Пожалуй, самое удивительное в театре таят в себе актёры: загадочные и простые, непредсказуемые и банальные, изысканные и грубоватые, открытые и максимально отрешённые от бренного мира. Актёр театра им. А.С.Пушкина Александр Матросов занимает свою собственную нишу в труппе, всегда заметен на сцене, даже в небольших ролях, а уж про разнообразие его сценических образов можно говорить поистине очень долго. Единственное, что их объединяет, – это отсутствие шаблонности, холодной схематичности, контурности характера. Александр Матросов всегда яркий, эмоциональный, порывистый, но в его полётности нет прагматизма, ведь портреты героев создаются из крови и плоти, из собственного ДНК. В работах Александра ощущается постоянный поиск, который не заканчивается даже после опускания занавеса. Откуда только черпается энергия? Видимо, из любви к профессии!
В театре им. А.С.Пушкина Александр Матросов служит с 2003 года. Сегодня он занят в 12 спектаклях текущего репертуара. Антуан в драме «Обычный конец света» похож на заведённую механическую игрушку или метущегося боксёра на ринге; смешной, вычурный, экзальтированный сэр Эдмунд Тилни из «Влюблённого Шекспира» пафосно разрезает сцену своими дефиле; сосредоточенный, с пышными усами и проседью Майор Меткаф – герой детективной истории «Мышеловка». Всего три работы уже многое говорят об актёрском диапазоне Александра, чей послужной список в новом сезоне пополнит роль Тригорина в спектакле Дмитрия Крымова «Костик».
Борис Алексеевич Тригорин – известный беллетрист, умеющий влюбить в себя богатых дам и юных девиц, нашептав им на ушко всего-то несколько высокопарных фраз. Эту роль в своё время играл великий Константин Станиславский. «Перед нами коротенькими и медлительными шагами двигается какой-то паралитик, человек с тихим, слащавым голосом, томительно цедящий слова…» – так описывал Станиславского анонимный критик газеты «Курьер» в 1899 году. Сам Антон Павлович видел Тригорина в «дырявых башмаках и брюках в клетку». Каким соблазнитель-писатель предстанет в рисунке Александра Матросова мы попытались узнать у актёра.
Насколько хорошо Вы были знакомы с творчеством Дмитрия Крымова до спектакля «Костик»?
Когда-то давно, благодаря своим театральным приятелям, я посмотрел несколько работ Дмитрия Крымова: «Демон. Вид сверху», «Дон Кихот» и «Двенадцатая ночь». Всё это меня интриговало, я понимал, что иду смотреть работы больше художника, чем режиссёра. И сам Дмитрий Анатольевич настаивает на том, что он прежде всего художник.
Он сказал мне: «Хочу попробовать Вас на роль Тригорина. Это ша-а-а-лость такая… Вас интересует?» Я сразу ответил: «С вами – конечно!» Позже посмотрел новые работы «Серёжа» и «Борис». Мне очень нравятся эти истории и то, как Дмитрий Анатольевич обращается с великими именами.
Что привлекает в неординарном стиле режиссёра?
Это очень насыщенный театр, и насыщен он современными остроумными ракурсами. Остроумно не благодаря интересным придумкам, а за счёт «острого ума»: смешно, трагично, всё плотно на единицу времени. Позиция Крымова не эпатажная, хотя некоторые его в этом обвиняют. Художник его уровня имеет право стряхнуть пыль с памятника А.П.Чехова, А.С.Пушкина. Думаю, они были бы только рады тому, как созданные ими конфликты взрывают нашу повседневную реальность, благодаря такому режиссёру как Дмитрий Крымов.
Когда впервые чеховская драматургия вошла в поле Ваших интересов? Сумел ли Дмитрий Крымов открыть что-то новое в ней?
