матерью, она – мать-герой, в чьей весне не было мгновений личного счастья.
Фантазёр, прожектёр и домашний философ Павел Фарятьев (Андрей Кузичев) – антипод экранных супергероев и крутых парней. Но в этом человеке красиво всё – неуклюжая любовь к Александре и нелюбовь к шипящим именам, азарт алхимика и упорство безумца, душа ребёнка и терпеливость старца. Андрей Кузичев собрал всю робкую мужскую нежность и трогательное изящество своей фактуры, чтобы практически без боя сдаться инфлюенсерам – Бетхудову, Штирлицу, Тихонову и любому герою-любовнику из любой вселенной. В этом кино он проиграл, но остался «главным по тарелочкам» – не потому, что бредит иными планетами, а потому что человек, сердцем и мыслью преодолевший гравитацию, не может быть лузером.
В раскадровках Елены Шевченко вообще нет проигравших, но есть игра. Есть прошлое, космос, «наше старое кино» со смыслами и великими артистами, но нет ностальгии по тому миру. Вместо неё – грусть по героям неслучившегося счастья, которые делят одну жилплощадь и эпоху. Их жизнь коротка, как миг, и второй серии не будет. Обычные герои не думают свысока о секундах: чтобы вспомнить, как цветут каштаны, и начать мечтать о счастье, хватит и мгновения.
