Дмитрий Волкострелов уже инсценировал дневники и искусствоведческие тексты, берестяные грамоты, фотографии и музыкальный плейлист. Поэтому в постановке русской классики от него можно было ждать чего угодно, кроме собственно постановки русской классики. И в его фокус попали не тексты и не люди, но их восприятие сквозь время. Работа над спектаклем началась с того, что каждый из пяти занятых в нём актёров выбрал по десять главных событий «золотого века» русской культуры от 1799 до 1904 года (от рождения Пушкина до смерти Чехова). Почти не найдя пересечений, режиссёр решил сделать пять версий, каждому — свою. И дать слово всем желающим зрителям: в фойе перед спектаклем можно задать вопрос кому-нибудь из писателей.
На что это похоже?
Больше всего происходящее на сцене напоминает спектакль наоборот: вместо актёров — переодетые зрители, вместо реплик персонажей — бесконечная пауза, вместо живых голосов — синтезированная речь, вместо вневременных историй — интимные или бытовые детали, вместо динамичного действия — разреженное почти-ничего-не-делание, вместо драматургического текста — разрозненные отрывки и цепь случайностей.
Художник Ксения Перетрухина организовала и оформила сценическое пространство как типичный музей-квартиру: стол со стульями, шкаф, секретер, часы с боем. Здесь могло бы размещаться наследие любого из русских классиков. За стойками с красными бархатными шнурами — праздные посетители со смартфонами и наушниками. Отщёлкав всё, что было можно, они потихоньку смелеют и просачиваются внутрь, а потом начинают обживать пространство: приносят электрочайник, ноутбук и коврик для йоги и начинают молча заниматься самыми обыкновенными бытовыми делами.
В это время на заднике сменяются цифры: за час с небольшим проходит век. Каждое десятилетие отмечает событие из жизни какого-нибудь «великого русского»: кто-то влюбляется в племянницу, кто-то болеет, кто-то скучает по бабушке, кто-то женится. Синтезированные голоса зачитывают отрывки из мемуаров, писем и стихов. Титаны духа предстают обычными людьми с совершенно земными пристрастиями: Пушкин распутничает и болеет гнусными болезнями, Лермонтов во время учёбы пишет скабрезные стишки, Сухово-Кобылин (возможно) убивает содержанку.
Постепенно современность растворяется в крепко заваренной классике, прошлое всё гуще зарастает быльём, вчерашние наглые захватчики сами становятся музейной редкостью: переодевшись в платья, чепцы и барские шубы с шапками, они отгораживаются уже от нас бархатными шнуром. А потом занимают места за столом и начинают нечто среднее между спиритическим сеансом и игрой в лото: те, у кого совпадает число, зачитывают один из вопросов от зрителей и ответ на него — случайную фразу из книги соответствующего автора. Иногда получается мудро и смешно.
Ещё во время игры персонажи собирают по одному слову стихотворение Державина «На тленность»: к концу спектакля оно проявляется из темноты на заднике: «Река времён в своём стремленьи Уносит все дела людей И топит в пропасти забвенья Народы, царства и царей…». Весь спектакль кажется иллюстрацией к этим строкам, его содержание как будто выловлено из реки забвения. И отдельные фразы и факты, попавшие в сеть режиссёра, в каждой отдельно взятой голове складываются в некий калейдоскопический узор. Здесь всё зависит от подготовки зрителя и его желания разбираться и искать «пасхалки». Вроде этих, например: лото — явная отсылка к последнему действию чеховской «Чайки», когда все играют, а Костя уходит стреляться, а «На тленность» — это акростих, который долго считали незавершённым: первые буквы его строк по-русски складываются во фразу «руина чти», а на латыни — «amor stat» — «любовь остаётся».
В описании своего спектакля «Хорошо темперированные грамоты» на сайте «Золотой маски» Волкострелов рассуждает о том, что временных и пространственных границ не существует: «всё присутствует, живет и дышит в мире одновременно». В «Грамотах» он показывал прошлое, а здесь как будто будущее: вот наши потомки, вооружившись искусственным интеллектом, пытаются осмыслить феномен классической литературы и извлечь из него некую пользу. Что это такое, о чём это и зачем? Компьютеры мешают творчество, личную переписку и литературоведческие тексты, коверкая имена, а люди недоуменно крутят в руках предметы старины и переодеваются в исторических персонажей, чтобы «влезть в их шкуру» и причаститься их мудрости, но действуют без понимания и системы, наугад.
Всё это поднимает, как ил со дна, множество вопросов, связанных с корпусом классики — о таланте, нравственности, идеализации великих, критериях попадания в «золотой фонд», вещах, достойных увековечивания, актуальности событий, описанных два века назад в совсем другом мире, нашей способности понять и применить мудрость предков… И неизбежной доле скуки, которую нужно вытерпеть, чтобы получить главное — ответы на свои вопросы. Чтобы каждый присутствующий почувствовал это, в первые 45 минут на сцене практически ничего не происходит. И те, кто не покидает зал в досаде, и не пришёл специально на Волкострелова, точно понимая, чего от него можно ждать, проходят все стадии принятия неизбежного: отрицание, гнев, торг…
Зачем это смотреть?
По случаю премьеры «Приют комедианта» запустил гид по театру Волкострелова, в котором объяснил, что это нормально, если актёры будут всё время молчать, если что-то будет повторяться много раз, если внимание зрителя сфокусируют на мелких деталях и частностях жизни, которые обычно считаются несущественными, если будет странно или скучно. Что всё это черты авторского стиля, а это искусство — в первую очередь не про значение, а про присутствие.
Так что сходить на этот спектакль Волкострелова стоит за тем же, зачем и на другие его постановки — чтобы вернуться к общению с самим собой: замедлиться, сфокусироваться на присутствии и подумать о чём-то важном в обозначенном поле.
Когда-то Волкострелов привёз в Петербург проект Всеволода Лисовского «Молчание на заданную тему», в котором зрители вместе с актрисой час проводят в безмолвном размышлении. По сути, «Русская классика» — это то же «Молчание на заданную тему», только с красивым художественным оформлением и разнообразными подсказками. Так что объём вынесенного из зала смысла прямо пропорционален объёму вложенных усилий, а обсуждать «Русскую классику» интереснее, чем смотреть её.
