На исторической сцене Малого театра сыграли премьеру. Режиссёр Владимир Драгунов обратился к известнейшей комедии Жан-Батиста Мольера «Дон Жуан, или Каменный пир» в переводе Владимира Лихачёва и поставил спектакль с Андреем Чубченко в заглавной роли. Рассказываем, чего ждать от постановки.
Классика классик
Постановка – классический пример классического театра. Старого и доброго – вот буквально так, если хотите. Действие не переносится в другие страны/времена/измерения, сохранены авторский текст, драматургия и настроение, костюмы (художник Любовь Скорнецкая) выдержаны в стилистике эпохи, а сценография (художник-постановщик Мария Рыбасова) с полноценными объёмными, пусть и несколько условными, декорациями визуально раскрывает задумку спектакля и отражает статус площадки. На такую постановку можно смело приглашать старших родственников и школьников 12+, не боясь, что «антикварный» материал будет навевать тоску. Мольеровская комедия не кажется скучной или устаревшей ни на бумаге, ни в инсценизации, ни в проблематике.
Почти опера
По форме, динамике и расстановке фокусов спектакль напоминает оперу. События развиваются неспешно, плавно, декоративно – с широкими театральными жестами, красивыми выходами-проходками, затейливыми мизансценами и акцентированными эмоциями. «Арии», в которых артисты солируют по очереди, чередуются с многоголосием тутти, отточенным до синхронии. Знакомая всем история рассказывается с уверенным театральным пафосом, солидно и многозначительно, серьёзно, но с уместным, хоть и предсказуемым, юмором – совершенно в духе Малого театра. В спектакле звучит музыка Жозефа Мориса Равеля, Кристофа Виллибальда Глюка, Габриеля Форе.
Персонажи и персоны
Продолжая задумку Мольера, Владимир Драгунов строит действие и движение так, чтобы у каждого персонажа появилась возможность показать себя с разных сторон. Даже второстепенные герои успевают прожить маленькую сценическую жизнь и проявить характер. Но в центре внимания, конечно же, оказываются Дон Жуан (Андрей Чубченко) и Сганарель (Михаил Фоменко). Господин играет в увлекательную игру с отрицательной харизмой, вызывая в зрителе то волну возмущения, то порыв снисходительного понимания, то искреннее сочувствие. Слуга – концентрат всего живого и непосредственного, мятущегося и ищущего – чарует подвижностью и «детскими» философскими открытиями и особенно ярко выступает на контрасте с неподвижными фигурами статуй, мрачной серостью дворцовых стен и непоколебимостью моральных устоев.
Неверие – новая вера
Сценический сюжет развивается последовательно и до поры обыгрывается в духе морализаторства: на поверхности лежит тема любви, чистота которой отныне и впредь опорочена Дон Жуаном, его все осуждают. Но во втором действии неожиданно густо и весомо звучит центральная тема спектакля, прежде скрытая за комедийными интонациями. Дон Жуан утрачивает веру во что бы то ни было, кроме таблицы умножения, и бросает вызов Небесам, ожидая и не получая кары за свои грехи. Его неверие становится новой верой, ведь, кичась перед Небом своей безнаказанностью, он лишь тем самым признаёт существование высших сил. Рад ли он такой жизни? – Вряд ли, но признаться в этом не позволяет гордыня. Мнимая свобода героя обращается пустотой и неискренностью, вырастая в лицемерие.
«Теперь этого не стыдятся: лицемерие – модный порок, а все модные пороки идут за добродетель. По нынешнему времени роль добродетельного человека – из всех ролей самая благодарная и ремесло лицемера из всех ремёсл самое выгодное, – говорит Дон Жуан. – Людские пороки вообще доступны осуждению, и никому не возбраняется открыто нападать на них; но лицемерие – порок привилегированный; оно всем зажимает рот и наслаждается неограниченною безнаказанностью. Притворство помогает людям крепко стоять друг за друга». В этом высказывании – ключ к постановке и мостик из мольеровского 1665-го в сегодняшний день.
