Екатерина Рогачкова – актриса театра им.А.С.Пушкина, удивительно обаятельная девушка, которая на сцене может перевоплотиться и в весёлую девчонку, и в даму с тяжелой судьбой. В один тёплый день, когда в окна гримёрки пробивался радостный солнечный свет, мы встретились с Екатериной и поговорили о театре, об учёбе, о ролях и просто о том, что важно в жизни. Столько любви ко всему вокруг в этом человеке – можно позавидовать!
– Вы совсем недавно, в 2017 году, выпустились с курса Евгения Александровича Писарева. Так сложилось или вы хотели попасть именно к нему?
– Я поступала везде, во все театральные вузы: ГИТИС, Щукинское училище, Щепкинское, в школу Райкина, поступила сразу в несколько и ещё выбирала потом – и выбрала мастерскую Писарева. Я тогда ходила ещё на подготовительные курсы во МХАТ, мне там очень нравилось, там атмосфера была домашняя. У меня было ощущение, что это пространство – уже намоленное место для меня.
– Во время обучения было ли у вас на курсе что-то такое, чего не было у других?
– Мне кажется, что особенность именно нашей мастерской в том, что у нас преподают очень разные педагоги. И мы получаем очень разные техники. На некоторых других курсах есть ощущение, что у них прослеживается какая-то определённая театральная направленность. Например, классическая школа малого театра, либо наоборот узконаправленная андеграундная тема. А у нас очень разные техники были, и очень разные педагоги с разными школами. С нами, например, ставил спектакль Андрей Стадников. И тут же с нами работал, например, Борис Леонидович Дьяченко. Он фанат Высоцкого и театра того периода, театра на Таганке и т.д. То есть, у нас были совершенно диаметрально противоположные техники и школы. Ребята с нашего курса работают и в МХТ, и в МТЮЗЕ, и в Et Cetera, и в БДТ. В кино работают в совершенно разных жанрах. Мне кажется, это говорит о том, что из нас воспитали универсальных артистов, которые могут и так и сяк, и при этом они всё равно остаются собой, знают кто они, и у них есть очень много навыков и инструментов. Потому что, когда тебя воспитывают в какой-то узкой направленности, ты только с таким материалом и можешь работать, а у нас было по-другому. Ну, например ты придёшь к Бутусову – ты сможешь сработаться с Бутусовым, придёшь в какую-то классическую постановку – ты сможешь, тебя позовут в кино, в какой-нибудь артхаус проект – ты не подкачаешь, или в какой-либо комедийный проект – всё равно ты сможешь это сделать. При условии, что ты взял всё, что тебе давали в этой мастерской.
– Были разные техники, и в итоге какая вам ближе всего?
– Ну, наверное, так как я попала в этот театр, у нас совпало представление о театре с Евгением Александровичем. Я хотела именно сюда, и меня сюда брали. Когда были показы в других театрах, я ходила просто помогала своим однокурсникам, не хотела в какое-то другое место. Я здесь, и в этом театре я чувствую себя на своём месте, чувствую себя дома. Мне очень нравится наш коллектив. Ну и часто про наш театр говорят, что это театр-дом, потому что, действительно, наш коллектив – это не только актёры, это все службы. Это монтировщики, гримёры, костюмеры, реквизиторы, даже охранники, вахтёры. Мы все – одна большая компания. Мы общаемся, мы все друг друга поддерживаем. Нет никаких там склок, интриг, у нас очень тёплая атмосфера в театре.
– Мастером вашего курса был Евгений Александрович. А кого бы вы ещё назвали среди своих главных педагогов?
– Евгения Олеговна Дмитриева, мы с ней выпустили спектакль «Безотцовщина». И, в принципе, мы с ней очень много работали. Именно она очень много в меня вложила. И мы до сих пор с ней дружим и сотрудничаем. Я сейчас ассистирую ей в школе-студии МХАТ на новом курсе, хожу к ней на занятия, помогаю.
– А как помогаете?
– Ну, во-первых, учусь и уже смотрю на процесс с другой стороны. Раньше я видела всё только изнутри. А теперь могу понять, как она выстраивает процесс, как она общается со студентами. Но и плюс бывают моменты, когда она говорит: «у меня съёмки, замени там, проведи занятие», или, например «я опаздываю, начни урок, поделай этюды, поделай какие-то задания», и т.д. Или она делает целиком какой-то отрывок со студентами и просит меня: «возьми вот ту девчонку, иди в соседнюю аудиторию и с ней что-нибудь поковыряйся там, попробуй что-то поделать.»
