Экстравагантный моноспектакль «Электротеатра Станиславский» построен на основе текстов Поля Валери, Георга Лихтенберга, Людвига Виттгенштейна и Макса Блэка. Размышления философов скомпилированы хаотично, иногда создавая впечатление, что это записанная на бобину речь безумного шизофреника. Одинокий и говорливый герой называет себя «беспокойным, безудержным исследователем». Он изолирован от окружающего мира в своей лаборатории, где всё подчиняется только его воле и желанию, где он создатель и разрушитель, изобретатель и подопытный, гений и лицедей…
Александр Пантелеев по типажу идеально подходит на роль чудаковатого мудреца: немного сутуловатая фигура, высокий лоб, аккуратная седая бородка, острый взгляд. А его бархатный, мягкий голос моментально настраивает на внимательное восприятие сложного текста, который не всякий драматург-абсурдист способен сочинить. Здесь формулы, гипотезы, тезисы и просто бессвязный перечень слов: «Причина, время, последовательность, серия, порядок, история, ритм, мелодия, умозаключение, движение… и так далее, и так далее…» А быть может, это только на первый взгляд путаная несуразица?
Режиссер спектакля Хайнер Гёббельс приоткрывает завесу тайны: в ходе исследования его герой создает собственный саундтрек! И действительно, если на воображаемом нотном стане разместить все звуки, шумы, голоса – выйдет самодостаточное музыкальное сочинение (саунд-дизайн – Вилли Бопп). Философ не только вещает со сцены маловразумительные размышления, но и действует: поджигает, выключает и включает свет, запускает молнию и колечки дыма, что-то смешивает в колбах. «Я обожаю молнии – они всеобъемлющи, мгновенны, абсолютно достаточны», – заявляет этот затейник и на сцене проносится огненная ракета. Пиротехнические эффекты становятся неотъемлемыми «нотами» в создаваемой симфонии, которые ослепляют, заставляют прищуривать глаза и чувствовать себя соавтором всех экспериментов.
Если исходить из названия спектакля, то перед нами некий Макс Блэк – реальная историческая личность, британо-американский мыслитель, повлиявший на становление аналитической философии первой половины ХХ века. Он в скромной рубашечке, галстуке, в какой-то момент на нем появляется строгий плащ и шляпа (костюмы от Анастасии Нефёдовой). Блэк с азартом озвучивает свои предположения о возможных вариантах рассадки N человек на N стульях, правилах для вещей и теориях симметрии. В его негостеприимной лаборатории время остановилось, здесь нет ни единой живой души (кроме самого хозяина), лишь немое чучело птицы в помутневшем аквариуме и множество диковинных приспособлений. Но предметы не бездушны: стулья, коробы, велосипед, колбы, грампластинки – являются как-бы продолжением самого Блэка, пропитаны его кровью, потом и даже голосом. Стоит приоткрыть крышку ящика или включить лампу, тут же пространство прорезают фрагменты меланхоличной речи философа (живой сэмплинг Владимира Горлинского).
Световое решение и сценография Клауса Грюнберга лаконично сдержаны, однако скрывают множество неожиданных импликаций и питают фантазию смелыми воображениями. Всё тесно взаимосвязано и функционирует подобно человеческому телу, где сердце – это массивный рабочий стол, позвоночник – подвешенные в воздухе аквариумы, а изрезанные полосы на полу – артерии и вены. Эти кровеносные сосуды пульсируют, поэтому время от времени настил сцены заливается яркими царапинами, а живой огонь синей ленточкой отгораживает Блэка от любопытных глаз обывателей.
Александр Пантелеев покорно выполняет множество задач, которые на него возлагает режиссер. Его философ действительно «безудержный», руки так и тянутся что-то включить, выключить, нажать, порвать, сжечь… В потоке малоэмоциональных текстов и скопища визуальных спецэффектов, наиболее органичной, яркой, запоминающейся становится предфинальная картина. Александр Пантелеев выходит на авансцену и начинает аккуратно читать монолог о «роли руки в процессе речи». Его фигуру зажимает в тиски круг света от прожектора, вокруг ничего не издаёт звуков и не возгорается. Рассказывая о выразительных функциях человеческой руки, актёр проигрывает множество характеров, лихо срывает и тут же примеривает уйму «масок». За такими изящными метаморфозами не только интересно наблюдать, но и приятно поддаться невидимой энергетической воронке, норовящей тебя захлестнуть. Голос Александра Пантелеева звучит в особенном доверительном регистре, а вся мощь его актёрского дарования обретает долгожданный выход! Тут-то и коренится чувство потрясения, овладевающее зрителем в момент встречи с уникальным, редким актёрским талантом.
«Малейшее неверное движение – и вот уже ты ударился, ты упал… ты разбился – и так далее…» Философ прячется в укрытие, под свой рабочий стол, а тем временем, огненная змейка проворно драпает, взбирается всё выше и умирает в объятиях настольной лампы. Спектакль завершается также неожиданно, как и начался, ведь в любом философском трактате вместо точки правильнее будет поставить многоточие… Замыкание… Финал…
