В московском театре «Модерн» идут репетиции новой лирической комедии по пьесе Екатерины Брезгуновой «МАсквичи», премьера которой ожидается во второй половине мая. Побывать на настоящей живой репетиции, погрузиться в колдовской мир рождения нового спектакля посчастливилось нашему корреспонденту.
Постановочная «кухня» – дело сугубо личное и почти интимное. О том, что оно может быть во много раз интереснее иного готового спектакля, нередко говорят сами актеры. Творческий процесс вбирает в себя все возможные эмоции: от наслаждения созидательным поиском до глубокой печали от убежденности в своей мнимой несостоятельности. Понять какими усилиями и на какой наковальне куется еще невидимое миру, но уже трепещущее жизнью художественное творение, можно только припав к источнику его зарождения, к таинству репетиции, доступной обычно лишь своим, театральным.
Загадочный ритм спектакля – вот что волнует постановщика в первую очередь! Словом «ритм» Юрий Грымов пользуется чаще всего, терпеливо напоминая актерам о соблюдении этого главного правила. Артисты слышат, но переход к более ритмичной игре происходит так незаметно, что хочется повернуть картинку вспять и проследить, что же было не так. Эти важные микронюансы видят и понимают только вовлеченные в процесс, те, кто сплочен в единый ансамбль спектакля.
Режиссер, он же дирижер действия, знает партитуру своего будущего детища буквально во всех измерениях. Он видит полотно постановки так, словно сама жизнь ее героев проходит «здесь и сейчас» перед его глазами. И нужно вдохнуть в эту жизнь градус такого правдоподобия, которое, не нарушило бы незыблемого закона «искусства над жизнью», когда «Верю!» и «Так не бывает!» в совместном течении рождают вопрос – «И откуда они все знают про нас?».
Со стороны не происходит ничего особенного – актриса встает, идет через сцену и выключает свет. «Посчитай до шести и только тогда вставай!» – кричит ей режиссер. Дубль два: актриса, посчитав до шести, встает и идет через сцену. «Зачем посмотрела на него? Не смотри в его сторону!» – снова «дирижирует» режиссер, когда героиня случайно бросает взгляд на партнера. Теперь все заново – счет до шести, проход до выключателя, и сцена чудесным образом оживает. Внезапно, как изображение на переводной картинке, проявляется «сообщение» героев, их отношения, разлитое в воздухе напряжение.
Такое чудо произойдет еще не раз за время репетиции. И не только с актерами. Грымов упорно добивается от световика, чтобы на сцене были видны брызги воды, которой один из героев орошает цветы. «Хорошо бы сделать радугу», – мечтает режиссер, но быстро отказывается от воплощения своей идеи в пользу экономии времени.
На огромных деревянных коробках всю репетицию спит актриса, которой перед началом действия режиссер заботливо попросил принести подушку. Это часть спектакля, и роль у «спящей» еще вся впереди, но ей невозможно не посочувствовать – жесткие грани коробок могут изрядно «наломать» бока. Именно поэтому так шутливо-благодарно кланялась актриса, принимая подушку. Этот, заданный с начала дружески-ироничный тон, остается висеть в атмосфере спектакля, как брызги в воздухе, несмотря на общую пристальную внимательность к каждому слову режиссера – доброму или отчаянно крепкому.
Кусочки спектакля, как смальта укладываются в его еще нетвердо укрепленную мозаику: маски, музыка, органично поддерживающая фон и место действия, свет, костюмы, с которыми еще не до конца разобрались исполнители («Почему не заправил рубашку в юбку?! – возмущается постановщик нерасторопности молодого актера). Все это пока похоже на процесс перебирания гречки – добрые зерна в кастрюлю, черная шелуха – в ведро. И нет числа режиссерским поправкам, ремаркам, окрикам. Погружение работяг-актеров в постановочный процесс становится почти осязаемым, настолько тщательно ткут они узор своих ролей цветными нитями, невидимо натянутыми между героем, самим собой и режиссером.
Начинается круговое повторение уже отработанных сцен. На подмостках почти ровным и спокойным потоком потекло действие, которое еще несколько минут назад тормозило на каждом шагу. Но где же режиссер с его словесными тычками и указаниями? Он затаился там же, в первом ряду, и почти неслышно, себе под нос, редким словом подталкивает паровоз событий, уже не нуждающийся в подбрасывании дров в топку. Наверное, так спектакль становится взрослым и самостоятельным, отправляясь в свой неизведанный пока путь «через тернии к звездам». Уже понятно, что «все еще будет», но пока окутано тайной – какое оно, это будущее?