– А даёт ли это вам какой-то актёрский плюс? В себе актёрского добавляется?
– Конечно, конечно! Во-первых, какая большая ответственность появляется. Потому что ты приходишь и должен рассказать, как надо, а потом эти студенты, которые не сильно отличаются от тебя по возрасту, приходят к тебе на спектакль, и оценивают: «ну покажи нам, что ты умеешь». Это очень дисциплинирует. Ты не можешь расслабиться и спектакль левой пяткой играть. Ну и плюс, когда ты что-то со стороны объясняешь, ты проигрываешь много ролей, и это своего рода тренинг. Ты очень пластичным становишься, потому что пробуешь, когда объясняешь и за ту роль, и за другую роль. Это как упражнение.
– А ещё кто из педагогов был особенно важным для вас?
– На самом деле, каждый дал очень многое и каждый дал понемногу. Вот, например, Борис Леонидович Дьяченко. Он, как я считаю, воспитал в нас честность, смелость, и умение использовать какие-то очень сильные эмоции. Он именно вытаскивал из нас настоящий темперамент, какие-то сильные эмоции, большие чувства. Ты «раскачался» и чувствуешь, что можешь после его школы и древнегреческую трагедию сыграть, и всё что угодно – и страдать, и накричать, и по большие проблемы переживать. Еще, конечно, Андрей Кузичев, Михаил Миронов. Я долго могу на эту тему говорить – что каждый из них сделал.
– Допустим, какой-то человек собирается поступать, выбирает себе мастера курса и думает пойти учиться к Евгению Писареву. Почему он должен выбрать именно этот курс?
– Потому что Евгений Александрович очень адекватный, современный, умный, обаятельный. Он – худрук, который не говорит тебе «может быть только так!», наоборот, он раскрывает тебя как личность, как человека, и с тобой общается всё равно как с личностью. Я, например, не приемлю такие методы, когда унижают, оскорбляют, как-то ломают твою природу.
– В театре вы участвуете во многих работах. Какая-нибудь роль уже стала любимой?
– Ой, ну так нельзя говорить (смеётся). Сейчас прошла премьера спектакля «Инспектор пришёл», в котором у меня очень интересная роль, и она мне нравится. Я получаю от неё огромное удовольствие. Надеюсь, что для меня это будет своего рода «шагом вперёд» в театре. Потому что роль большая, объёмная, в которой можно много сыграть.
– Для работы в постановке пригласили Григория Сиятвинду, как с ним работается?
– Прекрасно! Я с ним сначала на ВЫ была, дистанцировалась, а сейчас он уже стал для меня близким и родным человеком. Я восхищаюсь им как артистом, потому что он невероятно пластичен как физически, так и психически. Я как-то после прогона к нему подхожу и говорю: «Гриш, ты двигаешься как кошка, ты как будто паришь над сценой, летаешь!». Он может, как по щелчку, исполнить рисунок роли, сделать его обаятельным. Я смотрю на него и думаю: «Вот это опыт! Вот это мастерство!»
– Когда вы пришли работать в театр, здесь было более взрослое поколение талантливых артистов. Как они принимают молодых? Как делятся опытом?
– Работа происходит по ходу дела. Если ты репетируешь с кем-то из взрослых артистов, они между сценами могут подойти и что-то подсказать, поделиться своим опытом. Я вообще довольно стеснительный человек и когда я пришла сюда в первый год, очень стеснялась, жалась как-то по углам. А взрослые артисты, наоборот, подходили и говорили: «Ну как дела? Как репетиции? Как тебе у нас в театре?» Они старались сделать всё, чтобы ты чувствовал себя здесь как дома, комфортно.
– «Инспектор пришел» – это такой чисто английский детектив. Как вы думаете, почему зрителям он будет интересен?
– Раз – захватывающий сюжет, это однозначно. У нас был какой-то прогон и пришли ребята из театра, посидели тихонечно в зале и говорят: «Ну сюжет держит, интересный! Не говори мне, кто убийца.» Два – прекрасные талантливые артисты! Три – оформление спектакля, мне оно кажется красивым. Максим Обрезков – художник и по костюмам, и по декорациям. Четыре – в сюжетной линии есть какие-то интересные темы и проблемы. И я надеюсь, что этот спектакль заставит людей задуматься о чём-то.
– Если говорить о спектакле, который заставит задуматься, я хотела бы поговорить про «Затмение», которое идёт в Community Stage. Это довольно необычный формат – люди сидят едят, выпивают, а вы играете спектакль возле барной стойки. Как это воспринимается артистами?
