Творческая биография Александра Яковлевича Дика – это удивительная, полная парадоксов и открытий история актёра, воплотившего на главных московских театральных сценах центральные роли мировой классики. От Тузенбаха до Воланда, от Малькольма до Мортимера, от комичных персонажей Александра Островского до глубоко трагических, обречённых образов Теннесси Уильямса. Кажется, что Александру Дику подвластен любой характер, из которого он никогда не станет делать отпечаток традиционных штампов, а создаст глубоко личный портрет живого человека. Именно это делает его нынешние работы на сцене Театра Армии выразительными, а сыгранные роли прошлого продолжают вызывать интерес, ведь они давно стали частью истории нашей театральной культуры.
Души его героев сотканы из самых невообразимых волокон, создающих такие узоры чувств, что во век не расплести. Живая, по-человечески беззащитная интонация, тихим обертоном звучит в голосе Ральфа Беллини в спектакле «Два билета в Милан». Актёр будто выхватывает образ из жизни, соединяя в нём драматизм и детскую наивность. Его Ральф с одной стороны завершает путь на земле, а с другой – открывает перед собой вечность настоящей любви. Он настолько окрылён, что, будто не касаясь сцены, парит над ней и даже финальная горечь замешательства, не разрешает ему скатиться в пропасть одиночества. И никакое крушение иллюзий не сможет отобрать у Михаила Лыняева в спектакле «Волки и овцы» счастливых минут. Он позволяет себя приручить молоденькой дамочке и неожиданно в этом обретает, возможно мимолётное, но всё-таки упоение радостью. Лыняев совершенно не карикатурный образ, каким его привыкли изображать, этот энергичный барин любит жизнь и с удовольствием «обманываться рад».
«Для артиста это очень хорошая школа», – говорит Александр Яковлевич о своей работе в спектакле «Филумена Мартурано» (режиссёр-постановщик Борис Морозов). Характер Доменико Сориано даёт возможность проявить стык комического и трагического, нелепого и драматического, что ценно для артиста. Значимой ролью для Александра Яковлевича также стал Майор в популярном водевиле «Дамы и гусары». Фарсово-гротескное содержание пьесы требует от исполнителя главной роли не только всех тонкостей юмора, но и чуткого сочетания его с лиризмом.
Герои Александра Дика запоминаются и долго живут в памяти, оставляя после себя приятное чувство, будто вам удалось прикоснуться к чьей-то тайне. Разгадать тайну перевоплощений самого Александра Яковлевича невозможно и напрасно пытаться это сделать, ведь всё настоящее, данное свыше, сакрально. И таким должно оставаться всегда. В нашей беседе мы совершили скромную попытку ретроспективы отдельных, ярких страниц биографии этого замечательного артиста.
Александр Яковлевич, вы выпускник Школы-студии МХАТ и более 20 лет играли на сцене Художественного театра. Каким вам запомнился тот период его истории?
Да, мне в этом смысле повезло. После окончания учёбы в Школе-студии, меня сразу приняли во МХАТ, который тогда был единым театром (в 1977 году мы переехали на Тверской бульвар, где сегодня функционирует МХАТ им. М. Горького). Это был первый сезон, когда в театр пришёл Олег Ефремов. Он ушёл из «Современника», и старики-мхатовцы пригласили его к себе, потому что назревал довольно серьёзный кризис. Наверное, Олег Николаевич сделал то, что они просили и сделал много хорошего: театр стал живым, стал слышать время, в котором существовал. Я застал великих артистов того знаменитого Художественного театра, сыграл в двух спектаклях с Ангелиной Степановой: по пьесе Теннесси Уильямса «Сладкоголосая птица юности» (Чанс Уэйн и Стафф, – прим. ред.) и «Мария Стюарт» Фридриха Шиллера, где она играла королеву Елизавету, а я Мортимера. Ещё будучи студентом IV курса, у меня была сцена с Аллой Константиновной Тарасовой в болгарской пьесе «Царская милость» (автор Камен Зидаров – прим. ред.), где я исполнил роль молодого солдата. В те годы жизнь как-то так сложилась в Художественном театре, что мне не пришлось играть в массовых сценах и маленькие роли тоже миновали стороной. Хотя ничего специально для этого я не предпринимал.
Какие первые центральные роли вы получили, поступив во МХАТ?
Будучи совсем молодым 20-летним артистом, я играл Раздватриса в «Трёх толстяках», Петра в «Последних», Дон Луиса в постановке Олега Ефремова «Дульсинея Тобосская». Олег Николаевич сам играл заглавную роль вместе с Татьяной Дорониной, но в какой-то момент ему видимо поднадоело, и он ввёл меня.
Ранний успех не вскружил вам голову?
