Как редко столичный зритель, избалованный разнообразием выбора постановок и бесконечными премьерами на многочисленных сценах, задумывается о том, что происходит в театральной жизни маленьких городов, где каждый новый спектакль – особое событие. Новым он остается долго, пока все местные театралы и случайно заглянувшие «на огонек», не удовлетворят свое любопытство и интерес.
В конце 2019 года в Национальном театре Карелии прошла премьера семейной драмы современного финского драматурга Сиркку Пелтола «В сапоге у бабки играл фокстрот» в постановке московского режиссера Кирилла Заборихина.
Игривое название пьесы, вызывающее ассоциации с комедийными шедеврами финской литературы, например, удачно экранизированной в СССР повести Майю Лассила «За спичками», в данном случае оказалось эвфемизмом. Если переложить на русский скрытый смысл финского высказывания «В сапоге у бабки играл фокстрот», то значение его будет вовсе не таким веселым: «сапоги всмятку». Отчего обувь бывает изношена всмятку? Чаще всего от бедности. Отсюда возникает и основной посыл произведения: нищета духа в современном обществе, бедность общения и взаимопонимания, особенно на уровне поколений, утрата семейных ценностей и привязанностей. Если выражаться тургеневским языком, то в пьесу заложена классическая проблема «отцы и дети», рассмотренная через увеличительное стекло нашей высокотехнологичной современности, в которой при всей заряженности сближающими гаджетами, происходит парадоксальное отдаление людей друг от друга.
Живут на свете маленький мальчик Тармо (Денис Никитин) и его сестра – бунтующий подросток Янита (Лада Карпова), которым очень нравится сказка братьев Гримм про Гензеля и Гретель. Вероятно, эту сказку читала им любимая бабушка. В этой всемирно известной истории есть красивое начало, но некрасивое и несказочное продолжение с предательством взрослых. Совсем, как дома у Тармо и Яниты.
Дом у них добротный, теплый, в нем сытно и всегда пахнет кофе. Есть в нем даже современная, удобная сауна – гордость жителей Суоми. Да, действие пьесы происходит на родине ее автора, в Финляндии, но могло бы происходить где угодно.
Спектакль финского драматурга в Национальном карельском театре поставлен на финском языке. Однако финская действительность не прописывается никакой традиционной орнаменталистикой, разве что, упоминанием непременной сауны, как символа местного колорита и благополучия. В остальном нехитрое действие спектакля, построенного на диалогах, направляется прямиком в душу и сердце, пугая глобальной узнаваемостью ситуаций и до боли точной примеркой их на свое каждодневное существование.
Сделать спектакль «разговорного жанра» выразительным для глаз и ума – непростой вызов для режиссера. Тут никак не обойтись без понятия «театрального языка». Владение им ничуть не проще, чем владение сверхтрудным финским. В этом случае особым удовольствием для зрителей может стать наблюдение за изысками режиссерской мыслепередачи, если она убедительна, изобразительна и эффектна.
Образцовая семья – мама, папа, дочка, сынишка – живет в своем благоустроенном доме, как в замке из тончайшего стекла. Жизнь за этим стеклом похожа на рождественскую сказку с медленно порхающими снежинками среди разноцветных огней. Внутри дома все по-зимнему бело и обесцвечено. Кстати, финны, действительно, обожают белый цвет в интерьере, но в данной истории – это лишь дополнительный штрих к авторскому сценографическому решению: холодное белое в белом. Все герои одеты в белое. За этой цветовой монохромностью угадывается снег и мороз, скука и обесцвеченность жизни, на первый взгляд, сложившейся так удачно, что хозяевам дома – Монике (Ксения Ширякина) и Вейни (Глеб Германов) только и остается, что бесконечно превозносить свои жизненные успехи за неупиваемой чашкой ароматного кофе.
Впрочем, за стеклом вовсе не зима, да и нисколько не важно, в какое время года и в каком географическом пространстве существуют герои пьесы, «пуленепробиваемо» зацикленные на себе и своем внешнем благоденствии. Прозрачные, хрупкие стены дома на самом деле будут попрочнее аквариумных, а «плавающие» в них взрослые обитатели, давно срослись с плотной кожурой скафандров, укрывающих их от негативного воздействия жизни.