Я видел хорошие спектакли по чеховским пьесам. Будучи 16-летним пацаном, поступил в Красноярский театральный институт. Семья моя была далека от искусства, все работали в структуре МВД. И вот я попадаю на спектакль «Вишнёвый сад» в театре им. А.С.Пушкина в Красноярске. Ничего не понял, но был настолько захвачен игрой «полубогов», которые ходили по сцене! Они говорили какой-то невероятно красивый текст. Я смеялся на протяжении всего спектакля, но смерть Фирса меня глубоко потрясла. Трясущимися руками я выкуривал сигарету в уборной и прятался от других зрителей, чтобы они не видели моё состояние. Я рыдал! Режиссёром был Григорий Козлов. Он придумал такой ход: когда умирает Фирс, он держит в руках бильярдные шары, сидя на старом сундуке. Играл роль мой педагог, прекрасный и великий Валерий Аркадьевич Дьяконов. Он так просто проговаривал текст: «Уехали. Забыли…» Потом обмяк, выронил шары, и они покатились через всю сцену к зрителям. Шары катятся и останавливаются на краю. Всё замирает… Я восхищался текстом. И вот везение: роль в пьесе «Чайка», но чеховского текста у меня почти нет (смеётся). Это крымовская история о том, что происходит у нас за окном, чем мы живём, что нас волнует.
К.С.Станиславский видел Тригорина физически вялым, а у А.П.Чехова – это раздавленный работой человек, не испытавший в жизни настоящей любви. Каким мы увидим Вашего Тригорина?
Тригорин – это и сам Чехов отчасти, ведь оба писатели. Мне очень близок и понятен наш Тригорин. Один мой приятель, посмотрев спектакль, сказал: «Я не либерал, но как хорошо, что их в конце всех жалко». Тригорин – и ужасный: надо было коту «сметану слизать», загубить девочку, но его всё равно хочется пожалеть. Мне 41 год, кризис и конфликты среднего возраста мне понятны.
Дмитрий Крымов и сам признавался в интервью в том, что хочет вызвать сочувствие ко всем героям. Но почему они его заслуживают?
Они заложники своей правды, которую выбрали, своего воспитания и желаний. Я вот заложник инфантилизма. В профессии он мне нужен, служит батарейкой, но в жизни он неприменим. Я так «полюбил» свою позицию в отношении оформления различных документов: впадаю в ступор и всё. Ленивая позиция: «Не хочу», а у Тригорина: «Хочу! Аркадина, отпусти…»
Что нового для Вас открыл Тригорин?
Работа ещё идет, боюсь отвечать на такие вопросы. Точно могу сказать, что благодаря Эльмире Диваевой (педагог по вокалу, прим. ред.) я научился петь фальцетом. Тут было важно использовать именно это звукоизвлечение. Если в «Шахматах», как она говорит, я пою «толстым смыком», то здесь надо было найти другие нотки.
Хрестоматийно принято считать, что Заречная – зеркальное отражение Аркадиной, а Треплев, соответственно, Тригорина. В спектакле эти линии взаимоотношений выстраиваются? Как главные герои существуют в спектакле?
Чудесно рассказывал Дмитрий Анатольевич о своём студенте, который разбирал «Чайку». Точно я не помню всех деталей, но вкратце перескажу, отвечая на вопрос. Студент вышел на площадку и стал расставлять стулья: «Вот это у нас Костик, он красной ниточкой тянется к Нине, она другой ниточкой тянется к Тригорину…» и т.д. Он соединил разноцветными нитками героев, а потом взял и потянул один персонаж-стул и вся выстроенная система рухнула. Это и есть образ их взаимоотношений. Крымов играет с любой хрестоматийностью, пространством, со смыслами.
Бытует мнение, что многое можно понять о режиссёре «Чайки» по тому, кто для него главный герой в пьесе. Судя по названию спектакля, ответ очевиден…
Да, конечно, Костик. Нас поставили перед фактом: будет не Чехов, а Крымов, не «Чайка», а «Костик». Треплев первый появляется на сцене и последний уходит. Тот художник и этот художник.
Помимо чеховских героев в спектакле появился новый очень обаятельный персонаж – большая добродушная собака. Легко было делить сцену с таким партнёром?