– Для актёра это другой опыт совершенно. У нас были спектакли, когда зрители включались в действие, начинали что-то выкрикивать, вставать с мест и пытаться как-то участвовать, и тут ты должен быть совершенно ко всему готов. Одно дело, когда ты на сцене – у тебя четвертая стена, и зрители за тобой как бы подглядывают. А тут люди что-то выкрикивают, в любой момент готовы вступить с тобой в диалог, и ты должен быть готов им ответить. Комфортно играть, когда есть свет рамп, который светит тебе в глаза, и ты ничего не видишь, потому что там темно. Совершенно другое дело, когда ты видишь, что сидит человек, который ест, пьёт, сидит в телефоне…
– Нет ли неприятного барьера, протеста внутри?
– Когда как. Это очень зависит от зрителей, которые приходят. Потому что если приходят зрители по билетам, то они пришли, чтобы посмотреть спектакль. А были спектакли, когда какая-то компания выкупала все места, и это должно было быть что-то вроде корпоратива. И тогда ты немного чувствуешь себя аниматором. У людей праздник, а ты тут им решил сыграть какой-то спектакль. А они ещё подумают – смотреть его или нет.
– А если про смысл самой работы, есть здесь художественная ценность?
– Я не знаю (смеётся), надо спросить Семёна (Семён Серзин, режиссер спектакля – прим.ред.). Потому что пьеса очень нелинейная. Есть вот какие-то классические пьесы – Грибоедов, Островский, где всё понятно. Кто плохой, кто хороший, где мораль – будьте добрыми, не обманывайте. А тут каждый зритель поймёт что-то своё. Потому что нет какого-то однозначного месседжа, мысли, которые режиссёр и драматург хотели бы передать. В свою героиню я вкладываю невероятное желание встретить любовь, настолько невероятное, что оно доходит до какого-то абсурда. Героиня начинает всеми этими астрологиями увлекаться, верить в суеверия. И из этого её сильного желания, намерения, возникают какие-то, как мне кажется, забавные и абсурдные вещи.
– С Семёном вы еще работали в спектакле «С_училища», лежит душа к современной драматургии?
– «С_Училища» мне ближе, потому что для меня оно более понятная, а я люблю понимать, что происходит. Кому сопереживать, над кем смеяться.
– Получается, вам ближе что-то классическое по форме?
– Нет, я бы не сказала, что мне ближе что-то классическое. Мне ближе то, где я понимаю, про что это, форма для меня не важна. Это может быть какой-то супер современный и абсурдный спектакль, где все ходят голые, стоят на ушах и раскрашиваются краской. А может быть классический спектакль, где совершенно музейные декорации и классические костюмы. Главное, чтобы я понимала о чём это, про что это, кому мне сопереживать, что со мной должно происходить.
– Вы говорите, что вам разные спектакли нравятся, часто в театр ходите?
– Я стараюсь. Но когда у меня много работы в театре, я не могу заставить себя пойти вечером в театр. Обычно я иду на каких-то актёров, режиссёров. Последнее, что я посмотрела – «Иранскую Конференцию» в Театре Наций. Я очень люблю Вырыпаева, он такой столп современной драматургии. Я выросла на нём, с подросткового возраста увлекалась его драматургией, спектакли смотрела. Вот поэтому я его очень люблю, и мне было интересно посмотреть, как мои коллеги и друзья там работают. Приятно была удивлена. Еще я недавно смотрела «Бесприданницу» Крымова, она мне тоже очень понравилась. Я фанатка Маши Смольниковой. Она какая-то самобытная, невероятная, неповторимая. И вообще, как можно ТАК сыграть, не будучи Машей Смольниковой, я не знаю.
– А если говорить про кино, есть там сейчас какие-то интересные работы, в которых хотелось бы принимать участие?
– Да, конечно есть! Мне очень нравится режиссёр Кантемир Балагов. Я чувствую, что он понимает, про что снимает, очень точно попадает в зрителя. Поэтому, мне кажется, зритель не может остаться равнодушным. Это абсолютно честное и сильное высказывание. Еще в прошлом году я посмотрела несколько очень интересных сериалов: «Домашний арест», «Звоните Ди Каприо», «Обычная женщина». Я считаю, что-то интересное происходит в российском кино. Я бы не сказала, что есть огромное количество каких-то прекрасных проектов, но у нас есть то, чем можно гордиться и что интересно обсудить, это однозначно!
– А если вот думать про кино, то к какому режиссёру вы хотели бы пойти?
– К Кантемиру Балагову, к Звягинцеву, Ксюша Зуева мне тоже нравится из молодых режиссёров.
– А если в театре?
