«Сюжет мелькнул…для небольшого рассказа», – задумчиво произносит Тригорин, герой пьесы Чехова «Чайка», и погружается в размышления о нежно-хрупкой Заречной, мечтающей выпорхнуть из клетки родительского неодобрения и тотального контроля.
Тот же сюжет, правда с совершенно иным способом его воплощения мелькнул и у студентов актерского факультета ГИТИСа. Для спектакля, который они показали на театральном фестивале «Твой шанс. Casting» в центре «На Страстном». Курс Б. А. Морозова под руководством режиссëра Татьяны Морозовой представил новую версию «Чайки».
В чëм новизна? В смещении акцентов. Теперь предметом исследования становится степень готовности общества (в лице Аркадиной и Тригорина) признать талант юной творческой единицы (Треплева). О любви, конечно, тоже пойдëт разговор. Всепоглощающей, неземной, глубокой – в начале и отворачивающей героев друг от друга – в финале. Но здесь команда спектакля будто предлагает зрителям примерить на себя роль биологов, тщательно изучающих под микроскопом клетки растений: наблюдать придëтся за взаимоотношениями людей из двух противоположных миров, первостепенная же задача – рассмотреть желание Кости Треплева транслировать окружающим своë понимание театра. Героем движет стремление избавиться от упрощения и потребность в новых формах, за которыми скрыта неудобоваримая мораль, а часто полоса препятствий, ведущая к переосмыслению искусства и его влияния на жизнь человека. Спектакль приводит к мысли, что сила – не только в любви, но и в понимании. Когда творец – не мишень для насмешек, а объëмное издание с золотым тиснением и множеством находок на каждой странице.
Как для Чехова важны все герои в равной степени, так и для режиссëра «Чайки» ценность представляет каждый актëр. Первое действие «окрашено» белым: студенты в нарядах соответствующего цвета, который ассоциируется с совершенством, честностью перед самим собой, началом пути, а возможно, вынужденным обнулением. Как чистый лист, ожидающий соприкосновения с кисточкой, обмакнутой в яркой краске. Даже при таком решении это не безликая масса, подчинëнная одному темпоритму, одному направлению, одному мироощущению. Образ каждого актëра коррелирует с характером его персонажа. К примеру, Дарья Савичева облачена в белое свободное платье – подчëркивается лëгкость Нины Заречной, витающей в мечтах о сцене. А Анна Виноградова в топе с широкими бретельками, брюках и туфлях на высоком каблуке – строгость и манящая привлекательность Аркадиной. Именно в этом белоснежном царстве Треплев (Никита Мазин) ищет способ показать богеме, насколько глубоким может быть произведение. ЕГО произведение. Об этом несколько позже, ведь философия юного писателя заслуживает особого внимания. Второе действие будто происходит в темноте: все в чëрном. Герои повзрослевшие, приземлëнные, утратившие блеск в глазах. Груз завышенных ожиданий уже не тревожит, а становится неотъемлемой частью образа. Реальность для персонажей – одинокое замкнутое существование. Идеал, который, пожалуй, важен для каждого без исключения, лежит вне материальных координат – это родство душ. За счëт чего оно возможно?
За счëт понимания. Как раз новых форм, в которых нуждается театр. Итак, известная читателям пьесы сцена: презентация спектакля Треплева, в главной роли – Заречная. Татьяна Морозова предлагает зрителям обратиться к себе и поразмыслить над темой одиночества. Музыка гремит, заглушая слова. Резкий звук заводящейся шкатулки. Пауза. Устрашающим голосом: «Давайте вместе найдем, где спряталось одиночество!? Может, оно под диваном? Под подушкой или за дверцей шкафа?» Ощущение, что становишься героем фильма ужасов, где так и норовят запутать и лишить коммуникации с внешним миром. Но это первая реакция, беспокоиться не стоит. Рассуждения Нины (так задумано по сценарию Кости) о Мировой душе заглушают тревогу и выводят зрителя на новый уровень. Движущая сила мира, его идеальное единство, совершенная гармония есть героиня пьесы Треплева. Такой он видит и Нину… Но «декадентским бредом» это видит Аркадина. Конечно, одиночество, опустошëнность, уход в мир отдельной личности ей сложно понять. Нет ни единого шага навстречу. Неготовность оказать поддержку, в первую очередь моральную, разрушает Треплева. Как ему открывать себя и театр (и себя в театре) с другой стороны, если устоявшееся мнение самого близкого человека диктует возвращение к традиционному способу существования в тексте, а впоследствии на сцене?
Эта «Чайка» – с особенным звуковым оформлением. Треплев передаëт свои чувства с помощью музыки. Он начинает играть на фортепиано, а далее мелодию души подхватывают ударные и духовые инструменты. Похоже, это и есть тот самый способ открыться и при этом не столкнуться с осуждением. Только вот что произойдëт, когда прозвучит заключительный аккорд? Треплев закроет фортепиано, сложит в ровную стопку писательские черновики и покинет зрителя. Но за закрытыми дверями кипит своя жизнь. Или… наоборот, останавливается из-за невозможности еë хозяина принять поражение? Здесь можно возразить: произведение не становится хуже оттого, что пока не находит своего читателя и не отзывается пониманием в тех, кто успел ознакомиться с ним. Чужое мнение, даже из уст представителей элиты, не должно отворачивать творца от собственных работ. И пусть спектакль показывает прямо противоположное, хочется верить, что у этой истории мог бы случиться иной финал. В таком случае достижение идеала становится возможным. Но уже не «по-чеховски».
Автор Алеся Воронова