Нет, я всё это рассматривал как серьёзный экзамен. Очень ответственно было выходить на сцену после художественного руководителя театра в большой главной роли. Играли мы сначала с Любовью Стриженовой, потом с Натальей Назаровой, хорошей актрисой, которая недавно ушла из жизни. Она тоже была выпускницей Школы-студии МХАТ и казалось, что талант обеспечит ей звёздный путь, но судьба сложилась трагически.
В вашей творческой биографии не редкость роли, которые вы играли очень много лет, десятилетиями. Расскажите о них.
Глумова в спектакле «На всякого мудреца довольно простоты» (стыдно сказать) я начал играть в 26 лет, а закончил в 44 года. Это было даже как-то не очень удобно, но я всё играл и играл. Петра в «Последних» впервые сыграл в 21 год, а потом ещё играл на протяжении 10 лет. Позже перешла роль Александра в этой же пьесе, а когда болели Киндинов и Щербаков, исполнял за них Якорева. Через много лет неожиданно мне позвонил Сергей Иванович Яшин, тогдашний руководитель театра им. Н.В. Гоголя и сказал: «Я понимаю, что пьеса надоела, она преследует тебя всю жизнь, но у меня идёт спектакль и некому играть главного героя Ивана Коломийцева». Я не жалею, что согласился, потому что, во-первых, это был хороший спектакль, живой, по-настоящему мхатовский, а во-вторых – там был замечательный актёрский ансамбль. А сколько ролей я сыграл в различных инсценировках романа «Мастер и Маргарита»: от Иешуа Га-Ноцри до Воланда. Как-то так складывалось, что творчество Михаила Булгакова тоже сопровождало меня всю жизнь: «Последние дни», «Полоумный Журден», «Кабала святош», «Дни Турбиных».
Среди ваших многочисленных ролей выделяется Тузенбах в спектакле «Три сестры». Какие воспоминания сегодня вызывает эта работа?
В спектакль меня вводил Алексей Николаевич Грибов, который когда-то прекрасно играл Чебутыкина. Он много со мной репетировал, это были очень важные педагогические уроки. В спектакле присутствовала магия, несмотря на то что уже никого не было ни из первого состава, ни из второго. Свою премьеру я сыграл на гастролях в Киеве, тогда моими партнёрами были Ирина Мирошниченко, Светлана Коркошко, Евгений Киндинов и другие хорошие артисты. Входить в декорации, наполненные светом таланта Немировича-Данченко было большим счастьем. Конечно, от того спектакля, который существовал в 1940-х годах мало что осталось, он не отвечал на какие-то серьёзные временные вопросы, но всё равно для артиста это была школа. Я вспоминаю декорацию IV-го акта: осень, падают листья, крыльцо Прозоровского дома и щемящая тоска…
Тузенбаха называют самым счастливым персонажем чеховской пьесы. И хотя жизнь ему видится «тяжёлой, полной тайн», он верит, что она должна быть счастливой. Вы по своей природе оптимист?
Нет, я не оптимист. Тузенбах абсолютно загадочный герой, и конечно, один из самых светлых, несмотря на то что жизнь складывается без любви, его чувство одностороннее. Помните, Ольга говорит: «…когда барон Николай Львович оставил военную службу и пришёл к нам в пиджаке, то показался мне таким некрасивым, что я даже заплакала». Но почему-то играли Тузенбаха часто актёры смазливые. Я же старался, чтобы не было повторения предыдущих рисунков, а ощущалась живая интонация и сочетание с моим временем. Что-то получалось, что-то не очень получалось… Вспоминаю совсем мне не свойственную работу в спектакле Владимира Салюка «Дачники», где я играл Рюмина. Герой нервный, странный, издёрганный, несчастливый, из которого, несмотря на всю кажущуюся внешнюю одарённость, ничего не вышло. Я играл человека, который существовал без любви, с массой комплексов, со своими внутренними тяжёлыми проблемами.
Сегодня вы играете на сцене Театра Армии тоже не совсем свойственную по типажу роль. Я имею ввиду Лыняева в «Волках и овцах». Традиционно его играют толстым, неуклюжим, маленьким старичком, а ваш герой довольно энергичный, с лукавым взглядом, бодрый и жизнерадостный. До конца не веришь, что такого Лыняева можно обвести вокруг пальца. Чем для вас интересен этот персонаж?
По привычной манере я действительно не очень соответствую этому герою, но он мне очень интересен. Лыняев – живой, непосредственный человек, не знающий самого себя; ему кажется, что он ограждён бронетанковой крепостью, но на самом деле совершенно беззащитный ребёнок. Вдруг в нём просыпается то, что он от себя никак не ожидал. Лыняев бросается в омут с головой и в этот момент чувствует себя счастливым. Что будет с ним дальше? Думаю, его судьбе не стоит завидовать. Понятно, что в этой истории волк не он, а Глафира. Но это не важно, потому что перед Лыняевым открылась новая радость и это замечательно!