– Конечно же, Бутусов! Это тот человек, просто при виде которого у меня столбенеет всё тело. Я не могу пошевелиться, какого масштаба это личность! Он ещё живёт рядом со мной, периодически я его вижу. Для меня он раньше был просто Бог. Когда я в первый раз увидела, как он гуляет с коляской, я просто чуть на месте не упала, потому что у меня разрушились все шаблоны. В моей голове некий великий режиссёр Юрий Бутусов, и невозможно представить, что он тоже обычный человек, который гуляет с коляской, с ребёнком. Дмитрий Крымов мне тоже очень нравится, Вырыпаев, Серебренников.
– А из молодых?
– Лёша Золотовицкий. С Семёном я ещё с удовольствием поработала бы. Мы с ним подружились, а когда есть какой-то личный контакт, то в творчестве намного легче, потому что нет субординации что ли, нет таких ситуаций, что ты не можешь чего-то предложить, потому что он там «какой-то».
– Если говорить про роль, может есть какое-то такое произведение, в котором вы непременно хотите сыграть?
– Мне очень нравится пьеса «Стеклянный Зверинец», а еще я бы очень хотела сыграть, когда вырасту, Катерину Ивановну из «Преступления и Наказания». Очень сложная и интересная роль. Ну и, конечно же, мне хотелось бы поработать с классическим материалом, со всякими древнегреческими трагедиями, не побоюсь этого слова. Мне кажется, у нас сейчас современный театр настолько зависит от режиссёров, что даже сложно сказать, какую роль хочется. Иногда начинаешь работать над какой-то пьесой, а режиссёр её настолько выворачивает каким-то своим образом, что становится интересна уже его собственная трактовка. Становится намного интереснее, чем традиционное произведение.
– Вы работаете здесь в театре, а ещё получается в каких-нибудь проектах участвовать?
– Мы доигрываем наш студенческий спектакль – «Безотцовщину». Я очень не хочу, чтобы этот спектакль уходил, потому что, мне кажется, это был мой студенческий прорыв. Там такая роль – «на вырост». Я на каждый спектакль прихожу, и возникает ощущение, что я только начинаю понимать, что же там, какие есть ещё глубины, вижу, сколько там ещё всего можно сыграть.
– В какой момент своей жизни вы решили, что нужно идти в театральный?
– Я всегда хотела быть артисткой, у меня как-то даже никаких других вариантов не было. Я до поступления занималась в театре «На набережной». Это то место, которое воспитало из меня, как мне кажется, человека. Я всем своим друзьям, знакомым, у которых есть дети, говорю туда их отдавать. Это история не про то, что тебя в этой студии посадят на шпагат, сломают и скажут: «Да ты ничтожество. Да ты вообще кто?» Ведь после такого ты выйдешь поломанным человеком. А там, «На набережной», ты соприкасаешься с какими-то другими авторами. Ты не только Буратино играешь в этом театре. Там, например, играют спектакли про репрессии, про ГУЛАГ, разбираются со сложными философами и поэтами. Я вот, например, играла Шопенгауэра. Для ребёнка, мне кажется, это очень интересно и полезно. Ты выходишь из детского театра и умеешь не только кривляться, танцевать и петь, ты соприкоснулся с какой-то философией и даже не важно, станешь ты артистом или нет, по крайней мере, информационное поле, с которым ты взаимодействуешь, оно очень питательно для человека. Потому что в нашем современном мире, где есть только гаджеты, очень сложно заставить детей, подростков, заняться чем-то кроме игр в телефоне и траты времени в социальных сетях. А тут ты приходишь, и тебе рассказывают: «А ты вот знаешь, что был Сталин? Ты знаешь, что были репрессии? Ты знаешь, что были поэты прекрасные, которых расстреливали? А ты знаешь, что есть такие произведения, которые не в школьной программе? Но они тоже прекрасные и по-своему интересные.» А прекрасный великий руководитель Фёдор Сухов оказывает просто какое-то магическое влияние на детей, они рядом с ним теряют дар речи, настолько он их очаровывает.
– А после поступления в школу-студию МХАТ учёба шла равномерно или была какая-то точка, после которой вы полностью раскрылись?
– Я бы не сказала, что это был какой-то конкретный момент. Это скорее было несколько моментов, несколько ролей, потому что когда я пришла, я с первого дня вцепилась в институт. Я поняла, что первые полгода я каждый день доказывала, что я имею право здесь учиться. И когда у нас были разговоры с мастерами в середине года на первом курсе, мне Евгений Александрович сказал: «Мы уже поняли, что ты талантливая прекрасная девочка. Тебя никто не отчислит, мы тебе ставим пятёрку по мастерству, сейчас вот расслабься и начни работать в своё удовольствие.»