Сейчас во мне тщеславие заговорило. Я всё думал, найдётся ли хороший человек, который опубликует заглавие к статье: «Актёры театра А.С.Пушкина переиграли собаку!» (смеётся).Атрей – чудесный партнёр и у него прекрасная хозяйка. Был подготовительный этап: мы с ним все познакомились, Саша Дмитриев (Костик) ездил специально гулял с ним, налаживал отношения. Атрея учили, как себя вести на сцене, куда нельзя ходить, а куда можно. Потом он начал импровизировать, и у него это прекрасно получалось! В сцене, когда Аркадина и Костик вместе сидят, фоном звучит песня «Вечная любовь», Атрей подходит и подсаживается ближе к Костику, склоняя морду. Сама по себе картинка очень щемящая, а ещё и этот зверь рядышком…
Легко было работать с Дмитрием Крымовым?
Я в него сразу влюбился, за ним такой необъятный космос открывается! Крымов выбегает на сцену играть твою роль. Мы репетируем, ещё ничего не ясно, только нащупываются какие-то мизансцены, а Дмитрий Анатольевич выходит на сцену, берёт мой текст: «Саша, простите, мне кажется вот так надо…» Читает, а потом говорит: «Я сейчас плохо показал, да?» Я отвечаю – да, дайте мне текст, я знаю, как надо (смеётся). Это абсолютное сотворчество и доверие, за которым скрывается стремление идти вместе куда-то туда, в темноту, пытаться что-то нащупать, почувствовать и воплотить на сцене. Ошибаться, ошибаться, ошибаться и найти ответ.
Вы – послушный актёр или позволяете себе спорить с режиссёром?
Один мой друг говорит: «Ну, что? Поднакусал этого?» (смеётся) Я всегда готов к диалогу с режиссёрами, а Крымова я люблю, и это взаимное чувство. Он вместе с нами плачет и не стесняется. На репетиции сидим и ревём в три ручья. Крымов к нам поворачивается, и мы видим его красные глаза: «Хорошо. Это хорошо».
Согласны ли Вы с формулой Костика: «Новые формы нужны, а если их нет, то лучше ничего не нужно…»?
Не знаю. Бутусов – это новые формы? Крымов – это новые формы? Для меня – безусловно. Я меряю всё эмоциями, если в меня попадает спектакль, что-то новое принимаю в свой мир – тогда это живой театр. Его, наверное, и можно назвать «новой формой».
Юрий Бутусов сыграл весомую роль в творческой биографии Александра Матросова, в чём он неоднократно признавался во время беседы. Актёр занят в двух спектаклях «Добрый человек из Сезуана» (премьера 2003 года) и «Барабаны в ночи» (премьера 2016 года).
В «Чайке» раскрывается тема взаимоотношений жизни и творчества. Как Вам кажется – искусство способно менять жизнь?
Конечно! Если бы я в середине 1990-х не увидел «Вишнёвый сад», возможно, сейчас с Вами здесь не разговаривал. Театр меняет людей и меняет жизнь, но силами ни с кем не меряется. Я верю в театральное чудо, это моя религия!
«Театральная тишина выражается не молчанием, а звуками. Если не наполнить тишину звуками, нельзя достичь иллюзии», – утверждал Станиславский. Спектакль «Костик» наполнен шансоном. Что выражают эти песни?
Противостояние Аркадиной и Треплева. Этот шансон очень близок нашему эстрадному срезу, который мы ещё помним, где каждый исполнитель занимал свою определённую нишу. Мы сейчас иногда можем подсмеиваться над кем-то, но тогда они первые пробивались через тернии, собирали залы, стадионы, рубили своим талантом асфальт. Какой заряд сил и энергии! Этой отлаженной устоявшейся системе координат Костик начинает задавать неудобные вопросы, а ему в ответ: «А ты сам что сделал, мальчик? Ты кто? Ты пройди сперва наш путь». В этом есть их правда.
Над чем смеётся Чехов в своей пьесе? И над чем, как Вам кажется, будут смеяться зрители на спектакле?
