Актриса Екатерина Крамзина уже почти 10 лет служит в Театре Вахтангова, но небольшие роли она начала исполнять на этой сцене ещё будучи студенткой. Среди её героинь – Серафима в «Беге», Кити в «Анне Карениной», Киньонес в «Ревнивой к себе самой», Розина в «Новой квартире», Тордис в «Легенде о Хромоножке», Финея в «Дурочке», но самая удивительная из них – Странница с домрой в «Евгении Онегине».
О своих разноплановых героинях, о работе с режиссёрами, обладающими уникальным методом, о роли Театра Вахтангова в своей жизни актриса рассказала нам в интервью.
Екатерина, Вы работаете в театре, которому в этом году исполняется 100 лет. Внушительная дата! Что для Вас Театр Вахтангова?
Это место, где случаются чудеса!
Вы учились на курсе выдающегося режиссера и педагога Владимира Иванова, чье творчество неразрывно связано с театром Вахтангова. Что самое главное дал Вам мастер?
Он дал нам профессию! Уважение к профессии и к людям, к ней причастным.
Служить в этом театре Вы фактически начали, будучи студенткой. Помните свои первые шаги на этой сцене?
Самый первый мой выход – празднование юбилея театра. Я была на первом курсе, нас только набрали, мы вышли на общий номер, где расчёсками напевали определённую мелодию. Открылся занавес, и на этой большой сцене весь институт, все артисты! Мы вышли, и всё замерло внутри у меня, всё остановилось, и наступила абсолютная пауза. Тишина внутри. Это было ни с чем не сравнимое ощущение большой сцены, прикосновение к истории, к чему-то великому, недоступному, совершенно другому миру. И ты здесь, будучи всего на первом курсе. Потом, когда я уже начала участвовать в спектаклях, было хорошее волнение, как будто ты в замедленной съёмке смотришь вокруг, а партнёры кажутся небожителями.
Ваши первые роли в этом театре – это вводы в репертуарные спектакли. Насколько тяжело было молодой актрисе вживаться в уже сыгранный ансамбль?
Я не люблю вводы (безотносительно к тем спектаклям, в которых я участвовала). Мне кажется, что есть артисты, которые прекрасно делают вводы и чувствуют себя как рыба в воде. А мне это тяжело, потому что я люблю создавать, люблю проходить весь путь. Мне интересно на этапе репетиций иногда больше, чем во время спектакля. Меня захватывает процесс, когда можно что-то придумать, и поэтому входить в чужой рисунок, ещё и из-за того, что боишься подвести, для меня сложно. В вводе изначально меньше творчества, нужно выполнить то, что уже создано не тобой. И зазор, в который ты можешь привнести что-то своё, часто из-за времени, из-за нервов, из-за страха сделать что-то не в канве этого спектакля, очень маленький.
Что Вы чувствовали, работая бок о бок с корифеями?
Чувствуешь, как время замедляется, и ты боишься, а потом этот страх сменяется тем, что ты «отлетаешь», наблюдая за человеком, как он работает. Мне кажется, я вообще на этих студенческих спектаклях ничего не делала, а просто наблюдала. Восхищение, страх! Такие чувства были.
После окончания института Вы 4 года работали в театре им. Гоголя, но в театре Вахтангова у Вас тоже было несколько разноплановых ролей. Как удавалось совмещать работу в двух театрах?
Это невозможно! (смеётся) Тогда ещё немножко другое было время. Я понимаю, что сейчас уже многие артисты, обладая определённым статусом, могут переходить из театра в театр, и есть проектная система, которая приходит всё больше и больше в репертуарный театр, есть приглашённые артисты на определённые роли, и это нормально. Но когда ты ещё только окончил институт, совмещать работу в нескольких театрах очень сложно: это часто связано с ревностью худрука, режиссёра, и ты просто разрываешься. Мне повезло – два моих театра на одной ветке метро расположены были, я просто успевала вовремя доезжать на репетиции.
После Вашего полного входа в труппу театра Вахтангова прошло уже почти 10 лет. Чем эти 10 лет запомнились?
