Ставить Дмитрия Пригова – дело почти невозможное. Его тексты существуют на границе жанров, они не вписываются в театральные формы и рамки. Поэт, художник, философ и перформер, Пригов никогда не был просто автором – он был событием. И его «Катарсис, или Крах всего святого» – не пьеса в привычном смысле слова, а вербальная инсталляция, языковая воронка, в которую зритель/читатель проваливается, теряя привычную опору смысла. Это текст и одновременно его деконструкция, русский абсурд, монолог, сорвавшийся с катушек, но странным образом сохраняющий острое, почти классическое чувство формы.
Одноименный спектакль, поставленный режиссером Сашей Золотовицким на Малой сцене Театра на Таганке, не просто состоялся – он СОСТОЯЛСЯ. «Катарсис, или Крах всего святого» не объясняет, не проясняет, не разжёвывает – наоборот, он становится ясным через верность своей неясности. Это не манифест, не эксперимент, не режиссерское «высказывание», это настоящая, живая, умная и невероятно смешная история с блестящими актёрами, точными ритмами и филигранной режиссурой, в которой слышится и любовь к Пригову, и театральное чутьё, и шекспировская радость игры.
Сюжет в тексте Дмитрия Пригова, на первый взгляд, хаотичен, но внутри него – холодная, практически математическая структура. Актриса Елизавета Никищихина приходит к Дмитрию Пригову. Их встреча – не бытовая, а метафизическая: он выступает как демиург, манипулирующий фактами её биографии, театральной карьерой, эмоциональной уязвимостью. Его цель проясняется постепенно – довести актрису до предела, до полного разрушения символического порядка, до убийства самого провокатора. Но это не триллер, а философская ловушка: кто в этой истории жертва, кто автор, кто творец, – всё остается загадкой. Поэтому спектакль, несмотря на свою ироничную природу, требует подготовки. Зрителю стоит заглянуть в первоисточник: прочитать текст Пригова, погрузиться в его литературную стратегию, хотя бы коротко узнать биографию Елизаветы Никищихиной – не как актрисы, а как фигуры в культурном поле. Без этого спектакль тоже работает, но со знанием звучит в десять раз интереснее.
Постановка ловко балансирует на грани игры и её разрушения, и именно в этом ее притягательность. Сценография вырастает из визуального наследия самого Дмитрия Пригова. Его графические работы, странные интерьеры и абстрактные конструкции стали отправной точкой для оформления сцены (художник – Маша Левина). Пространство – словно из черновиков художника: смесь архитектурной чертёжности и причудливой фантазии. Оно кажется одновременно реальным и воображаемым, музейным и квартирным, узнаваемым и сюрреалистичным. В этой зыбкой декорации, будто сделанной из воздуха и точек опоры, герои не столько существуют, сколько вспыхивают как мысли, возникшие в голове самого автора. Мысли эти максимально свободны и актеры этой свободой дышат. Речь – дерзкая, абсурдная, с модуляциями от штампа до высокой трагедии, – выстроена так, что её не просто интересно слушать, за ней хочется следить, как за джазовой импровизацией, в которой то всплывает, то исчезает главный мотив.
Актерская команда – пример настоящего театрального партнёрства. Здесь каждый не просто на своём месте, а как будто создан именно для этой странной, парадоксальной вселенной. Никто не тянет одеяло на себя, но каждый звучит ярко и внятно – в полном доверии друг к другу и к материалу. На сцене – одна Никищихина (Анастасия Захарова) и сразу пять Приговых (Олег Соколов, Василий Уриевский, Игорь Ларин, Анатолий Григорьев, Сергей Кирпичёнок). Каждый из них обладает собственной манерой, голосом, логикой, темпераментом. Словно осколки одного сознания, разных граней одного и того же образа, они постоянно сменяют друг друга, спорят между собой и с героиней.
Саша Золотовицкий умеет не только мыслить остро и театрально, но и безупречно работать с актёрами, слышать их интонации, видеть, как в каждом соединяется интеллектуальное и живое, биографическое и сценическое. Он открывает сильные стороны исполнителей и умеет позволить каждому блистать в своей индивидуальности, при этом выстраивая общее звучание сцены. Именно поэтому из столь сложного, насыщенного культурными кодами материала рождается не вымученная пост-драма, а лёгкое, живое, поразительно цельное театральное действо.
«Катарсис, или Крах всего святого» – это спектакль не про сюжет и не про героев. Это театр, сделанный из текста, из дыхания, из интонации. Но самое удивительное – он не абстрактен. Он цепляет. Он вызывает смех, узнавание, нерв, почти физическое наслаждение. И доказывает, что абсурд – это не отсутствие смысла, а его предельная плотность. Просто смысл не всегда там, где мы привыкли его искать.
