Аудиоспектакль «Персефона. До» стал своеобразной подготовкой к главной премьере Дягилевского фестиваля — опере по произведениям Игоря Стравинского «Персефона», Симфония псалмов. Режиссер Евгений Маленчев вместе с драматургом Екатериной Августеняк и композитором Рубеном Антоняном создал сайт-специфик проект на Пермской судоверфи, в котором действующий завод стал «телом» спектакля, а голос артиста Адольфа Шапиро — проводником в музыкальный космос Стравинского.
Стапели, краны, гигантские ангары, рельсы, недостроенные корабли, заросшие сорняками тропки — промышленное пространство поначалу кажется чужеродным, непригодным для истории об изысканном эстете Игоре Федоровиче. Ну какой Стравинский может получиться среди этих ржавых железок?! Но музыка Антоняна примиряет слушателя с местом: вступительная тема из «Персефоны» с ее имитацией колокольного перезвона на рояле и ударных звучит с металлическим эхом, превращаясь в индустриальную мистерию.
И вот появляется сам Стравинский: сначала звучат отрывки из его англоязычных интервью, после вступает бархатный, с хрипотцой голос Шапиро, который зачитывает выдержки из его дневников и бесед. Вся жизнь композитора вплоть до зрелого периода его творчества предстает в полуцитатах, отзвуках, отсветах. Более тихие мужской и женский голоса повторяют или предваряют реплики чтеца — будто витающие вокруг призраки прошлого.
Шапиро-Стравинский вспоминает о прощании с покойным Чайковским, о Февральской революции и эмиграции, о Дягилеве и первых театральных постановках, об отношениях с отцами реальным и духовным — Римским-Корсаковым, рассказывает о любви к сестре, о Петербурге… О смерти.
Страшно было писать «Персефону», произведение на французские стихи, говорит он, потому что французский язык близок к мертвому латинскому. Впрочем, смерть всегда где-то рядом. С детства композитор любил наблюдать за чайками на Васильевском острове, и только стариком понял, почему их вид так трогает его: просто они, оставаясь неизменными и в его детстве, и в старости, существуя таким образом вне времени, стали для него символом смерти. С этим признанием локация прогулки со Стравинским — на верфи, у воды — окончательно оправдывает себя.
Голос в наушниках анализирует музыкальную ткань мелодрамы, зрители сидят в черных креслах видом на водохранилище на Каме, по глади которого разбросаны черные надувные шары. Черная ткань рифмуется с драпировками Мариинского театра на похоронах Чайковского, тема смерти в «Персефоне» звучит в унисон с образами водных «птиц смерти».
Своеобразными героями спектакля становятся сотрудники завода. Подобно помощникам Харона, они стягивают в воду по наклонным рельсам косяковую тележку, предназначенную для спуска судов на воду. Созерцание медленно, с тонким скрипом движущейся металлической «гусеницы» и умиротворяет, и добавляет спектаклю индустриального звучания. Тележка вспенивает поверхность воды и скрывается из вида. А зрители отправляются дальше, по тропе, украшенной зарослями чертополоха, вьюнков и чистотела — французская элегантность «Персефоны» пробивается сквозь неказистые декорации спектакля и в местной флоре.
Выход на противоположный берег водохранилища сопровождается торжественно-строгим «колокольным» аккордом из вступления к Симфонии псалмов со все тем же металлическим отзвуком. И зрители понимают, что оказались ровно напротив места, где сидели раньше. А уже знакомая тележка появляется из воды. И под рассуждения Игоря Федоровича о структуре Симфонии, о месте российской культуры по отношению к Европе и месте самого композитора в истории музыки она движется вверх.
Умозрительная и не для всех очевидная связь «Персефоны» и Симфонии псалмов визуализируется: Персефона добровольно сходит в Аид, заводской механизм метафорически повторяет ее путь. И, как и она, возвращается — вместе с Симфонией, которая устремлена в божественные сферы и воплощает собой очистительную молитву. Кстати, во время показа у водохранилища нет ни одной чайки: пространство играет свою уникальную роль, символ смерти говорит о невозможности смерти.
Так неожиданными предметными метафорами спектакль объясняет связь двух произведений Стравинского, разных по тематике и духу. Лязг металлических конструкций создает эффект дополненной реальности. Эстетство Игоря Фёдоровича на фоне поросшей сорняками промзоны звучит еще резче. Получается очень красивая история, которая не слишком красиво завершается: аудиоспектакль обрывается как будто на полуслове.
Наступает тишина, и после неловких аплодисментов зрители, которых грубо вытолкнули из пространства воспоминаний композитора, возвращаются к исходной точке в смущенном молчании — как после прерванного диалога, без послесловия и провожатого, к которому успели привыкнуть. Зато с идеями, которые не просто подогревают их интерес к главной премьере фестиваля, но и дают каркас, чтобы нанизать на него впечатления от просмотра сценической постановки musicAeterna «Персефона», Симфония псалмов.