«Все происходит как будто в каком-то замедленном фильме…», – утверждает группа «Сплин» в саундтреке к спектаклю. То, что «мои мама и папа превратились давно…» в заводную куклу наследника Тутти, прекрасно видят их дети. Они принимают правила игры и в общении с родителями ловко подстраиваются под то, что взрослые хотят в них видеть. Да и к чему стараться быть самим собой, когда любая попытка искренности заканчивается иронично-понимающим переглядыванием папы с мамой (ох уж эти дети! помнишь, и мы были такими) и предложением съесть бутерброд.
Тема еды стала одной из основных в жизни героев. Родители почти не встают из-за стола с бесконечным кофе и горячими бутербродами. Разговоры о еде разлетаются белыми хлопьями, уютно окутывая любую проблему, превращая ее в ничто по сравнению с удовольствием спокойного потребления пищи и согласных разговоров ни о чем.
За 4 обычных дня, похожих на все другие, Моника и Вейни случайно узнают шокирующие детские тайны, которые доносят до них учитель Тармо и полицейский (Наталья Алатало). Эти две мужские роли режиссер не случайно доверяет одной актрисе. Функция обоих персонажей одна и та же – привлечь внимание к делам детей, и кто, как не женщина сделает это лучше других? Наталья Алатало не играет мужчин. Она искусно переводит тему с детей, о которых говорит деловито и схематично, на личные переживания ее героев. Недостаток общения в обществе взрослых побуждает их кидаться к любым ушам, способным слушать, и тут уже не так существенно, услышат ли.
Куда же податься подросткам с их нарастающим «девятым валом» взросления и осознания себя в этом бушующем мире? Не находя поддержки у тех, кто еще недавно казался божеством, они тянутся друг к другу и к бабушке как хранительнице любого детства. Бабушка, которая ни разу не покажется на сцене, является едва ли не главным персонажем истории, ведь именно отношением к ней измеряется степень заскорузлости родительских душ и трепетности детских.
Блистательным режиссерским решением стало использование в действии непридуманных историй-монологов актеров из их собственного малолетства. Они делятся со зрителями не только архивными фото и видеокадрами своего раннего детства, но и самыми сокровенными впечатлениями, которое оно оставило в них. Проникновенные монологи идут из глубины сердец. Рассказанные по-русски, они не вторгаются чужеродно в лингвистическую ткань спектакля, а поднимают его смысл на особую высоту – неважно, на каком языке люди разговаривают на этой планете, важно, чтобы они слышали друг друга.
Карельские актеры ведут свою виртуозную и предельно честную игру на тонком балансе фарса и подлинной тревоги, которую их герои пытаются скрыть даже от самих себя. Родители не могут не переживать за своих детей, и перед Моникой и Вейни вырастает нравственный выбор – спасать отпрысков или по-прежнему делать вид, что раз дети сыты и хорошо учатся, то их родительский долг полностью выполнен. Дети изо всех сил пытаются привлечь внимание родителей не только к себе, но и к ним самим. Они вытаскивают из-под них ненавистные стулья. Тармо не случайно прицеливается в маму и папу в детских играх, но взрослые умело защищают свой устроенный мир, и Моника готова «отстреливаться». Вот только подобные выстрелы, как известно, попадают всегда в самых близких.
Последняя попытка стать семьей. Вейни и Моника наряжают детей. На семнадцатилетнюю Яниту цепляют огромные банты, как на первоклассницу. Пусть они всегда будут маленькими и послушными, так проще. Пусть будет, как на старой семейной фотографии, где все еще дружны и счастливы. Только банты Яниты и подтяжки Тармо отчего-то тревожат своим кровавым цветом, который уже не разбелить общей светлой гаммой. И дети уже ни в какую не хотят сидеть улыбчивыми истуканами на фото, а родители, упрямо подтягивая их к себе, продолжают вести посторонние разговоры.
«Мне здесь так тесно! Мне здесь так душно! Мне надоела на части людьми разделенная суша…», – в конце спектакля детский хор подхватывает песню группы «Сплин» и отчаяние маленьких героев.
В невидимой и алогичной борьбе за сохранение добротности быта была забыта бабушка. К визиту на ее юбилей семья готовится уже четвертый день, но именно это событие оказывается наименее важным в череде сладких диалогов за столом. Бабушка делает свой отрезвляющий «выстрел». Она одна знала, «куда уходит детство» и «где найти нам средство, чтоб вновь попасть туда».
