Повесть Эрнеста Хемингуэя «Старик и море» нечасто переносят на театральную сцену. Она принадлежит к числу текстов, которые не предполагают или допускают, а буквально требуют от режиссера сотворчества, создания не иллюстрации, а равноправного произведения искусства. Как, например, «Старик и море» Анатолия Васильева и Аллы Демидовой – спектакль о судьбе художника, посвященный памяти Юрия Любимова. Выпускнику ГИТИСа Ивану Шалаеву не откажешь в смелости: его не испугали ни масштабность задачи, ни слава предшественников. На старой сцене Мастерской Петра Фоменко в рамках проекта «Пробы и ошибки» он представил свою версию истории старика Сантьяго и гигантской рыбы.
В премьере Мастерской Шалаев выступает в роли режиссера, автора инсценировки и художника. Созданное им пространство графично и минималистично. Небольшая круглая сцена, напоминающая эстраду кабаре или арену цирка. Веревка, крепко связывающая Старика с Мальчиком, рыбой, морем – с жизнью со всех ее проявлениях. Несколько перьев, два прожектора, зеркало, пара консервных банок… Чтобы рассказать о схватке Сантьяго с судьбой, актерам и не нужно большего.
Анатолий Горячев (Старик) и Владислав Ташбулатов (Мальчик) с легкостью перевоплощаются в птиц и лошадей, регбистов и артистов варьете, не забывая при этом и о главных героях. Одинокий Старик, увлекаемый в море гигантским марлином, так часто вспоминает о Мальчике, что кажется, будто они неразделимы. Поэтому в спектакле Шалаева Мальчик почти не сходит со сцены, становясь полноправным участником роковой рыбалки. Старик постоянно говорит с ним и марлином, с ветром и облаками, со своей сведенной судорогой рукой и тяжелой от недосыпа головой, с солнцем, морем и звездами.
Прекрасная актерская игра наполняет премьеру Мастерской динамикой. Не лишена постановка и ярких, выразительных символов. Тем не менее, порой она вызывает чувство растерянности. Короткий (всего час) спектакль не всегда держит внимание. В нем не хватает внутреннего напряжения, смазаны кульминация и развязка; банальный вопрос: «Что хотел сказать режиссер своим произведением?» – остается без ответа.
Среди возможных причин – особенности инсценировки. Линейное повествование в ней заменено причудливой мозаикой эпизодов, где прошлое перемешано с настоящим, а реальность – с вымыслом и бредом. Это логично, ведь Шалаев показывает мир глазами страдающего от голода, боли и усталости Старика, сознание которого помутилось. Однако такая структура затрудняет восприятие постановки. Даже хорошее знание текста повести, увы, не избавляет от недоумения. Например, когда Старик решает подкрепиться тунцом из банки и с трудом подавляет приступ рвоты, можно предположить, что он отравился или просто болен. Но эта тема не получает развития в спектакле. Чем вызвана такая непоследовательность? Небольшой корректировкой литературного первоисточника: в повести Старик ест не консервы из банки, а наживку, сырого тунца, которого вытаскивает из-за борта лодки.
В постановке Ивана Шалаева есть и куда более значимые отличия от хемингуэевского «Старика и моря». В повести два полюса, две первоосновы. Морю писатель уделяет не меньше, а может, даже больше внимания, чем Старику. В премьере Мастерской Фоменко моря почти нет. Это бенефис Старика. Необыкновенного. Могучего. Старика-чемпиона, готового вновь и вновь доказывать свое превосходство. Старика, одержимого победой. «Я, Сантьяго!» – остервенело кричит он в зал, и этот возглас становится лейтмотивом постановки.
«Старик и море» Мастерской Петра Фоменко – спектакль о человеческой гордыне. О том, как, убежденные в собственной исключительности, мы вступаем в противоборство с природой. Как губим великое и прекрасное, чтобы доказать свою силу, и не замечаем, что похожи на загнанных лошадей, несущихся по кругу.
Важная тема. Красивая концепция. Но есть одно «но». Старик Хемингуэя не так однозначен. Его схватка с рыбой – следствие естественного порядка вещей, исполнение закона природы, по которому одни выживают за счет других. Старик не может противиться этому неписаному правилу, но в его отношении к рыбе и морю больше восхищения и любви, чем вражды. Сантьяго и гигантский марлин не только и не столько соперники, сколько союзники в борьбе с судьбой, со злым роком, который в последний момент наносит обоим страшный удар. И именно глубокое, почти религиозное уважение к законам бытия позволяет Старику выстоять, обрести гармонию в сокрушительном поражении.
Сотворчество, разумеется, не предполагает точного следования первоисточнику. Право режиссера расставлять собственные акценты не вызывает сомнений, но в данном случае силы оказались не равны. Мудрый Старик Хэмингуэя постоянно маячит за спиной гордеца Сантьяго, спутывая Ивану Шалаеву карты, нарушая логику повествования, превращая постановку в набор удачных проб и неизбежных ошибок.
Автор – Татьяна Ратькина