Ну какие-то поворотные моменты во время учебы, конечно, были. Опять же, роль в спектакле «Безотцовщина». Мы делали этот отрывок на втором курсе, и тогда я почувствовала, что все меня увидели совершенно по-другому, в другом ракурсе, потому что до этого я была только характерная смешная девчонка, которая может и бабку сыграть, и тётку, и какую-нибудь продавщицу на рынке и т.д. А тут все увидели: «Оказывается она может быть женщиной! Она оказывается может быть привлекательной, в ней оказывается скрыт какой-то потенциал, другой, которого мы не замечали.»
– Сейчас хочется тоже каких-то более серьёзных ролей?
– Конечно. Потому что я чувствую, что выросла уже. Если раньше мне прикольно было просто кривляться и какие-то делать смешнючие роли и характеры, то сейчас я чувствую, что мне уже этого недостаточно. Потому что во мне есть что-то большее, что хочется выразить.
– По поводу «хочется выразить», вы ведь рисуете очень интересные картины! Давно этим занимаетесь, почему вас тянет к рисованию?
– Я училась несколько лет в художественной школе и параллельно занималась в студии театральной. И тогда я поняла, что ничего не успеваю, и мне пришлось сделать выбор в пользу театральной студии. Я всегда для себя рисовала, дома, и никому не показывала свои работы. И вот в прошлом году, пришла ко мне в гости Настя Мытражик, она увидела мои работы и говорит: «Катя ты что? Ты с ума сошла? У тебя талант, ты должна рисовать! Всё, нарисуй мне картину в подарок на День Рождения!» И я начала рисовать, и в процессе мне так понравилось, что я увлеклась….
Я начала рисовать, рисовать, рисовать, потом завела instagram, эти картины стала туда выкладывать и получать какие-то положительные отзывы. А потом вдруг Катя Головина ко мне подходит и говорит: «Катька, давай сделаем выставку.» Я ей: «Кать, ну ты чего? Ну куда? Ну какие художники? Мы артисты. Мы так, для себя рисуем.» Она говорит: «Да ладно! А что?». Она такая девчонка, у которой нет совершенно никакого страха. Она вообще готова на всё! У неё как-то так: «захотелось» – «сделала». И она меня как-то заразила своей решительностью и смелостью, что я подумала: «А почему бы и нет!» И вдруг за пару месяцев, это всё произошло. Мы сделали выставку, пришли люди. Была очень приятная атмосфера. Мне тогда Катя показала пример того, что нечего сомневаться, нечего волноваться, и вообще всё возможно! Надо только взять и отбросить все свои переживания и сделать это. И всё может быть очень круто и неожиданно!
– А как вообще рождаются сюжеты для картин? Они такие очень жизненные что ли…То поцелуй, то… «Пустота», она мне очень нравится, прекрасная картина. Как появляются эти идеи? Откуда-то изнутри чувства?
– Это какой-то в голове появляется образ, который начинает тебя мучить, и ты понимаешь, что если ты сейчас не нарисуешь, ты просто разорвёшься. Вот, например, у меня есть последняя работа с ментами, я тогда сдавала на права и просто переела всей этой кухни. Всех ментов я уже не могла видеть, и я просто понимала, что это единственный способ избавиться от эмоций. И нужно просто нарисовать картину. Тут играют главную роль впечатления от какого-то опыта. Сначала я себе это как-то представляю, потом образ рождается внутри, а потом я начинаю всё это воплощать в жизнь.
– И насколько часто рисуете?
– Это зависит от того, сколько у меня времени. Потому что я сейчас настолько плотно занята в театре, что у меня физически времени не остаётся. Но для этого всё равно нужно не только свободное время, но и свободная голова. Я не могу прийти домой после того, как я целый день репетировала, и начать творить. Мне нужен свободный день, чтобы запереться дома, чтобы меня никто не трогал и не мешал, настроиться как-то, начать сочинять.
– А как вы отдыхаете после напряженной работы в театре?
– Ну, во-первых, рисование – это тоже отдых, так как это смена деятельности. Я провожу время со своей семьей, с друзьями. Семья для меня – это то, на чём стоит моя жизнь и поэтому для меня это очень питательно. Я с ними мало проводила времени последние несколько лет, а сейчас чувствую, насколько это важная составляющая моей жизни. Это даёт мне силу! Поэтому, когда у меня есть шанс, я стараюсь общаться с ними, проводить с ними время.