Почему вы решили разрушить штамп и сделали своего Лыняева в разрез устоявшейся традиции?
Да, можно было подложить живот и играть толстого добряка, но так играли практически все. А вот, что за человек Лыняев, почему для него все принципы оказались гуттаперчевыми, когда дело дошло до любви? Куда подевалась его философия с появлением женщины, для которой не существует преград? Ведь Глафира за три дня сумела разрушить все его установки! У бедного Лыняева даже не было времени подумать хорошенько, его полностью охватила страсть. Вдруг оказывается – вот он смысл, и он совсем рядом, зачем ещё что-то искать. Куда делись предубеждения и страхи быть обманутым? Ничего нет. Просто человек отправился в совершенно неизвестное плавание. Будем надеяться, что это любовь.
Вызывает отдельный интерес ваш опыт работы с драматургией Теннесси Уильямса, творчество которого вы оцениваете очень высоко. Какие роли исполнили в пьесах драматурга?
Я сыграл две большие роли, будучи ещё молодым артистом. Как уже вспоминал – это Чанс Уэйн в «Сладкоголосой птице юности» и главная роль в пьесе «Французский квартал» во МХАТе им. М. Горького. Там герой болен туберкулёзом, несчастливый, одинокий гомосексуалист, никакой личной жизни, живёт в старом квартале. Очень уильямсовский персонаж из его знаменитых рассказов «Проклятие» и «Кошка под дождём». Татьяна Доронина заставила меня говорить каким-то совершенно низким голосом. С длинными волосами и бородой я играл опущенного, жалкого человека, но из последних сил хранившего своё достоинство. Жизнь обошлась с ним жестоко, но не победила, он всё равно остался верен своим внутренним ценностям, которые составляли для него основу. Я считаю Теннесси Уильямса высочайшим знатоком человеческой природы и человеческого духа, много понимающего про жизнь. Думаю, если бы я (хотя по возрасту уже поздно) сейчас играл эти роли, то нашёл бы совершенно другие, более глубокие и серьёзные мотивировки.
Имея за плечами такое количество ролей в классической драматургии, расскажите об опыте работы с современными пьесами.
Во МХАТе больше десяти лет я играл Гусева в «Валентин и Валентине» Михаила Рощина и занятную роль в популярной пьесе Рустама Ибрагимбекова «Похожий на льва». Когда я только пришёл в Театр Армии, стал работать вместе с Ольгой Богдановой, а потом и с Людмилой Чурсиной в пьесе знаменитого американского комедиографа Нила Саймона «Последний пылко влюблённый». Эту роль мне подарил Владимир Михайлович Зельдин. «Всё, не могу… Устал, поздно!» – сказал он, и я начал играть, когда мне было 44 года. С этим спектаклем мы объездили Америку, Германию, пол СССР. Простая комедия, но на самом деле там есть очень щемящая, серьёзная человеческая интонация. Хорошая драматургия всегда славится тем, что в ней заложена широкая палитра человеческих качеств, которые можно привнести в роль. Нил Саймон в этом смысле замечательный автор. А к юбилею Владимира Зельдина мы играли «Танцы с учителем», где у меня была роль директора театра (пьеса написана Исааком Фридбергом совместно с Юлием Гусманом, – прим. ред.). На поклонах Владимир Михайлович кричал в зал: «Живите долго!» Его спрашивали: «Сколько?», а он в ответ: «Вот, как я – сто!»
Почему судьба спектакля по пьесе итальянского драматурга Альдо Николаи «Осенняя история» оказалась такой короткой?
Этот спектакль мы играли два года на экспериментальной сцене вместе с Людмилой Чурсиной и моим однокурсником Виталием Стремовским. Пьеса рассказывает про двух одиноких стариков. Мне кажется, что это была полезная и довольно глубокая работа. Кто-то даже нам сделал комплимент и сказал, что спектакль совершенно мхатовский по наполненности, глубине, живому восприятию жизни. Я очень жалею, что мы играли только два года. Мне потом предложили ввести кого-то, чтобы продлить жизнь спектаклю, но в память о человеке, которого я любил и ценил, не стал этого делать. Посчитал, что будет нехорошо по отношению к Виталию Стремовскому, и мы этот спектакль законсервировали.
Вы постоянно возвращаетесь к МХАТу. Его традиции и сегодня для вас ценны?
