Примерно с 2020 года философия стоицизма переживает новый медийный расцвет – бесконечно переиздаются письма и рассуждения Марка Аврелия, выходят новые труды философов, подключаются и психологи, популярно рассказывая, как принципы стоицизма можно применить в ежедневной рутине. И это кажется логичным – с 2020 года мы все были вынуждены стать очень стойкими и не сбавлять градус выдержки наших скромным по мощностям организмов как с физической, так и с моральной и психической точек зрения. И как любое общественно заметное веяние, стоицизм не мог оставаться лишь в одном буквенном медиуме, и в ноябре 2024 годы вышел на подмостки МХТ в Москве и Арт-центра «Прогресс» в Воронеже.
Главные герои спектакля «Стоики» по одноименной пьесе Дмитрия Данилова живут в кафкианской, как будто пересекающейся с миром его романа «Саша, привет!», антиутопии – мире, где люди сталкиваются с абсурдными системами и бессмысленными, не поддающимися анализу правилами. За пределами двух небольших квартир, показанных на сцене, бушует пандемия, делающая невозможной и нелепой хоть сколь-нибудь осмысленную деятельность. Вариантов, чем себя занять и занять так, чтобы это нашло отклик у стремительно тающей аудитории, не так много – да и как их может быть много в мире, реализовавшем безусловный базовый доход и сформировавшем ту самую зону комфорта, о которой зрителям (в текущей точке развития цивилизации) остается лишь мечтать. Один из героев пьесы, что постарше, пишет о бейсболе, в котором выжило и продолжает напряженную борьбу две команды из тридцати двух возможных. Второй, что помладше, ежедневно ставит камеры напротив глухих стен и монтирует ролики, на которых, разумеется, мало что происходит. Не уступают им в осмысленности своих действий их вторые половинки. Та, что помладше, выбирает не выбирать и каждый день ждет своего парня дома – с некоторым количеством банальных претензий и заготовок мелких склок. Та, что постарше, выбирает – но выбирает не окружающую реальность, до которой можно дотянуться рукой, а реальность телевизионную, неустанно подкармливающую ее новыми ужасами, не нуждающимися в активном соучастии, разве что в сочувствии. Вариантов развития конфликта в столь ограниченном пространстве множество, однако какой из них выберут герои пьесы, долгое время остается в тайне и от них самих, и от зрителя. Да и есть ли место настоящему, взрывному конфликту в мире, словно застывшем на месте?
Все четверо следуют законам и принципам стоицизма ровно в том объеме, который предложили авторы многочисленных статей на тему «что можно взять из философии стоицизма на случай тяжелых времен». Больше им и не нужно – их необходимый минимум состоит из «ясно определить, что находится в вашей власти» и «определить круги своей заботы и ответственности» и не предполагает проявления сильных эмоций, которые логично вызывает рушащийся мир вокруг. Философия стоицизма на практике героев Данилова оказывается одним из вариантов, надо сказать, очень развернутым, простого русского «авось», который способен вместить в себя не только базовые установки Марка Аврелия, но и искривленные реальностью их прочтения. Вполне стоически воспринимая себя, друг друга и реальность, герои не довольствуются мирным сосуществованием и добрососедством – все вызовы, ради которых имело бы смысл объединиться, бессмысленны, как и новые социальные связи или даже развитие имеющихся, сегодня так – и ладно, а дальше… А дальше будем надеяться. Но даже в рамках крошечной сцены арт-центра «Прогресс» и лаконичного тайминга в час двадцать минут все они выходят из себя, потому что любая идея, даже самая здравая и логичная, может существовать в изначально заданной форме разве что в вакууме, невозможный в сфере человеческих отношений. Четко определив «круги своей заботы и ответственности», герои оказываются не готовы открыться другому, подозревая в другом, пусть и своем ближайшем соседе, «ад», подсмотренный уже в другом философском учении. Что при этом делать со своим «адом», никто из них не знает. Разве что покричать в то ли в стену, то ли в пустоту, что и делают все четыре персонажа пьесы.
Не знает, что с этим делать и сам драматург, он отказывается от личной интерпретации собственного произведения, описывая его как «драматически заряженную историю о людях, которые живут в период катастроф мирового масштаба» и давая зрителям абсолютную свободу толкования пьесы. Той же свободой Данилов наделяет и своих персонажей – у них есть все, чтобы с умеренным комфортом пережить трудные времена, пожалуй, они даже не лишены некоторой роскоши разделять свою боль и отчаяние с кем-то им близким. Но находясь внутри кафкианской системы правил и их регуляторов, они предпочитают полностью им подчиниться.
«Стоики» в прочтении Михаила Бычкова подтверждают, что русское слово «стойкость» только случайно оказалось созвучным «стоицизму». «Очертив круги своей ответственности» стоики Данилова отчаянно охраняют их границы от тех, кто мог бы помочь это бремя сделать чуть более выносимым, а «ясно определив, что находится в их власти», временно перекладывают те крохи оставшейся им ответственности и всегда сопровождающую ее свободу воли на «будем надеяться», самую шаткую и наиболее далекую от необходимой стойкости конструкцию из всех, которые можно представить.
