«Лицом к лицу лица не увидать. Большое видится на расстоянье». Флориан Зеллер развил мысль русского поэта Сергея Есенина языком современной французской драматургии. Нужно помечтать о далёком счастье, чтобы понять, что ты уже счастлив; стóит пару раз вывернуть всё наизнанку, чтобы разобраться, где настоящее лицо. Пьеса L’envers du decor написана именно об этом.
Простая антрепризная история для двух пар артистов, попав на Новую сцену Вахтанговского театра, нарастила слои и объёмы. Молодой режиссёр Эльдар Трамов скромно, по-дебютантски, приписывает глубину материала самому Зеллеру, но совершенно очевидно, что море смыслов натекло не только из текста. В истории четыре персонажа; путём выведенных наружу (проговорённых вслух) внутренних монологов они доказывают сложность и вместе с тем примитивность любовных и человеческих отношений. За пределами сюжета могли бы остаться лишь ощущения и мысли зрителя, но режиссёр и его команда превратили плоский четырёхугольник в объёмную многогранную фигуру.
Во-первых, сам квадрат сцены появляется не сразу, постепенно (художник – Максим Обрезков). Сначала работает полоска авансцены, затем открывается основная площадка, за ней – подиум с подсвеченным цветным задником, но и он в финале оказывается порталом наружу, в изнанку театра. Трансформация пространства переключает регистры диалогов: звучащие мысли, произнесённые диалоги, мечты и фантазии, суровая реальность. При минимуме декораций объём сцены составляется из смыслов и на них же распадается благодаря стараниям актёров.
Во-вторых, постановка обыгрывает множественные варианты перевода заголовка L’envers du decor. «Перемена декораций», «обманка», «перевёртыш», «закулисье», «изнанка» и предложенная переводчиком «обратная сторона медали» – всё говорит о чём-то, не имеющем однозначного решения, о вывороте смыслов и слов. И всё это так или иначе отражено в спектакле – сценографией, мизансценами, пластикой, манерой актёрской игры. Один из визуальных приёмов – инверсия, эффект фотонегатива: газета на чёрной бумаге с белыми буквами, чёрные листы студенческих работ в руках Изабель, чёрные бокалы и бутылки, чёрно-белая палитра в костюмах героев. Получается, что предметы на сцене, подобно людям, тоже произносят свои тайные внутренние монологи.
В-третьих, режиссёр вводит в постановку фантазийную персону, которой нет у Зеллера. Женщина в чёрном, Она (Светлана Йозефий) периодически появляется на сцене и безуспешно пытается попасть внутрь действия, внедриться в историю. Уже не зритель, но ещё не персонаж. Копируя движения артистов, подсаживаясь к ним на диван или просто подметая пол, эта незримая «коллективная душа» слышит, видит и чувствует больше, чем четвёрка героев. Интересный ход, предлагающий взгляд с другой точки и возвращающий людей на сцене в поле театра.
Наконец, плотный клубок авторских и режиссёрских смыслов в постановке разматывают актёры, вчетвером наполняя сцену оркестровым многоголосием. Полифония тем богаче, чем удивительнее состав квартета. Вероятно, некоторое время зритель потратит на то, чтобы «помирить» привычные амплуа артистов с заданной обстоятельствами фактурой, но, помирив, начнёт наслаждаться рисунком конфликта и нюансами игры, ибо талант и мастерство в вахтанговской труппе – величины постоянные и не зависящие от амплуа.
За гротеск отвечает пара Патрик–Эмма. Такого Игоря Карташёва мы, кажется, ещё не видели. Помним его в пугающей предсмертной маске Короля Эдуарда IV и в жизнерадостном «кудрявом» наряде Ахилла де Розальбы, но роль Патрика кажется вызовом и для самого артиста, который признался, что поначалу этот образ казался ему немного чужим. Теряющий молодость француз Патрик уходит от жены, с которой прожил 20 лет, и ищет новое счастье в лице (и теле) молоденькой Эммы, а также в непривычных привычках, одна из которых – не по возрасту эксцентричный внешний вид.
Эмму играют в очередь актриса Ася Домская и студентка Щукинского института Ника Здорик. На пресс-показе на сцену выходили обе актрисы, и это две абсолютно разные Эммы. Героиню Аси Домской упрятали в белый парик и броский макияж. В результате под слоем грима умерли природная красота и очарование актрисы, зато обрели силу вульгарные черты образа, так что все крепкие словечки, которые Изабель произносит в адрес Эммы, звучат совершенно по адресу. Эмма Ники Здорик – милое дитя, и её одинаково сложно представить себе в постели молодящегося папика, в клубе на Ибице и даже за стойкой бара. Очевидно, Патрика она пленила своей обезоруживающей юностью.
В паре Даниэль–Изабель встретились два гения, которым Зеллер и доверил основную мысль пьесы. Даниэлю (Евгений Князев) крупно повезло: за один субботний вечер он прошёл путь, на который иные мужчины тратят годы. И у этого везения есть имя – Изабель. Ум, красота, шарм, темперамент – в ней есть всё, чтобы рядом с ней не хотелось больше ничего (и никого). Яна Соболевская в роли главной героини пьесы и судьбы – безусловная удача постановки и стопроцентное попадание в образ. От горького отчаяния «Я тоже была красивой, я это помню» до заслуженного триумфа «Я гений» актриса ведёт свою героиню, крепко держа её за руку и протягивая бокал женской солидарности.
Смысловой дуэт Даниэль–Изабель режиссёр тщательно разложил по мизансценам. Максимально разведя героев на старте в противоположные стороны, он оставляет их дегустировать каждое новое состояние независимо друг от друга, позволяет чувствовать себя несчастными, делать шаги в неизвестность и топтаться на месте, но в финале воссоединяет их. Хитрость в том, что воссоединение не есть возврат в исходную позицию. Это начало другой жизни с верой в простую правду любви. Ценить счастье лучше всего помогает риск его потерять.