В Театре Армии я работаю уже больше, чем во МХАТе: 26 лет, а там проработал 24 года. Но всё равно для меня тот театр (не потому, что он лучше) был первым, я застал его последние звёздные мгновения. Тот МХАТ – точка отсчёта, мой творческий ориентир. Всё, что я на сегодняшний день умею – истоки и творческое умение оттуда. Конечно, в Театре Армии я работал и работаю с хорошими режиссёрами.
Какие качества вы более всего цените в режиссёрах?
Для меня важно, чтобы он обязательно учитывал мою индивидуальность, не дал мне идти какими-то проторенными дорогами, по которым до меня шли другие, не менее одарённые актёры. Ценно, чтобы я отыскал свой, только мне присущий путь, и работа стала живой, серьёзной, настоящей человеческой исповедью.
В прошлом сезоне репертуар Театра Армии пополнился спектаклем «Два билета в Милан» по пьесе нашего современника, американского драматурга Джо ДиПьетро. Что движет вашим героем Ральфом Беллини: настоящая любовь или страх перед одиночеством?
А разве можно отделить одно от другого? Я думаю, что страх перед одиночеством диктует поиск его поздней и странной любви, которая находится на краю человеческой жизни. Кто-то сказал, что даже за день до смерти не поздно начать жить сначала. Наверное, это слишком, но думать и мечтать об этом стоит. Я человек пусть не воцерковленный, но верующий, и осознаю, как страшно заглянуть туда за грань, увидеть, что будет дальше и вообще существует ли это «дальше»? Хочется верить, что существует.
Финал в пьесе открытый. Каким вам видится будущее Ральфа? Сможет ли он стать счастливым?
Несмотря на то, что я не считаю себя оптимистом, признаю, что у Ральфа молодая душа (герой старше меня лет на десять). Естественно, ему трудно всё принять, но думаю он и Кэрол обязательно встретятся. Иначе нет пьесы и всё бессмысленно. Как говорил Достоевский: «Безнравственно не менять убеждения». Этот материал не уровня Достоевского, а гораздо легковеснее, но мы стараемся играть подлинные человеческие чувства. Метаморфоза, которая произошла с Ральфом позволит ему стать счастливым, пусть на один или два дня, неделю, месяц, не важно. Сколько отпущено, столько герои будут вместе. Обязательно! И никаких соплей или сантиментов, что якобы не вышло… Нет, вышло! Трудно, непросто, с какими-то внутренними препятствиями, с желанием понять себя и её, но всё у них получится. Театр для того и существует, чтобы по возможности указать человеку направление, утешить, ободрить, подобрать нужные слова. Как говорит мой герой: «Если жизнь лишена смысла, значит, ты просто её не сделал. Чего-то не хватило. Ведь смысл должен быть во всём» (цитата из пьесы Теннесси Уильямса «Сладкоголосая птица юности», – прим. ред.).
Сегодня вы играете в поэтическом спектакле «С тобой и без тебя» на Малой сцене Театра Армии. Что в первую очередь требует поэтический формат от актёра?
Спектакль поставил ученик Марии Кнебель, с которым я много работал, Александр Бурдонский. Я очень люблю эту работу и вообще люблю читать стихи: Юрий Левитанский, Константин Симонов, Давид Самойлов, из Серебряного века Николай Гумилёв и Борис Пастернак. Профессия такова, что как только ты перестаёшь задавать себе вопросы и пытливо учиться – ты заканчиваешься, как артист. Так почти все говорят, но мало, кто старается жить по этим творческим законам. В актёрской профессии ты всегда ученик. Я выпустил актёрский курс, что мне очень помогло. Мне кажется, после этого я стал артистом лучше, опыт подтолкнул многое пересмотреть.
Если бы появилась возможность что-то изменить в своей творческой биографии воспользовались бы этим?
Нет. Я работал с очень хорошим материалом, судьба дарила разноплановые, интересные и совершенно разные роли.
Какой урок важно усвоить начинающему актёру?
Если ты всерьёз хочешь быть артистом и хоть что-то представлять из себя, то профессия будет трудной и мучительной. Она состоит из множества человеческих и творческих компонентов, а также требует внутренней мобилизации и мозгов. Если нет способности к самоанализу, попытке раздвинуть свои внутренние человеческие горизонты, то ничего не получится. Театр – это симбиоз того, кто смотрит и того, кто играет. Они должны попадать друг в друга.
Что самое ценное для вас в актёрской профессии?
С годами, как ни странно, играть хочется всё меньше. Теперь ценным становится стремление двигаться вперёд, задавать себе массу вопросов, искать на сцене ответы, которые должны стать очень личными ответами. Важно не количество ролей, а человеческая суть в каждой из них. Нужно успеть многое сказать самому себе и найти то, что озарит остаток жизни. Хорошо, если это будет интересно зрителю и поможет ему вместе с тобой двигаться вперёд.