Тем, что каждый раз, когда у меня возникают сомнения, на своём ли я месте, я чувствую, что на своём! Это ощущение меня не покидает. Я верю в то, что всё сложилось правильно, и, если что-то будет неправильно, будет какой-то знак, я это почувствую.
После института многие актёры идут показываться в разные театры, и по сути, кого куда возьмут. Получается, что тебя театр выбирает, а не ты выбираешь театр. Я говорю о процентном соотношении, у большинства так. У меня получилось, что театр Вахтангова – это место, где я хотела работать. Для меня это чудо из чудес, пример того, что мечты сбываются.
Вашей первой профессиональной встречей с режиссурой Римаса Туминаса стал знаковый для театра спектакль «Пристань» (эпизод «Игрок», роли Марфы и Француженки). Каким тогда было Ваше впечатление от режиссёрского метода Туминаса?
С режиссурой Римаса Владимировича я встретилась пораньше, я знала, куда я иду и к кому я иду. «Игрок» не был, грубо говоря, открытием. Это был как раз тот момент, когда я добегала сюда из другого театра и очень переживала, если пропускала какие-то репетиции, мне хотелось быть причастной к этому процессу максимально.
Спектакль «Пристань» – не про меня в искусстве, а про прикосновение к истории театра и к людям театра. Главными были они, в каждом кусочке этого легендарного спектакля. Было ощущение, что ты как будто растворяешься, и думаешь о глобальной идее.
В другом спектакле Римаса Туминаса «Евгений Онегин» Вы исполняете трогательную, безмолвную роль Странницы с домрой. Как появилась эта героиня в спектакле? Насколько она любима Вами?
Я помню этот день! Я попала на репетиции «Евгения Онегина» не сразу, они уже шли полным ходом. В тот день показывали этюды к сцене именин, все пели, и я понимала, что это не мой конёк. В детстве я училась в музыкальной школе по классу домры, и решила взять на репетицию инструмент. Когда очередь показывать этюд дошла до меня, я достала домру, чтобы подыграть одной из девочек, и инструмент для литовской части постановочной группы оказался экзотичным. Я заиграла, потом меня попросили что-то сыграть отдельно, а когда началось тремоло, коллеги смеялись очень. Тогда ещё композитор Фаустас Латенас был с нами, и он сказал: «Вот это звук спектакля, которого нам не доставало». С этих пор я просто сидела на сцене и играла, и из этого выросла целая роль. Мне кажется, я – душа этого спектакля (шутя, но серьёзно). Атмосфера создаётся в том числе и благодаря моему персонажу, у меня совершенно нет ощущения, что я играю в массовке. Мне, наоборот, кажется, что это главная роль (смеётся). Куда без моего звука?
В новом спектакле худрука «Война и мир» Вы репетируете роль Княжны Марьи. Что зрителям ждать от спектакля?
А мне интересно что нам ждать от зрителей. Это большое полотно, его невозможно описывать словами. Это просто должно произойти! Мне кажется, у нас на генетическом уровне есть предрасположенность к такому автору как Лев Толстой, потому что на то, о чём он писал, невозможно не реагировать. Я сейчас это говорю, и у меня мурашки по коже. Это наша культура, это наша история, это наша страна. Мне очень хочется, чтобы у зрителей были точно такие же чувства, какие есть у нас, когда мы смотрим сцены друг друга. Иногда кажется, что мы сектанты, объединённые Толстым. А зрителю нужно ждать путешествия, которое приведёт его к встрече с самим собой.
Знаковой работой на вахтанговской сцене является роль Серафимы Корзухиной в «Беге» Бутусова. Помните ли Вы, как создавался этот спектакль? Какое впечатление на Вас произвёл режиссёр Бутусов?
Это было давно, это было классно, это было по-своему сложно. Бутусов – совершенно какой-то другой режиссёр. У него репетиции – это как, когда ты слушаешь музыку и начинаешь танцевать… Очень интересный принцип работы, мы делали много этюдов, нам это нравилось, мы постоянно что-то придумывали. Потом было ощущение, что с тебя сдирают кожу, но это такой путь к приходу какого-то особенного кого-то, себя, может быть, не знаю. Это больно, сложно, но в итоге я каждому артисту желаю такого опыта, такой встречи.
