На пресс-конференции Дягилевского фестиваля его худрук Теодор Курентзис назвал своей главной целью создание пазла из разных течений в искусстве, который помог бы людям ответить самим себе на важные вопросы. Фестиваль стартовал с места в карьер, соединив переосмысление русского авангарда (на выставке в Пермской художественной галерее) и попытки предугадать будущее (в первых показах перформанса Double Helix), романтический взгляд на жизненный путь от классика (в «Смерти и просветлении» Рихарда Штрауса) и наивное видение мира широко раскрытыми детскими глазами от современника (в симфонии «Зима Священная 1949 года» Леонида Десятникова).
![](https://teatrtogo.ru/wp-content/uploads/2021/06/snimok-ekrana-2021-06-11-v-20.26.58-1024x685.png)
Первая русская футуристическая опера называлась «Победа над солнцем». Первый концерт первого Дягилевского постпандемийной эпохи можно было бы назвать «Победа над ковидом». Он начался с преодоления смерти и увенчался поистине грандиозной кульминацией: свою единственную симфонию Десятников написал для оркестра, хора и солистов в составе почти двухсот человек!
Герой симфонической поэмы Рихарда Штрауса — пожилой художник — вспоминает свою жизнь, посвящённую стремлению к идеалу. И достигает его, но уже перешагнув роковой порог. Штраусу было всего 24, когда он сочинил «Смерть и просветление». Возможно, поэтому она звучит абсолютно жизнеутверждающе — как монументальное полотно циклического развития личности, которая переживает крушения и очищается через них.
![](https://teatrtogo.ru/wp-content/uploads/2021/06/snimok-ekrana-2021-06-11-v-20.26.19-1024x686.png)
В этом бушующем мире страстей фигура маэстро Курентзиса приобретает особый романтический размах и иконическую чёткость: вот он, герой, стоящий спиной к миру и лицом к стихии (как на полотне Каспара Давида Фридриха). Иногда кажется, что мелодия — это он сам, и если он внезапно прекратит движение, оборвётся и она. А то вдруг возникает ощущение, что огромная грозная музыка вот-вот обрушится в зал, сметая ряды, и только он — отважный заклинатель — удерживает её, усмиряет её мощь. Чтобы, укрощённую, ласково баюкать её в руках или свободно парить, ловя крыльями её потоки…
Второе отделение этот образ развеивает — то ли из-за массовости исполнительского состава, то ли из-за сложности произведения. Здесь дирижёр кажется уже не центральным персонажем развёртывающейся истории, а очень важной деталью огромного механизма, без которой тот не сработает.
![](https://teatrtogo.ru/wp-content/uploads/2021/06/snimok-ekrana-2021-06-11-v-20.26.09.png)
Симфония Леонида Десятникова подхватывает заданную в первом отделении тему преодоления смерти. Пролог начинается с обрывка цитаты из перевода на английский «Маленьких трагедий» Пушкина: «Now, Saliery, listen my…» (requiem). А потом хор распевает название — «Rite of Winter, 1949» — в том числе на мотив Lacrymosa из «Реквиема» Моцарта. И девятка в обозначении года неожиданно превращается в немецкое «нет», которое несколько раз гремит над сценой: «nein! NEIN! NEEEIN!».
И этот раж отрицания, разрушения и сборки нового из обломков старого вибрирует во всём теле ещё долго после того, как музыкальная громада схлопывается в точку в финальной паузе. Можно сказать, что обрушения и вознесения Штрауса готовят восприятие аудитории к второму отделению, где постоянное сочетание вознесения и обрушения возведено в принцип. При этом Десятников несерьёзен настолько же, насколько серьёзен Штраус. Начиная с выбора материала: он написал симфонию на текст брошюрки по английскому языку для советских пятиклассников, изданной в 1949 году.
![](https://teatrtogo.ru/wp-content/uploads/2021/06/snimok-ekrana-2021-06-11-v-20.26.32-1024x682.png)
Москва — наша столица. Здесь живёт и работает великий Сталин. Хлеб делают на хлебозаводе. Чайковский — великий композитор. Я хочу стать солдатом и служить родной стране… В общем, всё как в сакраментальной цитате из «Учебника русской грамматики» Смирновского: «Дуб — дерево. Роза — цветок. Олень — животное. Воробей — птица. Россия — наше Отечество. Смерть неизбежна». Восхищение величием Родины неумолимо ведёт к необходимости умереть за неё. Нехитрые упражнения для детишек с закреплением пройденного оказываются последовательностью формул, в которые втискивает сознание человека тоталитаризм. А от сочетания примитивного содержания и головокружительной формы по коже продирает мороз: сколь угодно людоедские мысли будут благодарно восприняты, если их правильно и красиво подать.
Впрочем, сам автор говорит, что ему бы не хотелось, чтобы эта вещь воспринималась только как сатира на сталинский стиль. Здесь он в первую очередь не обличает, а изучает: пытается посмотреть на советскую культуру как некто без советского опыта — то ли иностранец, то ли человек далёкого будущего, то ли инопланетянин. А может быть, как ребёнок, потому что больше всего симфония похожа на игру свободного юного сознания, способного охватить весь мир и имеющего в арсенале всё, что было создано до него. Десятников цитирует, стилизует, имитирует (звук поезда, например). На каких-то моментах азартно застревает, превращая их в минималистские паттерны, какие-то выкручивает на максимум (например, взвивая всю мощь оркестра на дыбы на слове «burn» или заменяя нежный фагот в цитате из «Весны Священной» медными трубами). Многое здесь чересчур — как будто открытое, увиденное, прочувствованное впервые.
![](https://teatrtogo.ru/wp-content/uploads/2021/06/snimok-ekrana-2021-06-11-v-20.26.44-1024x683.png)
Концентрация энергии поражает воображение: подобно тому, как пространство сцены заполняют оркестр и хор, в пространстве симфонии встречаются православная молитвенность и ослепительная торжественность католической мессы, ироничная непринуждённость джаза и сказочные живописания в духе Римского-Корсакова, неумолимый ритм Равеля, зловещие воронки Хачатуряна, скрипичная метельность и локомотивный напор Свиридова, фанфарный гимнический блеск песен про дорогую мою столицу, «тревога-тревога-волк-унёс-зайчат»…
Получается нечто, с одной стороны, сложнейшее конструктивно, с другой — простое и хрупкое, как бумажный фонарик, сделанный в художке на Новый год некоей священной зимой незапамятного года и торжественно презентованный маме. Кстати, Десятников это сочинение как раз своей маме и посвятил.
![](https://teatrtogo.ru/wp-content/uploads/2021/06/snimok-ekrana-2021-06-11-v-20.27.09-1024x682.png)
Впрочем, если это и утренник, то в Дантовом Аду (как иллюстрация мысли о том, что в раю скучно, потому что хорошие музыканты после смерти попадают не туда). Но, в отличие от разудалого шабаша, у этого торжества есть структура — продуманная и сверкающе последовательная. Как будто нависает над тобой монструозная конструкция из труб, реторт и перегонных кубов, в которой что-то постоянно горит, взрывается и испаряется. И выдаёт по капле в подставленный гранёный стакан дистиллят всего русского — чистое, острое ощущение, где и праздник, и катастрофа, и весело, и страшно — как на прогулке с ветерком в поезде, который в огне. И этот странный эликсир — возможно, наше главное лекарство от всего на свете.