Второй спектакль Ирины Пахомовой в Театре Терезы Дуровой мы ждали давно. Майским вечером 2021 года вернулись с премьеры «На бойком месте» и немедленно сели ждать новую постановку. Настолько удачным оказался Островский в версии Пахомовой и настолько гармонично он вписался в афишу театра Дуровой, что сразу возникла эгоистичная зрительская мечта о продолжении сотрудничества. И вот – премьера!
Второй работой Ирины Пахомовой в Театре Терезы Дуровой стал музыкально-драматический спектакль «Дубровский» по одноимённому роману А.С.Пушкина. Школьная классика, давно покинувшая переплёты хрестоматий и ушедшая «в народ» анекдотами и мемами, обрела новый адрес театральной прописки. И новые смыслы – в том числе для тех, кто со школьных лет не перечитывал роман.
Ирина Пахомова мастерски использует этнику на театральной сцене, и если Островский сделан в ключе ярмарочного петрушечного представления, то в «Дубровском» площадной театр соединяет мрачноватую шекспировскую драматургию и отчаянный русский фатализм с яркостью авантюрных исторических кинолент. Невероятно интересную и непростую для театрализации эстетику модерн-фолка режиссёр и команда выдерживают в идеальном балансе – современности в постановке столько же, сколько и аутентичной традиционности.
Авторская музыка Сергея Кондратьева, оригинальные обработки народных песен и псалмов, живой оркестр и проникновенный вокал идеально рифмуются с материалом, эпохой и настроением постановки. Визуальный ряд переносит действие в условное художественное пространство, где правят не людские законы, а высшие сферы – нравственность, душа, поэтика, вера, философия.
Сценограф Мария Рыбасова и художник по свету Денис Гришин рисуют прохладный полумрак безысходности, где всё предопределено заранее – жизнь и смерть, богатство и нищета, благородство и низость, любовь и долг. Обгоревшие деревья и падающие брёвна, обугленные фасады и чёрные интерьеры дома – точка невозврата; луч света – путь души, уходящей в вечность.
Сценический мир населяют люди в красивых реалистичных нарядах (художник по костюмам Ирина Новичкова). Иногда появляются животные, приоткрывая зловещую изнанку человеческой сущности. Изящный олень и балет дворовых девок не зря танцуют вместе: одинаково к девкам и оленям Троекуров питает плотскую, охотничью страсть. А на балу в честь праздника загулявшие гости буквально теряют лица и предстают в ужасных звериных масках. Их бесовские пляски пугают впечатлительную Машу, всегда предпочитавшую отцовским увеселениям тихое библиотечное уединение.
Оживает и пляшет даже шкура медведя, убитого лже-Дефоржем. Этот былинный древнеславянский медведушка, хозяин дремучего леса и жених всех несчастных девушек, просто не мог не выйти на сцену. Для Пушкина медведь – тотемное животное, и появляется оно в разных произведениях: помимо «Дубровского», памятен, например, сон Татьяны в «Евгении Онегине».
Танец, как это принято в театре Дуровой, – особое выразительное средство постановки. Хореограф Артур Ощепков переводит на язык танца важные моменты романа. Одно из самых необычных решений – пожар, показанный средствами хореографии. Здесь и костёр бунта, и пламя страсти, и огонь противостояния, и жар отчаяния – кажется, что человеческая энергетика, стихия и природа слились воедино, сконцентрировались в пластике артистов.
Актёрские работы драматически выверены. Владимир (Николай Теряев) и Маша (Анна Чумак) составляют гармоничный дуэт – нежный и робкий, как первое чувство, но в самых важных вопросах молодые герои проявляют недетскую мудрость и уверенность. Троекуров (Павел Мальцев) и старший Дубровский (Павел Никитченко) расходятся на разные половины сцены. Попадая в оппозицию друг к другу, они не столько компрометируют ценность дружбы, сколько иллюстрируют чёрный юмор судьбы.
Запоминающийся образ барыни Глобовой создаёт Наталья Самсонова. Инцидент с приказчиком в её описании становится остросюжетным детективом. К слову, это не единственный «спектакль в спектакле». Рассказ Троекурова о визите к князю Верейскому также весьма изобретателен (столовая посуда, как оказалось, обладает большим потенциалом перевоплощения). Гнетущее впечатление производит эпизод с помешательством и смертью Андрея Гавриловича: Павел Никитченко держит напряжение до самого конца, а похороны шинели – одна из самых эмоциональных задумок постановки (и она зарифмуется в финале). Мини-спектаклем становится и сцена с ночёвкой Спицына, идущая под задорный хохот в зале: Сергей Батов умеет рассмешить и умилить публику, замечено не раз.
Аккуратно разводя мизансцены, Ирина Пахомова с той же заботой сохраняет смыслы, коими традиционно богата русская классика. И уже с первых минут понятно, что в центре постановки раскручивается мотив судьбы. Колесом на верёвке, ударом молотка в зале суда, тревожным голосом колокола и вороньим криком неотвратимый рок приговаривает человека к смирению и покорности. Всё случится так, как должно, от предначертанного не убежать, не откупиться и не спрятаться под маской.
