Джули Кавана – балерина в прошлом. Она училась в Королевской балетной школе в Лондоне, однако из-за травмы оставила балет и стала журналистом и балетным критиком. Работала в британском Vogue, в журнале Women’s Wear Daily, была редактором Harpers & Queen, критиком в Spectator, лондонским редактором Vanity Fair, а затем The New Yorker. Несколько лет своей жизни она посвятила исследованию творчества артиста Рудольфа Нуреева. В 2005 году вышла её книга «Рудольф Нуреев. Жизнь», в 2019 году её выпустили в России в издательстве «Центрполиграф».
Книга подробно рассказывает биографию и раскрывает разные стороны характера и творчества артиста, большое внимание уделяется технической стороне балета, приводятся отрывки из рецензий на постановки с участием Нуреева, множество цитат его друзей и знакомых. Открывая эту книгу, можно совсем ничего не знать об артисте, но увлекательное повествование познакомит с человеком, который достиг, казалось бы, невозможного: из глухой провинции попал в Ленинград, танцевал на одной из лучших сцен страны, гастролировал за рубежом, остался на Западе и сделал немыслимую карьеру там, выступал до поздних по балетным меркам лет…
Книга Джули Каваны легла в основу фильма британского режиссера Рэйфа Файнса «Нуреев. Белый ворон». В центре внимания картины 1961 год, когда во время гастролей Ленинградского театра им. Кирова (ныне Мариинского) в Париже, Рудольф Нуреев попросил политического убежища и остался там.
Цитаты:
«После первого же выхода Рудольфа – «похожего на мальчишку-хулигана» в растрёпанном, поношенном парике – всем показалось, что традиции Кировского театра пошатнулись: в нём зрители увидели волнующее воплощение современной юности, «блистающего красотой и здоровьем молодого человека», чья игра была естественной и искренней. Альберт в исполнении Рудольфа был не лощёным великосветским соблазнителем, а бесшабашным романтиком, пылким и порывистым, который теряет голову от первой любви»
«Он буквально взмывал в воздух и зависал там, поджав ноги, как Будда, затем устремляясь вперёд, словно был хищником, который собирался напасть. На генеральной репетиции Рене Сирвен стал свидетелем того, как Рудольф остановил оркестр и накричал на дирижёра – либо за то, что тот возражал против вставки партии из другого балета, либо из-за того, что он играл не на той скорости, какая была нужна Рудольфу»
«В комнате, как они мне сказали, две двери. Если я решу вернуться в Россию, одна дверь незаметно выведет меня назад в тот коридор, откуда я могу сесть на «Туполева». Если же я решу остаться во Франции, вторая дверь ведёт в их отдельный кабинет… Меня заперли, я был один и в безопасности, в той комнатке… Четыре белые стены и две двери. Два выхода в две разные жизни»
«Ромео в исполнении Рудольфа был кем угодно, но только не «славным, нормальным парнем», каким его задумал хореограф. Соединив в себе поэтичность Гилгуда с необузданной порывистостью Оливье, он электризовал зал с самого первого выхода на сцену»
«Зрители встретили «Верёвки времени» бешеной овацией, Осыпали Рудольфа дождём из нарциссов – он «принимал дань как гладиатор», – но критики почти единодушно отнеслись к балету пренебрежительно… «всё так похоже на то, что Нуреев показывал в «Потерянном рае» и «Пелеасе и Мелисанде», что можно заподозрить, будто он слишком давит на хореографов», – написала Мэри Кларк. На представлении она заскучала, и она была не одинока»
«Рудольф по-прежнему стремился к торжеству танцовщика. В начале года, в поезде, идущем в Венецию, он признался Луиджи, что он ВИЧ-позитивен, сказав: «Скоро я буду очень больным, но я хочу танцевать как можно больше»