Да, начало спектакля не из легких, он начинается с гипнотического эпизода, когда у Серафимы лихорадка, и всё происходящее зритель видит её глазами. Насколько физически и эмоционально тяжела роль Серафимы?
Это какое-то очищение, это сложно, я повторюсь, но здорово. А как по-другому?! Это же про включение, ты не можешь в это впрыгнуть с холодным носом, надо быть готовой, полной…
Все бутусовские спектакли очень эмоционально затратные. Там, безусловно, много режиссуры, но она не сработает, если ты не затрачиваешься. Особенно в «Сне первом», где я, можно сказать, под увеличительным стеклом на краю сцены. Если выходишь на сцену пустой, ничего не выйдет.
Год назад театралов немного шокировала новость о том, что фактически Ваш главный партнер в этом спектакле Сергей Епишев, исполнявший роль Голубкова, покидает театр. На его роль был введен Леонид Бичевин. Изменился ли «Бег» после этого ввода?
Да. Мне кажется, что в спектаклях Юрия Николаевича вводы очень ощутимы. В «Беге» есть определённая энергия, и мы её создавали вместе с Сергеем Епишевым. А у Серёжи и Лёни совершенно разные природы. И это как два разных спектакля, конечно.
Уже много лет Вы исполняете еще одну большую роль на вахтанговской сцене. Это Кити в хореографическом спектакле Анжелики Холиной «Анна Каренина». Роль сложно назвать драматической, там почти нет слов. Расскажите, пожалуйста, об этом опыте.
Я считаю, что это драматическая роль. Драма – необязательно только там, где ты можешь говорить. Драма – это материал, события, с которыми ты встречаешься по роли. И с «Анной Карениной», конечно же, мне вновь повезло получить классный опыт. В этом спектакле появилась возможность танцевать. Это изумительный тренинг, где ты должен постоянно тянуть осанку, не можешь себе позволить расслабиться как в обычной жизни и сгорбиться. Здесь ты раскрываешь плечи и идёшь! Это здорово!
Я очень благодарна, что могу работать с настолько разными режиссёрами и постигать профессию. Мои роли, возможно, не такие значимые с точки зрения количества текста или времени, проведённого на сцене, но каждый раз я овладеваю новыми навыками и пылью точно не покроюсь, надеюсь…
Что касается Кити, на мой взгляд, сейчас я играю её лучше, чем на выпуске (смеётся). Десять лет назад я ела пирожки из буфета и шоколадки в перерывах. О чём я тогда думала, не понятно, и мне было просто тяжело таскать своё тело. А сейчас я в большем (ударение на «о») контакте со своим телом, и движения, которые я им делаю, более точные чем 10 лет назад. Недавно играла спектакль и подумала: «Ах, как интересно!»
Совсем недавно в театре состоялась премьера комедии «Дурочка» по пьесе Лопе де Вега, где Вы исполняете главную роль. Ваша Финея – легкая, искренняя девушка. И эта роль, пожалуй, сильно отличается от серьезных Серафимы Владимировны или Кити. Как Вам этот опыт?
У меня всё в жизни непросто, и это тоже было непросто (смеётся). Хотя по материалу это легче. Я более задумчивый, более рефлексирующий человек по жизни, чем моя героиня в этом спектакле. Здесь нужно легко парить, узнавать заново, многое делать в первый раз. Ведь мы же всё-таки взрослые, мы всё знаем, например, знаем, что такое любовь, а спроси кого, никто ничего не знает. В «Дурочке» нужно снова стать ребёнком, заново проходить путь взросления.
Мои другие роли находят какие-то соединения с жизнью: у меня были события, которые происходили с моими героинями, и я могла опереться на свой опыт. А с «Дурочкой» мне пришлось изобрести велосипед (смеётся). И ещё мне было очень тяжело от ответственности, потому что это главная роль, потом я этот страх сбросила и стало полегче.
Что пожелаете себе и нам в год столетия театра?
Любви и веры. Во всем.
