В саду португальский инфант Педру I встретил Инес де Кастро — фрейлину своей невесты Констанцы — и полюбил её раз и навсегда. В саду Инес де Кастро была убита посланцами его отца, который видел в фаворитке и её детях угрозу национальным интересам. Закончив гражданскую войну, развязанную из мести за Инес, Педру короновал её, уже шесть лет как мёртвую — и подданные присягнули на верность своей королеве, поцеловав её полуистлевшую руку.
Легенда о любви Педру и Инес, которая оказалась и сильнее, и страшнее смерти, легла в основу пьесы Алексея Шипенко. Режиссёр Денис Азаров поставил по ней удивительный спектакль для Электротеатра Станиславский — тягучий, как сон, струящийся, как вода, одновременно притягательный и жуткий, как глазницы пустого черепа.
На что это похоже?
Место, в котором мы встречаемся с Инес, меньше всего напоминает сад. А больше всего — морг: невысокий задник с чёрной пустотой над ним отделан белым кафелем и разделён на две половины с щелью между. С двух сторон к верхней части щели рёбрами треугольника поднимаются узкие световые панели — получается как бы пирамида, которая, в зависимости от подсветки и деталей (например, круглого зеркала), напоминает то символ Всевидящего ока, то снимок младенца в утробе матери, то навершие гробницы.
Материнство, плен и смерть, сплетённые тесно и больно — это реальность Инес, и всё же она счастлива своей любовью. После рождения первого ребёнка её отправляют в монастырь — подальше от влюблённого инфанта. Она живёт в комфортной, но тюрьме в чуждой ей стране, в оковах подчас невыносимой любви, сомнительного статуса, постоянного ожидания. И дурных снов-предчувствий, которые ограничивают её свободу в буквальном смысле: её спасают от лунатизма, приковывая по ночам к кровати.
С нами Инес общается посредством своих дневников. И спокойно — как на вскрытии в анатомичке — предъявляет нам внутреннее устройство собственной души и сознания, в котором в средневековых традициях смешиваются земное и загробное, духовное и телесное. Библейские мотивы и цитаты соседствуют здесь с историями о попытках отравиться чернилами и токсикозе (однажды Инес тошнит прямо на облачение епископа), дети растут, смерть витает рядом, придавая жизни горечь и остроту.
Инес Юлии Ауг — это тициановская Флора с рыжими кольцами кудрей по округлым плечам, вечная женственность, родящая земля, плоть от плоти сада с его вечным движением.
Она — олицетворение материнского начала в окружении всё прибывающих младенцев. Даже будущего мужа и его отца в поворотные моменты она сравнивает с детьми.
Она — вместилище мистических сил. Связанная болезненной связью с луной, она много лет видит сны о своей смерти. А переступив роковой порог, никуда не уходит — и присматривает за детьми, и спасает гибнущего от тоски любимого.
Она, наконец, — женщина из плоти и крови. Безраздельно царя на сцене (молчаливые перформеры в воротниках-брыжжах и полупрозрачный Евгений Капустин — не в счёт), Ауг с самого начала вещает откуда-то с грани миров. Но в неестественно растянутых интонациях её голоса время от времени мелькают ноты откровенно бабские. Как будто луна поворачивается к нам округлым боком — и образ Инес наливается совершенно земным содержанием.
Текст Алексея Шипенко насыщен сочными, красочными образами: здесь мрамор и ковры, спелые гранаты и яичная скорлупа, речные воды и пламя аутодафе, исполосованный живот служанки и пара в любовном экстазе, девочка, которая упрямо расплетает косы и просится на охоту, и мальчик, который день напролёт пытается разбудить убитую мать. Это жизнь во всех её проявлениях, и смерть витает над ней потусторонними клавишными глиссандо, струнными всхлипываниями и тяжёлыми ударами, которые выплывают из густых, полных дыхания басов.
Гипнотизирующий аудиоряд побеждает скупую на средства картинку — пусть и идеально сбалансированную и бесконечно эстетичную — так, что спектакль становится похож на инсталляцию. Подобно тому, как холодное жилище Инес оказывается тамбуром к макабрическому тронному залу смерти, аскетичное пространство спектакля становится лишь проводником к подлинной истории.
Зачем это смотреть?
«Сад» — спектакль медленный и литературоцентричный. Он требует от зрителя тонкой настройки и внимания к символически насыщенному, орнаментально зарифмованному тексту. И вознаграждает его ощущением человека как квинтэссенции плотского, духовного и мистического, которой смерть не страшна. Потому что смерть прорастает в ней, подобно зерну в почве сада.
