«Дон Кихот» по мотивам романа Мигеля де Сервантеса в Театре Наций – это броские шаржи в тарантиновском духе для зрителя, которого не смущают нецензурная брань, кровь и фривольность на сцене. Режиссёр и автор инсценировки Антон Фёдоров берёт за эпиграф цитату Владимира Набокова, как бы намекая, что речь будет идти о жестокости и насилии в романе. Ведь Набоков в своих лекциях сокрушался над тем, как Сервантес бессердечно издевается над своим героем, выставляя бедолагу посмешищем. Эпиграф на занавесе себя оправдал. Окровавленные лица, убийства и драки, маргиналы и террористы, хаос и распущенность, вульгарные позы – наверное, всё это должно вызывать сочувствие или горечь в продолжение набоковской эмпатии, но эффект получился обратный.
«Рыцарь печального образа» в исполнении Тимофея Трибунцева вместо хрестоматийных усов получил перебинтованный нос, из которого ещё сочится кровь. Дон Кихот часто повторяет одну и ту же фразу: «Так нельзя…», нечленораздельно бубнит, снимает штаны и ждёт какой-то реакции из зала, то бьёт кого-то, то колотят его. В прачечной он держит в заложниках несколько человек, а рядом с ними «зависают» обкуренные и немые бездомные. Санчо (Семён Штейнберг), он же доставщик пиццы, говорит невнятно: то ли у него выбиты зубы, то ли он болен. Отравившись «волшебным» зельем, он садится в стиральную машинку, чтобы справить нужду. Когда снимает комбинезон, зритель видит уплотнители и подклады, увеличивающие его в объемах. Всё происходит как бы играючи: даже пощёчины здесь больше похожи на занятия по сценическому бою. Если бы при этом ритм был равноценно дерзким и агрессивным, а юмор более внятным, возможно, эффект «черной комедии» был бы достигнут, но длинные монологи и неоправданные паузы отягощают картинность. Она завораживает, но существует отдельно.
Художником постановки выступил сам режиссёр Антон Фёдоров, также над визуальным содержанием работали: художник по свету Игорь Фомин, художник-мультипликатор Надя Гольдман, художник-технолог Полина Аверьянова и видеохудожник Алан Мандельштам. На сцене удалось мягко, почти с хирургической точностью, сшить экранный и живой пласт. Комиксы, несмотря на кричащую глянцевость, входят в общее полотно, уверенно занимают свою нишу, соседствуя даже с «Герникой» Пикассо. Разделение пространства на прачечную, часть солнечной улицы, дополнительные футуристические лакуны, разрушение и соединение формы – вносят в алогичный, агрессивный дух спектакля живописность.
Но в такой кричащей эстетике, персонажи выглядят чужими, случайно забредшими сюда из разных историй. Единственное, что их объединяет – карикатурность и болезненная разбитость. Например, татуированный Карденьо (Андрей Максимов) в коротких шортах напоминает раненного кентавра, но никак не юношу, пережившего несчастную любовь. Он, как и Санчо, страдает дефектом речи. Бездомные (Сергей Ходьков, Кирилл Папин, Ефим Белосорочка, Элизабет Дамскер, Никита Санаев) – обкуренные, больные, но отчего-то их не жаль, напротив, их безмолвие страшит. Вот кто-то из них включает магнитофон и под оглушающие ритмы герои прыгают на сцене. Так повторяется несколько раз. Очевидная дань бутусовской стилистике.
Роль Росинанта исполняет потертый мопед, а осла Санчо – велосипед, вместо восхитительных текстов Сервантеса – слэнг и мат. Наверное, «золотой век» Испании не интересен сегодня… Удобнее, чтобы Дон Кихот-террорист боролся с вентилятором в грязной прачечной, чем великодушно мечтал совершать подвиги ради слабых и обездоленных. Как не назови, треш-боевик или серия бесконечного мексиканского сериала, спектакль «Дон Кихот» найдёт своего зрителя, доказывая, что у современного театра самый выгодный продукт для продажи – насилие.