Мой прекрасный педагог по зарубежному театру Лариса Николаевна Лейченко рассказывала, что, когда Григорий Козлов пришёл ставить «Вишнёвый сад», он сидел в зале и хохотал на репетициях. Пришедшие «старики» не понимали, что смешного. А он хохотал от узнаваемости! Мы ведь чаще всего смеёмся не над самой шуткой, а потому, что узнаём себя и окружающих. Я думаю, что частично об этом и писал Чехов. Повторю слова своего друга, с которым мы репетировали чеховскую пьесу на курсе Камы Гинкаса. У Достоевского – выйди на перекрёсток и скажи: «Я убил!» Вот тебе и рецепт, как найти диалог с совестью. Толстой говорит: «Мир в тебе!» Они оба указывают пальчиком на решение, а Чехов этого не делает. Он никого не осуждает, не даёт советы, а всем сочувствует.
С каким сценическим героем Вы себя ассоциируете?
Больше всего меня, наверное, в спектаклях Юрия Бутусова, потому что это наши этюды, наша плоть и кровь. Мы приносили разработки, а режиссёр из этого строил свою мозаику. Он – настоящий шаман. Клоун в «Барабанах в ночи» – моя история, мой разговор с Леонидом Енгибаровым. Его этюд «Жизнь женщины» меня потряс! Гениальная простота: один человек на сцене, ни музыки, ни яркого грима, ни текста. Для меня вообще нет ничего более трагичного, чем образ клоуна. Это абсолютная театральная вертикаль, поэтому мне очень хотелось сыграть клоуна именно в трагическом рисунке.
Тоненькие чёрные усики, размазанный белый грим на лице и два красных пятна вокруг глаз, будто кровоточащие раны – это Фридрих Мурк Александра Матросова. Актёр играет максимально экспрессивно, широкими мазками, совмещая в образе прагматика эмоциональную ловкость, пародийность, характерность. Для Мурка «Время – деньги», расчёт во всём, даже в вопросах любви и брака; он – делец, потирающий руки в белых перчатках. В отдельных сценах Мурк топорщится, вытягивая шею и поднимая вверх подбородок, словно пытается казаться выше остальных. В атмосфере чёрного вакуума, куда вот-вот затащат брехтовские боги и зрителей, Фридрих Мурк развивает заданный режиссёром тон исповедального драматизма.
Приёмы эксцентрики Александр Матросов использует и в роли продавца воды Ванга из спектакля «Добрый человек из Сезуана». Этого героя не просто жаль, к нему испытываешь сострадание, как к ребёнку, невинно растерзанному диким животным. Ближе к развязке перед нами уже юродивый, городской сумасшедший, при виде которого хочется зажмуриться. Актёр не скупится на детали, не боится подчёркнутой карикатурности, за которую могут обвинить в наигрыше. Персонаж не зафиксирован в гротескных рамках, он мчится подобно комете по мокрому небу, и вместе с тем Ванг-Матросов удивительно лиричен, что становится одной из находок режиссёра. При всей горячности повествования, Юрий Бутусов, доводя до предела накал страстей, вдруг резко и безапелляционно обрывает историю. Никаких многоточий. Гаснет свет, тьма поглощает сцену и всё, что успевает прошептать Шен Те (Александра Урсуляк): «Помогите!» Она говорит это, устремив стеклянный, потупивший взгляд в зрительный зал. Говорит, не надеясь что-то услышать в ответ.
Вы самокритичный человек?
Самоед.
Продолжите фразу: «Костик» – это спектакль про…
…любовь.
Если бы появилась возможность задать всего один вопрос Антону Павловичу, о чём бы спросили?
Я прочёл потрясающую книгу Дональда Рейфилда «Жизнь Антона Чехова», где запомнил описание сцены, когда Чехов приходил на репетиции своих пьес. Какие чувства он испытывал? Твоего «ребёнка» берут и на части разрывают. Но я бы не об этом спросил… Я бы сел напротив и доверил ему начать беседу.
