«Сережа, ну как же так?! » – этот плач-упрек, вложенный авторами в уста Галины Бениславской (Елена Каяджи), окончательно прорвал зрительскую оборону и с чувством, с толком, с расстановкой сделанный спектакль «выстрелил» в самое сердце зрителя. Выстрелы на этом не закончились: по сути, весь спектакль – это история одного самоубийственного выстрела, унесшего жизнь литературного секретаря Есенина, Галины Бениславской: история как бы развернувшаяся перед ней, пока «верную Галю», сотрудницу газеты «Беднота» везли в больницу умирать. Будут и другие выстрелы – казни за кадром. Будет и банальная, почти как «кровь-любовь», рифма «поэт-пистолет».
Извилистая дорожка, московская изогнутая улица, ведущая в небо – вот генеральная метафора главной декорации. Вокруг дорожки разворачивается урбанистический пейзаж, напоминающий опрокинутый питерский двор-колодец. А когда вспоминаем матушку-Русь, Рязанский уезд, село Константиново, дворы исчезают и появляется плетеное как бы из льняных нитей величественное панно, олицетворяющее «лельское» прошлое Сергея Александровича: рязанские просторы, первые свидания под яблоней и, конечно, Богородицу, вернее, только оклад Ее иконы. Эта белая «паутина» символизирует, кажется, многообразие «нейронных связей» поэта с Родиной, его глубокую укорененность, которую современному человеку трудно и почувствовать.
Но вернемся к молодому выпускнику учительской школы, а по совместительству амбициозному поэту, Сергею Есенину (Вячеслав Рязанов). Приехав в столицу, через вереницу закрытых дверей поэт доходит, наконец, до самого Блока (Иван Васильев) – столичного поэтического небожителя, после чего двери перед ним открываются более охотно. Клюев (Николай Зверев) наряжает Есенина à la moujik, отныне он крестьянский поэт, но это ненадолго: до поры пока не родятся имажинисты. В 1918 году столица была перенесена в Москву, но мы этого перемещения не замечаем, видимо, потому что Есенин переезжает вместе со столицей: где столица там и жаждущий славы поэт. Дальше локации угадываются: вот кафе «Стойло Пегаса» – свидетель множества стихов, свиданий и сцен, вот Политехнический музей – очевидец рэп-батла между Есениным и Маяковским (Александр Чернышёв) – привет Алексею Франдетти, недавно выпустившему рэп-мюзикл «Маяковский» в московском Ленкоме.
Жанр мюзикла оставил от биографии Сергея Есенина только концептуальную фабулу, имеющую, однако, плотную опору на биографические сведения (спасибо автору либретто Анастасии Букреевой) – яркие события, широкие мазки, «миф»; при этом судьбы Есенина, Бениславской, Дункан (Дарья Кожина), и даже болтуна и пьяницы Ганина (Артем Мисаженков) вызывают глубокое сопереживание.
Чекист Блюмкин (Андрей Карх) – воплощение вежливого зла, провозвестник ада, несмотря на свою инфернальную роль в жизни Поэта, оказывается лишь тенью Черного Человека, настоящего палача Сергея Есенина.
Завораживает хореография Ирины Ляховской – ей достались артисты, с которыми можно реализовать самые смелые творческие фантазии: поэтому танцевальные номера разнообразны и претерпевают сложную эволюцию от нэповского кабаре, через деревенские идиллические «прорастания» к откровенному канканистому бродвею, а затем к фантасмагоричному танцу Двойника, взявшего власть над героем.
На афише Сергей Есенин изображен на красном коне, и, хотя живых лошадей на сцене замечено не было, красный цвет пунктиром проходит через все повествование, в частности, в виде кровавых лент-змей струящихся по кожаным костюмам деятелей ЧеКа, намекающих на террор, который они осуществляли (художник – Елена Вершинина). Костюмы Есенина, его матери и Бениславской отчасти принадлежат той льняной Руси. На фоне желтых газет, поставщиков «газетной нечисти», которых проклинала когда-то Цветаева, появляются белые рукописи: то единственное святое, которое Есенин хочет пронести незапятнанным по своей жизни. И вот Галина берет на себя заботу об этих белых листках, почти что баюкая их на груди, как ребенка, которого у них с Есениным не случилось.
Музыка Евгения Загота уверенно ведет нас по сюжетным перипетиям, не давая слабины, не сбавляя накала. В моменты чтения стихов, сюжетного затишья, раскрытия характеров, капающим изгибающимся надмирным звуком звучит терменвокс. Но вот медитация прекращается и на смену ей уже спешит следующий пышный богато оркестрованный номер вроде «Обаятельного мерзавца» или «Танца с золотыми слитками». Сильный голос Вячеслава Рязанова под стать музыке – и артист, и музыка в выигрыше от этого симбиоза. Но «Сережа, Сереженька… » в исполнении Елены Каяджи бьет наповал – зал буквально сверкает бриллиантами слез.
Как патроны в патронташ уложены в музыку стихи Михаила Загота – теперь сложные темы вроде теории имажинизма легко распеваются веселой тройкой: Есениным, Мариенгофом (Иван Васильев) и Шершеневичем (Антон Хомяков). А как уморительно смешна любовная перекличка Есенина и Дункан, замешанная на языковой игре между русским и английским языком.
Особняком стоят партии матери Есенина (блистательной Светланы Вильгельм), старомодный наряд которой оставил ей единственную возможность завоевать зрителя, а именно – вокалом.
На сцене настоящий мюзикл, скромно и элегантно названный в афише «музыкальным спектаклем». А чего как не мюзикла ожидать от Мюзик Холла, Музыкального театра им. Ф.И. Шаляпина, который как летучий замок Лапута парит по чужим площадкам, в ожидании, когда закончится затяжной и сложный ремонт здания по адресу Александровский парк, д. 4.
Режиссерская концепция Филиппа Разенкова достоверна и убедительна: он приводит героев к закономерному финалу, но видит в нем трагическую случайность, накопление мелких болей и бед, воздействие сводящих с ума тяг и пристрастий, влияние многоголосия советчиков, завистников и нахлебников, бытовых неурядиц (нет жилья… нечем платить… негде писать). В дневниках Бениславской – натуры несовременной, которую современные эмансипированные женщины иначе как созависимой не назвали бы – есть удивительное прозрение: «Я знаю, я вижу, как он остался один в номере, сел и стал разбирать и мысли, и бумаги. Была острая безнадежность. И знаю еще: уже оттолкнув тумбу, он опомнился, осознал, хотел вернуться и схватился за трубу. Было поздно».
Что ж, это тот самый «крюк», о котором пишет Марина Цветаева: «Он даже размахнувшись с колокольни/ Крюк выморочит… Ибо путь комет – / Поэтов путь».
Не только за стихи, но за эти несколько секунд, которые поэт цеплялся за жизнь всем своим существом, за этот вымороченный с колокольни крюк мы любим Сергея Есенина, за непредсказуемый путь кометы, реализованный и в поэзии, и в жизни. Что до «верной Гали», то она не оставила себе шанса в безнадежном декабре, в безнадежной стране и в тех безнадежных двух последних строках, которые она начерно вымарала из своих воспоминаний о Сергее Есенине. Но она, пожертвовав собой, сохранила нам Есенина, его белые рукописи – своего ребенка.
Автор – Андрей Боскис
